Мечты о скором будущем скрасили ожидание. Однако удобную скамейку пришлось покинуть — она стояла на самом ветру. Даже теплая мамина шуба не спасала от холода. Часы показывали уже без двух шесть, а потому Юля без особого сожаления поменяла место дислокации на более удобное: за углом не так дуло, к тому же все выходящие из офисного центра были видны, как на ладони. А ждать, судя по всему, осталось совсем немножко.
Кажется, Бахарев еще никогда не ждал окончания рабочего дня с таким нетерпением. Он вообще старался успевать выполнить все намеченные дела до шести, чтобы не задерживаться лишний раз, а в этот вечер и вовсе спешил поскорее покинуть такой неуютный офис, где каждый друг другу волк, где в любой момент можно было столкнуться с Чуликовой, или просто нарваться на чей-то неласковый взгляд.
Выскочив на свежий воздух, вздохнул с облегчением: слава Богу, все прошло благополучно, как будто ничего не произошло. И то дело — за давностью можно было и забыть о мелких неприятностях. Видимо, Чуликова и сама тогда перебрала, а теперь точно так же жалеет о происшедшем. А может, вообще забыла — она ведь тоже здорово была навеселе. Вот и славненько, пусть ничего не помнит. И Вадим все забудет. Уже забыл.
Он почти подошел к дороге, когда его негромко окликнули:
— Вадим Алексеич!
От этого голоса его бросило в дрожь. Помяни черта, он тут как тут.
Наталья Петровна догнала его, взяла под руку:
— Доведите даму до машины, здесь так скользко.
Дорожка была расчищена от снега и на всякий случай даже посыпана песком. Однако Бахареву ничего не оставалось делать.
Машина, серо-голубой Фольксваген, стояла метрах в пяти от дорожки, заехав передними колесами за бровку. Чуликова остановилась, повернулась к провожатому:
— Ты домой? А может, ко мне?
Вадим обалдел от внезапного перехода на "ты", не успел ничего ответить.
— Влад, ты извини, что я тогда…
— Вообще-то я Вадим.
— Да, я знаю, извини. Я просто не ожидала — согласись, такую фишку нечасто встретишь.
Ласково погладив рукав его дубленки, добавила, мило улыбнувшись:
— Поехали ко мне, не пожалеешь. Сегодня все будет по-другому, обещаю. Ты будешь приятно удивлен — я специально для тебя купила новое белье. Правда, малинового не нашла, зато все в бантиках. Ты будешь в восторге!
Бахарев застыл от ужаса и ее откровенности: она ничего не забыла! Больше того, она требует продолжения банкета. Язык не повиновался, а потому он просто покачал головой. Не слишком уверенно, вернее, испуганно.
— Не волнуйся, это не надолго. А потом я в целости и невредимости верну тебя жене. Дома нам никто не помешает. Только ты, я, и твои трусы. И мои, тоже все в бантиках.
Внезапно что-то привлекло ее внимание. Наталья Петровна нахмурилась, вновь превратившись в строгую начальницу, которую кто-то посмел оторвать от важного разговора:
— Девушка, вам что-то нужно? До чего народ наглый пошел. Идите себе, нечего тут уши развешивать!
Инстинктивно оглянувшись, Вадим увидел расширенные от ужаса Юлькины глаза. В них плескалась такая боль, такое отчаяние… Столкнувшись с ним взглядом, она резко повернулась и бросилась прочь.
— Юль!
Бахарев бросился за нею, на ходу объясняя:
— Юль, ты все не так поняла. Юлька, да постой же ты!
Та послушно остановилась. Оглянулась, прошипела:
— А как еще это можно понять? Что еще у тебя есть малиновое в бантиках? Не трогай меня. И домой не спеши — нечего тебе там делать, пока я вещи буду собирать. Понял?
— Постой, не дури. Какие вещи? Юлька, давай без глупостей. Я все тебе объясню…
— Спасибо, мне твоя мымра уже объяснила! — она зыркнула куда-то за спину Бахарева.
Тот не успел оглянуться, как услышал насмешливый голос начальницы:
— Позвольте не согласиться, милая. Это не я мымра — вы на себя посмотрите, голубушка. Такой мужчина, как Вадим, заслуживает лучшей женщины. Идем, Влад. Оставь ты ее в покое. Все что ни делается, все к лучшему — я рада, что все разрешилось так скоро.
— Да вы…
Он резко оглянулся и чуть не оттолкнул Чуликову со всей силы. В последний момент сообразил, что та может не устоять на шпильках. Брезгливо оторвал от себя ее руку:
— Шли бы вы, Наталья Петровна! Юлька, ничего не было!
Чуликова задорно рассмеялась:
— Было, девушка, было. Вы идите домой, собирайте вещички. Впрочем, Влад, ты можешь остаться у меня. А вы, Юлия, не переживайте — мы не оставим вас без материальной поддержки. Скажем, сто долларов в месяц вас устроит?
Наткнувшись на возмущенный взгляд Бахарева, тут же поправилась:
— Ну ладно, ладно. Пусть будет сто пятьдесят.
Юлька снова развернулась и пошагала в сторону остановки. Вадим бросился за нею, обогнал, схватил за руку. Та со всего маху хлестанула его по щеке. Рука ее была в перчатке, к тому же в объемной маминой шубе у нее не получилось размахнуться как следует, а потому удар вышел совсем слабым. Однако и его хватило, чтобы охладить пыл Бахарева. Он застыл, схватившись рукой за щеку, и молча наблюдал, как Юлька садиться в подошедший автобус.
Понимая, что нужно немедленно ехать домой и спасать положение, Вадим тем не менее не мог себя перебороть. Часа два бродил по улицам, обдумывая, как теперь быть.
По всему выходило, что с работой придется распрощаться. И чего он, дурак, сразу не уволился, как только в голову закрались самые первые подозрения насчет Чуликовой? Зарплата высокая? Да гори она пропадом, такая зарплата! Такой ценой!..
Чуликову он ненавидел до смерти. Вместо того чтобы мчаться к Юльке и молить о прощении, он мрачно представлял, как выстрелит негодяйке прямо в лоб. Или нет — где он возьмет пистолет? Нож. Правильно, с ножом проблем не будет. У них есть отличный хозяйственный нож, большой и острый. Вот завтра он придет на работу, посмотрит прямо в глаза Чуликовой и скажет: "Получай, что заслужила!" Наталья Петровна театрально вскрикнет, схватится руками за нож, посмотрит растерянно на убийцу и медленно сползет по стенке на пол. А Вадим аккуратно, чтоб не запачкаться, вытащит нож, завернет его в газетку и пойдет домой. Там ножик тщательно отмоет и положит обратно в ящичек стола — жалко выбрасывать, там металл отличный, почти не тупится.
Или нет. Лучше он ее задушит. Как Отелло Дездемону. "Молилась ли ты на ночь…" Вернее, с утра пораньше. С каким удовольствием он сомкнет пальцы на ее хрупкой шейке! За все, что она с ним сотворила. За то, что солгала Юльке. За ее наглое "Было, было!" За ее белье в бантиках…
Стоп, бантики. Это что же, она и в самом деле рассчитывала на продолжение? Ее не настолько уж поразили его идиотские трусы? Больше того — она и себе прикупила чего-то там в бантиках?!
Господи, и как же его угораздило так упиться-то? Поистине: водка — страшная штука. Такого натворишь, что потом сам себя понять не сможешь. Как, ну как он мог столь бурно отреагировать на ее прикосновения? Ну подумаешь, танцевали. Ну шепнула что-то на ушко. Чего он завелся-то?! Она ж ему никогда не нравилась. Старая несчастная баба, немножко истеричная, как все старые девы. И скулы эти отвратительные… Зато грудь!
Ничего подобного, грудь как грудь. Просто у водки глаза велики. Нажрался как свинья, вот и привиделось то, чего желалось. А желалось знамо чего — нормального женского тела. Юльке нельзя, а что ему делать? Ох, дурак… Ну что он, потерпеть не мог? Ну не лопнул же он в конце концов, не получив желаемого. Так что не хотение его виновато, а башка нетрезвая. Сколько себя ни оправдывай, сколько ни обвиняй Чуликову, а виноват во всем только он один. Чуликова, возможно, дала толчок, но остальное-то — его рук дело. И водка — не оправдание. Кто ж его заставлял пить? Да еще и практически не закусывая. Так что если и нужно кого-то убивать, то только самого себя. Он мог ненавидеть Чуликову сколько угодно, однако прекрасно отдавал себе отчет — она его насильно в кабинет не тянула. Сам шел. Не соображая, правда, но это опять же его вина.
