Когда же он обернулся к Баэрду и увидел его потрясенное лицо, ему не стало легче. Даже при все искажающем свете луны было видно, как сильно побледнел Баэрд.
– Алессан… – начал было Баэрд охрипшим голосом.
– Ты мне дороже всех, живущих в этом мире, – сказал Алессан спокойно и серьезно. – Ты мне больше, чем брат. Я ни за что на свете не причинил бы тебе боли, особенно такой. Никогда. Я бы не стал просить, если бы не был уверен. Испытай его, Баэрд.
Но Баэрд все еще колебался, отчего тревога Дэвина только усилилась; он все меньше понимал, что происходит. Было ясно лишь, что для других все происходящее имело огромное значение.
Долгое мгновение никто не шевелился. Наконец Баэрд, осторожно ступая, словно изо всех сил стараясь сохранить самообладание, взял Дэвина за локоть и отвел его на десяток шагов в глубину леса, к маленькой прогалине среди деревьев.
Он аккуратно опустился на землю, скрестив ноги. После секундного колебания Дэвин сделал то же самое. Ему ничего не оставалось, как только следовать по указанному ему пути, и он понятия не имел, куда этот путь ведет. «Не на той дороге, по которой я иду», – вспомнил он слова Катрианы, сказанные во дворце сегодня утром. Он сжал ладони, чтобы не дрожали руки; его окутывал холод, не имевший отношения к ночной прохладе.
Он слышал, что Алессан и Катриана идут следом за ними, но не оглянулся. В этот момент важнее всего было то огромное, что бы это ни было, что возникало в глазах Баэрда. Светловолосый мужчина до этого мгновения казался таким уверенным и вдруг, как это ни абсурдно, стал страшно уязвимым. Человеком, которого можно погубить с пугающей легкостью. Внезапно, во второй раз за этот долгий день, Дэвин почувствовал, что входит в страну грез, оставив позади простые, четкие границы дневного мира.
И в этом настроении, в голубом свете Иларион, он услышал, как Баэрд начал свой рассказ. В тот первый раз он услышал его как волшебное заклинание, которое было соткано из слов, взятых из провалов в пространстве его детства. В конечном счете так оно и было.
– В тот год, когда Альберико захватил Астибар, – говорил Баэрд, – пока провинции Тригия и Чертандо готовились бороться с ним каждая в одиночку, перед падением Феррата, Брандин, король Играта, напал на полуостров с запада. Он привел свой флот в Большую гавань Кьяры и захватил остров. Захватил без труда, так как Великий герцог убил себя, увидев, как много кораблей приплыло из Играта. Это, я думаю, тебе известно.
Он говорил тихо. Дэвин поймал себя на том, что наклонился вперед, стараясь расслышать. В кустах за его спиной сладко и печально пела триала. Алессан и Катриана не издавали ни звука. Баэрд продолжал:
– В тот год полуостров Ладонь превратился в поле боя в чудовищной игре равновесия между силами Играта и Империи Барбадиор. Ни одна из сторон не могла позволить другой свободно править на полуострове. Это была одна из причин появления Брандина. Другая, как мы потом узнали, была связана с его младшим, самым любимым сыном, Стиваном. Брандин из Играта хотел создать второе королевство, которым правил бы его сын. Но вышло иначе…
…Триала продолжала петь. Баэрд замолчал и прислушался, словно ее прозрачный голос, нежнее, чем у соловья, отражал его собственные чувства.
– Жителей Кьяры, пытавшихся организовать сопротивление, перебили на склонах горы Сангариос. Вскоре после этого Брандин захватил провинцию Азоли. Слава о его могуществе опережала его. Он был очень силен в магии, сильнее даже, чем Альберико. И хотя у него было меньше солдат, чем у барбадиоров на востоке, его воины были больше ему преданы и лучше обучены. Потому что Альберико был всего лишь богатым, честолюбивым мелким вельможей Империи и использовал наемников, а Брандин правил Игратом и взял в поход отборных солдат своего королевства. Они почти без усилий двигались на юг через Корте, одну за другой побеждая армии каждой провинции, потому что в тот год каждая провинция действовала обособленно. Как и после, естественно.
Голос Баэрда был недостаточно отстраненным для той иронии, которую он пытался изобразить.
