— А как же…
Они удалились неизвестно куда, и больше в этом месте ничего загадочного и страшного не произошло. А если что и было, то не такое интересное.
3
На другой день в подсобном хозяйстве появились двое мальчишек, которых там все знали и думали, что они пришли проведать поросят и завхоза Егора Ефимыча, с которыми давно подружились. Но на самом деле это были ловко замаскированные разведчики из Шуркиного отряда в лице самого командующего и его начштаба Калиныча, прибывшие для проверки результатов одной секретной операции.
На их приход никто не обратил внимания: и завхоз, и его помощница тетя Маруся, и Витюша разговаривали про шланг, ничего не понимали и думали по-разному.
Шурка с Калинычем первым делом взглянули на большой железный бак, установленный на высоких деревянных опорах, где грелась на солнце вода для купания поросят: шланг был на месте и свисал вниз, как хобот у слона.
Лодырь Витюша не сидел и не лежал на мешках, как обычно, а расхаживал по двору и нервно заглядывал в бочки, за ящики и во все другие закоулки, словно хотел найти там еще один шланг или обнаружить спрятавшегося человека, который принес старый.
— Диковина! — удивлялась тетя Маруся. — Может, он тому вору не годился? Дак кинул бы его куда-нито, и всех делов! На кой обратно-то несть?
— А по-моему, у того вора совесть проявилась, — угрюмо бурчал Егор Ефимыч, сшивая какие-то ремни. — Все ж таки не до конца потерял, хоша он и лодырь…
— Почему так говорите? — подозрительно спросил Витюша. — Может, вы на меня думаете? Напрасно…
— Я ни на кого не думаю… А воры, они всегда лодыри… Ежели трудящему человеку понадобится вещь, он на нее всегда себе заработает, а лодырь норовит задаром утащить… А у этого, значит, кой-какая совесть остается, хоша он и вор… Опомнился, стало быть! Теперь бы еще кто лучковую пилу принес, что намедни пропала…
— Ну это вы, Егор Ефимыч, зря говорите! — горячо заспорил Витюша. — Никогда бы вор обратно не отдал, точно вам говорю! Чокнутый он, что ль? Зачем же он тогда трудился — воровал да прятал?.. Никогда у него совесть не проявится… Об этом не может быть и разговору!
— Стало быть, нисколько нет совести у энтого вора?
— Почему же… — запутался Витюша. — Совесть есть… То есть она у всех людей есть… И у него тоже… Только не на всё распространяется… Да хватит вам, Егор Ефимыч, слепых на бревна наводить: лучше сознайтесь, как же вы все-таки его нашли?
— А откудова ты знаешь, что он был спрятан? — спросил Егор Ефимыч, и Витюша совсем запутался.
Но его выручила тетя Маруся:
— Ефимыч, а может, ты нас разыгрываешь? Сам нашел и помалкиваешь? Это я к тому говорю, что бывает у людей такая особенность — пропавшие вещи отыскивать! В прежнее время в нашей деревне, говорят, жила такая бабка, Филимоновной звали; та знала! Кого обокрадут, шли прямо к ней… Она глянет в котелок с водой: твое, говорит, краденое прибрано в омете там-то… в углу правом, под соломой, к примеру сказать… Сейчас пойдут: тама!
— Так то ясновидение! — важно объяснил Витюша. — В журнале писали: имеют такую способность, где что спрятано — видят! Под землей руду, даже клады могут находить… Ну руда мне до лампочки, а вот кладик клёво бы откопать! Правильно я говорю? Хотя бы для первого разу небольшой: мне абы на «Жигули» хватило, и законно! Я эту способность теперь в себе развиваю, а что?
— Ну и как? — с любопытством спросила тетя Маруся, — Чай, много кладов раскопал?
— Какая скорая! — оттопырил губу Витюша. — Недавно только начал… А у вас, Егор Ефимыч, как с этим делом обстоит?
— Да есть маленько… — усмехнулся Егор Ефимыч. — Вот примерно угадываю, у кого лучковую пилку следовает искать…
— Далась вам эта пилка! — покраснел Витюша. — Чего про нее толковать? По-моему, она накрылась с концами! Сактировали бы, и все! Вы вот лучше скажите, как же вы все-таки шланг нашли?
— Я тебе говорю: сам он тут очутился, долдон! С какой стати мне врать, я сроду не врал!
