Вообще о Мите писать нужно столько же, сколько пишу о Грише, но это сейчас не входит в мои планы.

Посмотрю, если читатель заинтересуется Распутиным и вообще придворными пророками, старцами, блаженными, то тогда я еще могу написать книжки: «Про святую мать Ольгу» (Лохтину), «Блаженненького Митю», «Про босоногого странника Васю» (Ткаченко), «Про Матронушку босоножку» и прочих.

А пока я только скажу: у императора Николая и царицы Александры при приемах министров и должностных лиц с докладами есть правило: сначала выслушивать «старцев» и «блаженненьких», а потом уже министров.

В силу этого правила получается приблизительно такая картина: сначала по черному ходу дворца бегут к кабинету Николая и Александры грязные, хромые, вприпрыжку или как-нибудь еще «блаженные советники», а потом от парадного хода важно направляются к кабинету тайные и действительные.

Что из этого получается, читатель отчасти уже видел, а еще более увидит в последних главах книги.

Возвратимся к оставленному предмету. 14 января 1912 года я, Гермоген и Родионов были у И. Л. Горемыкина. Горемыкин рассказал нам следующее: «Беда! Жалко государя. Ведь этот шарлатан Распутин окончательно отбил от него государыню императрицу. Придет к ней и возится целыми неделями, а бедный император, как голубок без голубки, походит, походит, да унылый и уйдет к себе в кабинет. И нельзя его, подлеца Распутина, - выгнать. Если его убить, то государыня или с ума сойдет, или покончит жизнь самоубийством».

Писатель Родионов, когда я собирался изобличать Распутина, говорил мне несколько раз на разные лады: «Да вы, батюшка, всего-то не знаете. Вы живете в низах народных. Что там знают? Почти ничего! А вот я вращаюсь здесь, в верхах, чуть не каждый день бываю у И. Г. Щегловитова, и он мне рассказывает прямо-таки невероятные вещи! Распутина и царь боится!..»

Если кто думает, что в России есть Синод, управляющий громаднейшею русскою Церковью, что в России есть царь с правительством, Думою и Государственным Советом, управляющий царством, заключающий разные договоры с иностранными державами, решающий такие важные вопросы, как воевать или нет, то тот жалко заблуждается!

В России нет Синода, в России нет царя, в России нет правительства и Думы! В России только есть Великий Распутин, являющийся неофициальным Патриархом Церкви и Царем Великой Империи.

Начинаю перечислять факты, неопровержимо и неоспоримо доказывающие мое приведенное решительное утверждение.

РАСПУТИН - РУССКИЙ ИМПЕРАТОР

Факты: 1) Распутин всегда в разговоре со мной, похваляясь тем положением, какое он занял при дворе, выражался так: «Мне ничего не стоит любого министра сместить! Кого захочу, того и поставлю!»

На мой вопрос: «Неужели государь всегда слушает тебя?» - Григорий однажды отвечал мне: «Папа-то с трудом меня слушается, волнуется, ему стыдно, а мама говорит, что «без тебя, Григорий, я ни одного дела не решу; обо всем тебя буду спрашивать». А, ведь, знаешь, царь так маму слушается, так слушается, что она всегда им командует».

Распутин слова о своей силе у царей подтверждал всегда делами. Печать и общество очень и очень останавливали свое внимание на законе 9-го ноября, какого года - не помню.

Гермоген, недовольный этим законом, в то время как законопроект Думы и Совета был представлен на утверждение государя, послал из Саратова телеграмму Распутину, бывшему в то время в Петербурге.

В телеграмме той Гермоген умолял «старца»-друга попросить «папу» не утверждать закона, пагубного для народного быта.

Григорий ответил приблизительно такою телеграммою: «Миленький владыка! Не беспокойся, закон я провожу. Он - хорош. Все будет хорошо. Сам после увидишь и узнаешь. Григорий».

Закон вскоре после этого был утвержден. Государь, под диктовку «старца», сделал положительную надпись на докладе о законе.

Если кто желает проверить истинность рассказанного мною факта, то прошу того усердно обратиться в саратовскую телеграфную контору. Там он найдет телеграмму Григория.

2) Всем известно, как вся Россия волновалась, когда печать - и правая и левая - на все лады обсуждала вопрос об истинных причинах ссылки Гермогена в Жировицкий монастырь, а меня - во Флорищеву пустынь.

Все сходилось на том, что наша ссылка - дело рук «старца» Распутина. Все возмущались этим до крайней степени.

Под влиянием напора общественного мнения Государственная Дума, при обсуждении в 1912 году в феврале или марте месяце сметы Св. Синода, ребром поставила вопрос о личности Распутина в связи с той ролью, какую «старец» играл и играет в делах государственных и церковных.

Дума постановила сделать два срочных запроса о деятельности «старца»: министру юстиции - Щегловитову и министру внутренних дел - Макарову.

Запросы были сделаны.

Но дело как-то враз оборвалось, заглохло, умерло.

Сначала по этому поводу немного недоумевали, потом, как обычно, и забыли о нем, забыли о сделанных запросах.

Я, сидя во Флорищевой пустыни, в темнице, ломал голову: «Почему же это о запросе ничего не слышно?»

Так ничего и не было.

И только в 1913 году, перебирая дневники Лохтиной, я разрешил вопрос о запросах.

Оказывается, что в то время, когда Государственная Дума волновалась, делая запросы, «старец» сидел в Покровском и немыслимыми ковелюгами выводил письмо «папе» и «маме». Копию этого письма, как и многих «знаменитых» писем, Лохтина занесла в свои дневники, по всей вероятности, немного исправив орфографию «старца».

Вот это письмо: «Миленькие папа и мама! Вот бес-то силу берет окаянный. А Дума ему служит; там много люцинеров и жидов. А им что? Скорее бы Божьяго Помазаннека долой. И Гучков господин их прихвост, - клевещет, смуту делает. Запросы. Папа. Дума твоя, что хошь, то и делай. Какеи там запросы о Григории. Это шалость бесовская. Прикажи. Не какех запросов не надо. Григорий».

После этого письма запросы были сняты с очереди и погребены.

3) Когда Австро-Венгрия проводила аннексию Боснии и Герцеговины, то Россия тоже бряцала оружием. Не вмешалась в «воровство» Австрии только по настоянию Распутина.

Григорий об этом говорил так мне: «Вот, брат, при дворе-то было охотников много воевать с Австрией из-за какех-то там земель. Но я, дружок, отговорил папу, потому не время, нужно дома в порядок все приводить».

И войны не было.

Во время Турецко-Балканской войны вопрос о вмешательстве России в распрю славян с турками стоял ребром; все ждали решительных шагов со стороны России в пользу братьев балканских. Но ничего не было. Где причина? Вот она. В то время я был в заключении. Приезжает во Флорищеву пустынь О. В. Лохтина. По обыкновению она стала около окон моей кельи со стороны леса.

- Откуда пожаловала, Ольга? - спрашиваю я.

- Из Покровского, все время там была.

Она развернула свои дневники и начала при стражниках читать, как она проводила время у «старца» в гостях.

Я ее перебил: «Ольга! А читала ты газеты? Как насчет войны?»

- Да что же насчет войны? Дерутся. А взгляд о. Григория на это известен: России никак нельзя вмешиваться, потому что здесь, в доме, не все в порядке; много внутренних врагов.

- Да при чем же здесь взгляд подлеца и мерзавца?! - нарочно подчеркнул я свое отрицательное отношение к «старцу».

Лохтина с видом, что как будто она и не слышала моих цветистых эпитетов по адресу ее «Бога-Саваофа», невозмутимо продолжала: «И цари уже поставлены в известность относительно его взгляда. Ослушаться, конечно, не посмеют…»

Россия не вмешалась.

А вот об японской войне сам Григорий, когда я был у него в Покровском, рассказывал мне следующее: «Папа послал Виття куда-то там, не знаю, мир с японцами заключать… Вот я вечером, часов в десять, выхожу из ворот этих, а темь, темь такая! Смотрю я вверх и вижу: Божия Матерь на небе с мечами в руках поворачивается от русских на японцев. Я думаю: значит, теперь мы будем побеждать. Побежал на станцию, отбил на своем языке телеграмму, чтобы папа и мама не заключали мира, а ждали бы меня. Получил ответ, что будут ждать только три-четыре дня, а больше не могут. Я скоро поехал к ним. Но на поезде запоздал, приехал к ним, а Виття уже заключил мир…»