– Из Корте сам Брандин повернул на восток с меньшей частью своей армии, чтобы встретить Альберико в Феррате и остановить его там. Он послал Стивана на юг, на захват последней свободной провинции запада, а затем тот должен был присоединиться к нему в Феррате, чтобы вместе сражаться против барбадиоров в битве, которая, как они все ожидали, решит судьбу Ладони. Это было ошибкой, хотя тогда, восемнадцать лет назад, он не мог знать об этом. Он только что высадился на полуострове и не знал характера различных провинций. Мне кажется, он хотел дать Стивану самому почувствовать вкус лидерства. Он отдал ему большую часть армии, полагая, что сможет сдерживать Альберико своей колдовской силой до подхода остальных.
Баэрд сделал паузу, его голубые глаза смотрели куда-то внутрь. Когда он заговорил снова, тембр его голоса изменился; Дэвину показалось, что он отражает много разных чувств, и все они давние, и все полны печали.
– На берегу реки Дейзы, – продолжал Баэрд, – почти на полпути между Чертандо и морем у Корте, Стиван столкнулся с самым яростным сопротивлением, с каким не встречались прежде на Ладони армии захватчиков. Жители последней провинции во главе с принцем – эти гордые люди всегда называли так своего правителя – встретили игратян, и остановили их, и отогнали от реки назад с тяжелыми потерями для обеих сторон. И принц Валентин, принц той провинции, которую ты знаешь под именем Нижний Корте, сразил Стивана Игратского, любимого сына Брандина, на берегу реки, на закате, после страшного дня, полного смертей.
Дэвин почти ощущал в его словах горький привкус этой старой боли. Он увидел, как Баэрд в первый раз бросил взгляд туда, где стоял Алессан. Никто из них не сказал ни слова. Дэвин неотрывно смотрел на Баэрда. Он сосредоточился так, словно от этого зависела вся его жизнь, ловил каждое слово, словно оно было кусочком драгоценной мозаики, занимающей свое место в памяти, которой он так гордился.
И именно в тот момент Дэвину показалось, что где-то в отдаленном уголке его памяти зазвонил колокол. Колокол тревоги. Будто колокол деревенского храма Адаона, который спешно созывает крестьян с полей. Далекий звон колокола, слабый, но ясно слышный, несущийся утром над полями колышущейся желтой пшеницы.
– Брандин сразу же узнал о случившемся благодаря своему колдовству, – продолжал Баэрд хриплым, словно скрип мельничного жернова, голосом. – Он бросился обратно на юго-запад, оставив Альберико Феррат и Чертандо. Он обрушился на противника всей мощью своей армии и своей магической силы, с яростью отца, у которого убили сына, и встретился с остатками сил своих последних врагов там, где они его ждали, у Дейзы.
Баэрд снова взглянул на Алессана. Его лицо в лунном свете было бледным, как у призрака.
– Брандин их уничтожил. Он разбил их наголову, не ведая пощады и милосердия. Погнал их, беспомощных, перед собой обратно в собственную страну к югу от Дейзы, сжигая по дороге каждое поле, каждую деревню. Пленных он не брал. Во время того первого похода он убивал женщин и детей, чего не делал больше нигде. Но больше нигде не погибал его собственный ребенок. Так много душ перешло в царство Мориан в отместку за душу Стивана Игратского. Его отец прошел по этой провинции огнем и мечом. Не успело закончиться лето, как он сровнял с землей великолепные башни города у подножия гор, который теперь называется Стиваньен. Он превратил в щебень и песок стены и портовые сооружения королевского города у моря. А в битве у реки он взял в плен принца, который убил его сына, и в тот же год подверг его пыткам, изувечил и предал казни в Кьяре.
Голос Баэрда стал сухим шепотом при свете звезд и единственной луны. И вместе с ним в голове Дэвина все громче звучал тревожный колокол, предупреждая о грядущих бедах. Баэрд продолжал:
– Брандин Игратский сделал еще больше. Он собрал все свое колдовство, всю волшебную силу, которой обладал, и наложил на эту землю такое заклятие, какого никто до него не мог придумать. И этим заклятием он… отобрал у нее имя. Он совершенно стер это имя из памяти каждого мужчины и каждой женщины, которые родились за пределами этой провинции. Это было его самое страшное проклятие, самая страшная месть. Он сделал так, словно этой провинции никогда не существовало. Наши дела, наша история, само наше имя исчезли. А потом он назвал нас Нижним Корте, в честь одной из провинций, которая прежде была нашим самым древним и заклятым врагом.
