Над головой Павла промелькнула чайка. Ветер швырял ее, как лоскут бумаги. Павел смахнул рукавом брызги с лица, посмотрел ей вслед и усмехнулся. Даже чайка не могла справиться с этим штормом!

Тяжелее всего было буксировать обратно бакен. Если бы не ветер, то Павел не справился бы с ним. Но на обратном пути ветер помогал ему.

Пока он устанавливал бакен и привязывал к нему якорь, в лодку набралось порядочно воды. Лодка лениво переваливалась через волны. Вода перекатывалась от борта к борту, увеличивая крен, но вычерпать ее Павел не мог, потому что нельзя было бросить весла.

Поставив бакен, он повернул к берегу.

В эту минуту и подошла волна…

Она была большая, но подкралась незаметно и ударила сбоку. Хлестнула в борт и на секунду встала над ним прозрачной, пузырящейся стенкой. Гребень обрушился на колени Павлу, и лодка, сразу огрузшая, уже не смогла взобраться на следующую волну и часть ее приняла в себя. Павел повалился на борт. Лодка перевернулась, обнажив занозистое белесое брюхо.

Вода была теплой — это единственное, что Павел сообразил, прежде чем новая волна подхватила его и швырнула в сторону. Павел нырнул в эту волну, пытаясь пробить ее, и ухватился за лодку. Ему удалось это сделать. Он взобрался на днище и вцепился ногтями в мягкие, разбухшие доски.

Подняв голову, он увидел, как внезапно раздвинулись берега. Где-то далеко-далеко, за частоколом лохматых всплесков, виднелась пристань. Но даже и теперь Павел не испугался. Для этого он был слишком занят. Волны перекатывались через него. Вода хлестала в лицо, наваливалась на плечи, стараясь оторвать руки от днища, и он изо всех сил цеплялся за доски. Он не очень-то хорошо плавал, начальник пристани, и сейчас, прижимаясь щекой к шершавому днищу, надеялся, что с берега его видели и вышлют помощь.

Наконец он отыскал щель и запустил в нее онемевшие пальцы. Стало чуть легче. Он даже приноровился задерживать дыхание и уже не глотал воду, когда волны накрывали его.

Павел приподнял голову, чтобы посмотреть, не идет ли помощь. Новая волна заставила его припасть к доскам, но все же он успел разглядеть перевернутую лодку, которая плыла невдалеке от него. Он узнал ее сразу, — только одна лодка в Усть-Каменске была выкрашена в такой цвет. Она плыла, поблескивая яркими бортами, и волны, перекатываясь через нее, вспыхивали на миг оранжевым светом. Словно освещенные этим светом, возникли перед глазами Павла призрачные купола Атлантиды, и лицо Юрки — удивленное и восторженное, и шест с флагом, раскрашенным акварельной краской. Все это промелькнуло в одну секунду и исчезло. Осталась оранжевая лодка — пустая и беспомощная.

Случилось что-то недоброе… Может быть, — страшное. Нельзя ждать! Нужно немедленно собрать людей и идти на розыски!

А люди — на берегу.

А берег — в полутора километрах.

И человек, который только что цеплялся за доски, обламывая ногти, напрягая последние силы, чтобы удержаться на них, вдруг сам отпустил руки и поплыл к берегу.

С трудом удалось сбросить сапоги. Они утонули. Удалось снять китель. Он тоже пошел ко дну. А Павел плыл — плыл, стиснув зубы, глотая воду, путаясь ногами в лохмотьях разорванных брюк.

Но берег был слишком далеко. Берег мотался вверх и вниз, такой же взлохмаченный и пьяный, как и все вокруг. С каждой секундой небо раскачивалось сильнее и сильнее, и уже трудно было понять, откуда приходят крутые, бьющие в лицо волны.

А Павел плыл… И когда его, обессиленного, в последний раз подняло волной, то последнее, что он увидел, — это катер, который был так же далеко, как и берег. Даже дальше…

Катер, переваливаясь с боку на бок, несколько часов бродил по плесу. Он подобрал обе лодки. И ничего больше.

Наступила ночь, и катер повернул к берегу.

Город Усть-Каменск живет двумя жизнями.

Одна — со всей страной. Это газеты и радио. Газеты опаздывают дней на пять. Их не выбрасывают, прочитав, а складывают бережно и хранят. Радио, конечно, приходит вовремя. Трансляцию первомайского парада слушают, собравшись на площади у столба с динамиком, хотя радио — почти в каждом доме. Никто не устанавливал такой порядок — это обычай. Почту привозят пароходы и самолеты. Самолеты не задерживаются здесь надолго: чиркнут колесами по грунту — и снова в небо.

Это все одна жизнь.

Другая — лес, который валят в тайге, рыба, которую ловят в Енисее, продукты и товары, идущие через Усть-Каменск чуть ли не в сотню станков. Для этой, другой жизни в Усть-Каменске существуют свои отметки времени, своя хронология. Здесь говорят: «Это случилось за два дня до прихода «Иртыша». Или: «Помнишь, когда лось в поселок пришел?» А после нынешнего лета, наверное, долго еще будут говорить: «Когда учитель обгорел…», или: «Когда экспедиция паузок на пороге угробила…»

В Усть-Каменске не любят бросаться словами. Здесь зимой замерзает ртуть в термометре. Здесь Енисей треплет и переворачивает рыбачьи лодки на плесах. Самые простые, обыденные дела требуют от людей мужества. Потому-то и не в ходу в Усть-Каменске такие слова, как «мужество» или «героизм». Здесь говорят: «сделал правильно». «Правильно» означает высшую похвалу.

Про учителя тоже сказали: «Правильный парень!»

И про Сергея Михайловича: «Правильно, что поплыл, а то бы всем — крышка».

И про Юрку… Только о нем добавляли: «Молодец», потому что он все-таки мальчишка и от него нельзя требовать того, что от взрослых.

В тот день Виктор Николаевич часа два искал Юрку в тайге. Он вернулся обожженный, в разорванной одежде и ботинках, которые никогда больше не станут светло-серыми.

Юрка же прибежал в поселок гораздо раньше, весь в ссадинах и мокрый. В милиции он увидел Сергея Михайловича.

— Зачем ты пришел? Иди домой. Ты простудишься, — сказал ему Сергей Михайлович, и голос его был спокоен — чудовищно, непостижимо спокоен.

— Почему вы сидите? — крикнул тогда Юрка. — Они же там!..

— Где там?

— На Тунгуске!

Теперь удивился Сергей Михайлович.

— О ком ты говоришь?

«Он сошел с ума, — подумал Юрка. — У него в руке стакан с чаем и он сошел с ума…»

— Почему вы сидите!? — крикнул он снова.

— Ничего не понимаю, — сказал Сергей Михайлович. — Идем, я тебя провожу домой. Ты переволновался…

Юрка растерянно оглянулся. В комнате больше никого не было. Тогда он бросился к двери, но Сергей Михайлович схватил его за руку.

— Юра, вспомни… — мягко сказал он. — Вы прилетели на вертолете… Мне только что звонили: вертолет сел. Всех сняли. Ты тоже прилетел на вертолете… Ты вспомни…

— Нет, — сказал Юрка, — я плыл… мы думали, вы утонули…

И когда Сергей Михайлович понял, наконец, о чем говорит Юрка, он отпустил его руку и обнял Юрку за плечи.

— Вот оно что, — сказал он наконец. — Я не знал… Ничего, Юрка… И вообще… извини. Я не знал…

Итак, Лену и Лешу сняли с паузка вертолетом. А полтора часа спустя обломки паузка проплыли мимо Усть-Каменска.

И только начальника пристани не нашли.

Матрос, следивший за ним в бинокль, вызвал катер, но, когда катер подошел к лодке, на ней никого не было. Никто так и не понял, почему утонул Павел. Ведь он мог продержаться на лодке полчаса даже и в такой шторм.

Вот сколько событий случилось в один день в городке Усть-Каменске, стоящем на скрещении двух могучих сибирских рек.

Но пришли новые дни. Они принесли новые события и несколько действительно великих открытий, о которых нужно рассказать, прежде чем наступит зима, навалит снегу и городок Усть-Каменск, может быть, снова покажется безжизненным и скучным.

Юрку на радостях засадили дома. Его мать, вспоминая тот злополучный день, всякий раз принималась плакать от жалости к Юрке, к себе и оттого, что все могло кончиться гораздо хуже. Откуда-то она притащила громадный замок, примкнула лодку на цепь и сказала, что Юрка не должен ходить на берег, если не хочет, чтобы она умерла раньше времени. От отца Юрка узнал, что Петьку и Димку вынесли из леса.