— Ох и хитрый вы, Егор Ефимыч… — не верил Витюша. — Я вас таким не считал…
— Ефимыч у нас чисто колдун! — шутила тетя Маруся. — На три метра в землю видит! Так что ты его остерегайся…
Во время всего разговора на разведчиков то и дело нападал смех, и, чтобы себя не выдать, они поодиночке и вместе бегали смеяться за сарай. Даже Егор Ефимыч обеспокоился:
— Чего вы взбегались? Аль животы расстроились?
— Да сразу у обоих! — подхватила тетя Маруся. — Должно, зеленых яблок налупились!
Разведчикам стало еще смешнее, и пришлось убежать в поросячий загон, чтобы все думали, будто это они над поросятами смеются.
Потом туда заглянул озабоченный Витюша и пожаловался:
— Этот Ефимыч чокнутый, а ушлый! Но только что-то не верится мне, чтобы он в ясновидении хоть сколько-нибудь петрил… По-моему, Ефимычу слабо! Поумней его люди есть, и то не получается… Но вот как он шланг нашел? Думаю, думаю — никак не допру! Тут, по-моему, какое-то недоразумение буквально!
Подойдя к баку, Витюша принялся разглядывать шланг, словно хотел на нем прочитать, как он уполз из леса и опять привинтился на свое место…
А разведчики, выбрав удобный момент, улизнули с хозяйственного двора так же незаметно, как и появились.
Когда они вернулись в штаб, там, пользуясь временным отбытием начальства, уже вовсю хозяйничала обнахалившаяся пленная, которая все в штабе перерыла, перевернула и устроила форменный кавардак. Штабной стол был застлан толстой белой бумагой, сберегаемой командующим для черчения особо важных карт и планов, а теперь частично погубленной, так как все края она постригла зубчиками, наподобие кухонной клеенки. Посредине стола зачем-то стоял букетик в баночке, а все оперативные карты и планы были смешаны в одну стопку, что совершенно недопустимо: если в случае внезапной тревоги потребуется освежить в памяти какой-нибудь важный документ, а его сразу и не найдешь.
Но главное, на стенке была прилеплена картинка невоенного содержания: птица с веткой, а генералиссимус А. В. Суворов, штурмующий Альпы, был перевешен и приткнут сбоку, где его и не разглядишь.
А личный состав забыл боевые навыки, превратившись в каких-то домашних хозяек, и она разослала всех по своим поручениям: рядовой Перфишка вязал веник, разведчики лазили по сливовому дереву, доставая ей сливы порумянее, она снизу указывала, какую рвать, какую не нужно, а рядовой Роман стоял возле вчерашней детской коляски, задвинутой в тень, и зачем-то махал над ней лопухом.
Когда Шурка приблизился, чтобы узнать, в чем дело, Роман махнул этим лопухом на Шурку и зашипел громким шепотом:
— Тихо!.. А то разбудишь…
— Кого? — тоже шепотом спросил Шурка.
— Ребенок тут… Спит… Только сейчас замолчал…
Действительно, внутри коляски среди всякого белого и кружевного виднелась маленькая головка, круглая и лысая, как тыквушка.
— Чей? — удивился Шурка.
— Она привезла… — вздохнул Роман и, отойдя с Шуркой в сторону, печально пожаловался: — А мне велела мух от него отгонять… Вот и стою… А то еще проснется! Он тут без вас все время кричал, мы не знали, как его прекратить…
Очевидно углядев над ребенком подозрительную муху, Роман на цыпочках побежал обратно, занося лопух над головой, как саблю, а Шурка пошел к Наташке.
— Чего тут ребенок делает? — грозно спросил он. — Что за беспорядок!
— Не ори! — пронзительным голосом закричала Наташка. — Это соседкин Антошка, она ушла и мне поручила! Значит, по-твоему, такого маленького нужно одного бросать? Вот так новости!
— Что ты… — присмирел Шурка от ее резкого голоса и воинственного вида. — Только им здесь не место…
— Не плачь, сейчас отвезу!!.. — презрительно фыркнула Наташка и, вынув из карманчика чьи-то часы, глянула на циферблат. — Ой, одна минута всего осталась! Она сказала, чтобы мы Антошку нисколечко здесь не задерживали! Свои часы вот дала…
Она повезла коляску с Антошкой из сада и на прощание строго приказала:
