В тот же день в камере должен был защищать проект комиссий и Барант; но камера отложила прения до следующего заседания. Я вышел из камеры с какою-то досадою на Вильменя за д'Аргу - и ввечеру жаловался историку Тьери на литератора Вильменя, коего иногда у него встречаю. Но, прочитав прекрасный отрывок его в "Revue de Paris" о влиянии Руссо на современных и последовавших писателей, примирился с ним. Скоро выйдет III часть лекций Вильменя, откуда взят сей отрывок. Рассматривая Руссо как сочинителя и философа и сравнивая действие его на современников и потомство с влиянием Вольтера, Вильмень показал сильное, непреодолимое наитие духа Руссо, и особливо сердечных, психологических откровений его - в его "Исповеди" ("Confessions") - не только на писателей Франции XVIII века, но и на новейших, как например на Шатобриана, коему при сем случае воспел хвалебный гимн, на Ламартина, на характер поэзии и на всю жизнь Байрона. "Влияние Руссо отзывается даже в его противнике - Ламене, который и для книги своей "Sur Indifference" более, конечно, заимствовал из Руссо, нежели откуда-нибудь, и поражал Руссо собственным его оружием. "Il a, comme l'Hebreu fugitif, enleve les armes de l'Egyptien, pour le combattre". Статья Вильменя прекрасна: импровизация с кафедры созрела в книге и под пером не охладела. Вильмень по-своему смотрит на литературу XVIII века и сливает ее с другими элементами общественного возрождения в XIX. По изобилию оригинальных замечаний статья Вильменя любопытнее отрывка Шатобриана "О Веронском конгрессе" в "Revue des deux mondes", сегодня же вышедшей. {7}
В Шатобриане "le style, c'est l'homme, et l'homme est tout". В его слоге опять та же невыразимая прелесть, но в писателе опять то же неистощимое самохвальство. "En 1807 nous nous promenions au bord du Tage dans les jardins d'Aranjuez; Ferdinand parut a cheval, accompagne de don Carlos. Il ne se doutait guere que le pelerin de Terre-Sainte, qui le regardait passer, contribuerait un jour a lui rendre la couronne". И опять тот же недостаток в том, что Шатобриан слишком часто намекает, не договаривает - может быть, и оттого, что нет полной мысли, что досказать нечего. Есть и замашки национальности, хвастовства, непростительного в наш европейский, христианский, просвещенный век. Этот французский ш***вианизм еще досаднее в истинном таланте. Но там, где Шатобриан боссюетничает, он иногда настигает орла в быстром полете его и в орлином взгляде его с высоты на происшествия долу, особливо, когда не эгоизм, а беспристрастие к великому одушевляет его. Прочтите слова его об Испании. "Ses aventuriers furent de grands hoinmes; ses capitaines devinrent les premiers generaux de la terre… Elle vit nos rois dans ses prisons et ses soldats a Paris; sa langue et son genie nous donnerent Corneille. L'Espagne nexpira point avant qu Anne d'Autriche n'eut mis au jour Louis XIV, qui fut l'Espagne meme transported sur le trone de France, alors que le soleil ne se couchait pas sur les terres de Charles Quint". Шатобриан мог бы иногда быть Тацитом своего времени, если бы не вредили ему излишнее самолюбие и желание угодить толпе французской. "Bonaparte, ayant fait la faute d'enlever un roi, rencontra un peuple". Какая счастливая верность в его портретах! Вы видите Мюрата: "Sabre recourbe au cote, anneaux dor aux oreilles, plumes ondoyantes a son casque, mameluck, amazone, heros de l'Arioste. - Toute sa bravoure lui fut inutile: les forets sarmerent, les buissons devinrent ennemis". Какой поэтживописец в истории! "Les ruines de Sagonte applaudirent. - Les Espagnols sont des Arabes chretiens. L'Espagnol convoitait la domination de l'univers, mais de l'univers depeuple; il aspirait a regner sur le monde vide". О министре-поэте Мартинесе де ла Роза, удалившемся в отставку: "qui chante est libre". Не в утешение ли себе сказал и следующие слова? "Le coeur noble et le talent-consolateur sont moins bien dans le monde que dans la retraite, ou Ion conserve l'honneur d'avoir une ame immortelle". Записки Шатобриана, как я слышал вчера, выйдут после святой; он беспрестанно исправляет редакцию.
У меня сейчас был Le Roy, автор "Des memoires sur Ducis", "Des etudes sur les mysteres и sur les manuscrits de Gerson", коему он приписывает сочинение "О подражании И. X." (а не Фоме Кемпийскому), имея на то доказательства в рукописях "О подражании", кои я видел. В биографии Дюсиса помещены прелестные стихи его, за две недели до кончины написанные, и другие с намеком на Наполеона во время его всемогущества: прелесть! Le Roy принес мне от Генса (Gence), слепца, издателя "О подражании И. X.", собрание мелких его сочинений, довольно редких. В числе их и биография St. Martin, от которого произошло название мартинистов. Гене был долголетним другом Сен-Мартеня и сохранил многие неизданные им рукописи, кои он желает показать мне и сообщить все, что знает об этом писателе-теософе, умершем в октябре 1803 года. Сен-Мартень отличался и благотворительностию. Дежерандо, ему подобный по благотворению, рассказывает о нем, что он, любя страстно театр, часто собравшись к Расину или Корнелю, "mais en chemin, la pensee lui venait que ce n'etait que l'ombre de la vertu (une action vertueuse mise en scene par Racine ou Corneille) dont il allait acheter la jouissance; et qu'avec le meme argent il pouvait en realiser l'image. Jamais il n'a pu, disait-il, resister a cette idee: il montait chez un malheureux, у laissait la valeur de son billet de parterre, et rentrait chez lui, satisfait, et bien paye de ce sacrifice". В биографии исчислены все сочинения и переводы Сен-Мартеня. Постараюсь выпросить у Генса аутограф его. Вильмень написал любопытную статью о книге Le Roy "Sur les mysteres" и напечатал ее в "Journal des Savans".
Апреля 6/марта 25 1838. Я торопился кончить последнее письмо и не досказал многого, что теперь было бы не на своем месте. Но словца Beugnot Наполеону a propos de la statistique нельзя не передать. Beugnot был где-то префектом во время Наполеона. Тогда статистические обозрения департаментов и отчеты префектов были в большой моде. Царедворцы Наполеона уверяли его, что ему трудно будет привести в замешательство Beugnot вопросами о статистических фактах его департамента, что он на все готов и проч. Увидим, отвечал император - и первый вопрос префекту: "Combien avez vous eu d'oiseaux de passage cette annee, mr le prefetb - "Sire, on n'a vu qu'un aigle", - отвечал Beugnot.
По газетам вижу, что Шатобриан выйдет 16-го, т. е. с небольшим через неделю. Сегодня я много слышал о переписке его с Фонтаном. Вдова последнего хранит все письма и записки его. Многие в беспокойствии от появления его записок о Веронском конгрессе, особливо те, коих мнения с тех пор изменились, по крайней мере для публики. Шатобриан назвал "Освобожденный Иерусалим" Тасса поэмою, на щите написанною. Недавно открыта статуя победы в Бресчии, которая пишет на щите подвиги героев и воспевает их. Поспешу сообщить это открытие Шатобриану для новой фразы.
7 апреля/26 марта 1838. Вот несколько слов из лекций Вильменя из нововыходящей части, "qui completera le plus grand monument critique qui ait jamais ete rente sur l'epoque de Voltaire (слова журналиста), de Rousseau et de Buffon". Эта статья называется "Des Confessions de Rousseau et de son influence sur quelques ecrivains de notre tems". "Руссо (говорит Вильмень) во Франции и в Европе приготовил то, что составляет поэзию нашего времени, это меланхолическое созерцание человека, последний плод образованности и пресыщения. В начале своей "Исповеди" Руссо с какою-то гордостию говорит, что он решился на поступок беспримерный и который не найдет подражателей. - Руссо, не чувствуя унижения от своих проступков, не смягчаясь от своих несчастий, является, при помощи таланта своего, патетическим в самом эгоизме".
Влияние Руссо на век его и на литературу и сравнение в этом отношении с Вольтером: "И Вольтер был не чужд постороннего влияния. Вольтер, независимый в своих правилах, сообразовался между тем во многом с общественными требованиями своего времени; он не рознил со вкусом тогдашнего французского двора. Можно подумать, что он рожден был для этого двора, где не преобладала строгая нравственность, а только остроумие, где смеялись над злоупотреблениями, не изгоняя их, и обращали еще в свою пользу то, во что не верили. В Руссо ничего нет подобного. Его воображение воспламеняется другим. Полевой цветок, деревцо - ему более нравятся, нежели подстриженные Версальские парки. Его свободная мечтательность часто рисует такие предметы, которые показались бы неприличными под пером писателя даже XVII столетия. Руссо походит на больного человека. Вольтер господствовал как драматический писатель, а Руссо, как мыслитель и прозаик; таким образом, он был первым оратором XVIII века. Своею мизантропиею, действительною или подложною, он приобрел от современников новое право на внимание, и приучил их смотреть на себя, как на существо высшего разряда, которое ничем не может быть удовлетворено, и которое не должно ничего иметь общего с прочими людьми, чтобы господствовать над ними. Вольтер действовал более на общественное мнение, Руссо - на характеры и таланты/ Вольтер не воспитал ни одного человека оригинального, не был вдохновителем ни одного ума возвышенного: на него как на учителя смотрела только Франция, которой он был органом, и Европа, ослепленная Францией. Руссо не действовал так продолжительно на умы. Он остался в разряде писателей созерцательных и людей красноречивых. Его двойственное влияние было вдохновением вдруг для Сен-Пьера и Мирабо, мечтателя и трибуна. Скоро, во время общественного потрясения, оно одушевило первые опыты блуждающего юноши, французского офицера, из отечества брошенного в пламя войны между диких Луизианы, и из безмолвия пустынь попавшего в стан гражданской войны, а оттуда в тягостное одиночество посреди большого чужестранного города: оно служило пищей тоске и надеждам этого самоизгнанника, тогда еще неизвестного, и поддерживало его, представляя пример, что может вынести гений в борьбе с несчастием и безвестностию. Шатобриан был тогда напитан идеями и чувствованиями того, кого называл он _великим Руссо_ и кого поместил в числе пяти великих писателей, которых надобно было изучить ему. Он сохранил некоторые черты меланхолии "du Promeneur solitaire". Они видны еще в Рене, этом оригинальном создании. Но нельзя не чувствовать, что между туманною мечтательностию недовольного философа и стремительным отвращением молодого человека, в это время, разрушился целый мир общественный, в котором не было еще признаков ни новой жизни, ни спокойствия. Поэзия прозы явилась в неведомом блеске, в богатстве невиданных образов, и часто в красоте образцов, более древних и более простых. Ученик красноречивого Руссо сделался его красноречивым соперником - и картинами бедствий возвратил к обновившимся истинам церкви строптивость умов, воображение женщин, гадания политиков, надежды всех. Для Шатобриана открылся новый горизонт. Взамен видов Швейцарии или Пьемонта путешественник-живописец изобразил Океан, Америку, Италию, Грецию, Египет, Иудею - он показал все лучшие точки зрения на земле и в истории.
