Александр Ильич был мудр и, не раз употреблялся Екатериной для поручений деликатного свойства. Так он вел переговоры с семейством несчастного Иоанна Антоновича, приводил в повиновение польские области, занятые русскими войсками.
Поздновато императрица поняла горький смысл его слов. Слишком долго принимала «маркиза Пугачева» за обычного беглого бунтовщика. Ныне же, сопоставив переход части солдат и офицеров на сторону бунтовщиков с практикой дворцовых переворотов, вдруг ясно увидела, что многим из недовольных вообще недосуг разбираться в правах претендентов. Они присоединяются к тому, кто сильнее. Единственное, что задерживало некоторых офицеров от переходов к Пугачеву, так это привычное недоверие к мужикам, казни помещиков и необходимость конкуренции с пугачевскими «генералами». Не верили и казаки перешедшим на их сторону господам, хотя те и обрядились в чекмени.
Бибиков получил инструкцию, которая предоставляла ему полную власть по своему усмотрению во всем крае, охваченном восстанием. Он первым делом разогнал часть старой местной администрации, погрязшей в мздоимстве, коррупции и бездеятельности и назначил на решающие должности людей, прибывших с ним или тех, кто пользовался уважением и симпатией у местного населения.
Главнокомандующий Бибиков доносил: «Удача сего злодея в разбитии бригадира Билова, полковника Чернышева, ретирады генерала Кара, и, наконец, последняя удача в разбитии майора Заева с командою в Ильинской крепости умножили сего злодея и сообщников его дерзости и ободрили весь сброд башкирский…».
Число бунтовщиков увеличивалось с каждой победой мнимого императора Петра Федоровича. Впрочем, хотя сам он предпринимал много усилий для публичного утверждения своего царского величия, не только люди из ближнего окружения Пугачева прекрасно знали, что он никакой не император. Асессор Башмаков, хорошо знавший обстановку в Пермском крае, писал статс‑секретарю Андрею Яковлеву: «…Из всех обстоятельств видится, что оные воры‑башкирцы точно знают, что Пугачев простой мужик и назвался ложно, и воюют они не для ево, а единственно по природной их к воровству и убивству злосклонности и для набогащения своего грабежа». Скоро почти вся башкирская степь перешла на сторону Пугачева. Бунтующие прервали связь с Уфой, сковали силы генерала Фреймана, сменившего разгромленного Кара.
Ярость, воровство и кровопийство бунтовавших крестьян, еще вчера ломавших шапку при одном виде коляски барина, не уступали жестокости казаков. Помещики, еще вчера уверенные в преданности облагодетельствованных ими дворовых, гибли сотнями от их рук. Крестьяне засекали плетьми своих владетелей вместе с малолетними сыновьями, вешали, резали… жен и дочерей насильничали и тоже убивали. Имения грабили и жгли дотла. Правда, после ряда удачных сражений бибиковских отрядов, 1 апреля Пугачев потерпел жестокое поражение под Бердой. Государственные войска освободили Оренбург. К сожалению, простудившись в дороге, Александр Ильич заболел лихорадкою и в Бугульме умер. Пожалуй, теперь Екатерина не только полностью осознала и оценила опасность восстания, охватившего весь край от Екатеринбурга до Уфы, до Астрахани и Камышина… Ей стало страшно в Петербурге.
— Матушка, — говорил новопожалованный граф Григорий Александрович Потемкин, уютно устроившись кудлатой головой в коленях Екатерины, — надобно посылать Суворова. Он жесток. Ни людей, ни крови не жалеет и хитер… Он схватит злодея.
Но Суворова главнокомандующий Румянцев не отпускал с юга. Никита Иванович все же уговорил императрицу назначить живущего в отставке брата Петра Ивановича главнокомандующим войсками, посланными на усмирение. Старый генерал‑аншеф, поломавшись для вида, согласился и выехал в Оренбург. В восставшие волости стали стягивать крупные силы. В марте у крепости Татищевой государственные войска в первый раз одержали существенную победу над отрядами бунтовщиков. Около двух тысяч их было убито и более четырех тысяч взято в плен. А два дня спустя под станицей Чесноковой были разбиты отряды пугачевских «полковников» Зарубина‑Чеки и Салавата Юлаева, а под Екатеринбургом — отряды Белобородова. Сам Пугачев с небольшим отрядом ушел на Урал.
После разгрома под Татищевой среди старшин яицких казаков стало нарастать беспокойство. Кое‑кто начал готовить возы с награбленным и отправлять домой. Постепенно среди ближних «атаманов и главных полковников» зародилась мысль о заговоре. Как выяснилось позже, начал это дело Григорий Бородин, племянник яицкого войскового старшины. По сговору еще с тремя или четырьмя сподвижниками Пугачева, он ускакал в Оренбург, чтобы договориться о сдаче «царя‑батюшки» властям. Однако не удалось. Сговор был раскрыт. А Пугачеву всего месяц понадобился, чтобы собрать снова многотысячную армию, состоящую из разрозненных отрядов. Он вновь одержал несколько побед, пока 21 мая не был разбит генералом де Колонгом. Известие об этом вызвало настоящее ликование в столице…
24 августа между Царицыным и Черным Яром у Соленикова завода Михельсон наголову разбил мятежные отряды. Самому Пугачеву с горсткой яицких казаков удалось бежать на Волгу. Не было хлеба, боеприпасов. Людей — едва две‑три сотни…
После переправы ближайшие соратники поняли, что игра проиграна. Никаких надежд на «восстановление» на престоле Петра III и своего возвышения до уровня первого сословия не осталось. Для казаков наступили безвыходные, гибельные дни… Оставшийся на левом берегу «полковник» Творогов собрал у себя заговорщиков.
— Что делать, братцы, будем? Какому анпиратору служим? Он даже грамоте не знает, имя свое писать не умеет… Не лучше ли… повязать его?..
На том и постановили. 15 сентября казаки доставили связанного Пугачева к Кош‑Яицкому форпосту и передали в руки сотника Харчева с командой. Пленника тут же забили в «великую колодку», как назывались тяжелые деревянные кандалы на ногах, и начался тяжкий крестный путь «злодея» и крестьянского вождя сначала в Яицкий городок, потом под охраной Суворова, который все же был отозван от Румянцева, в Симбирск. Главнокомандующий граф Петр Иванович Панин велел показать людям скованного «злодея», всенародно бил пленного по щекам и отправил в Москву…
Здесь под председательством князя Волконского была образована следственная комиссия. После суда императрица утвердила приговор, согласно которому Пугачева велено было казнить в Москве жестокой казнью: четвертовать, голову воткнуть на кол, части тела разнести по четырем частям города и положить на колеса, а после на тех же местах и сжечь.
К такой же казни был приговорен и оставшийся верным ему яицкий сотник Афанасий Перфильев. Еще троих казаков должны были повесить для острастки в Москве. Ивана Зарубина (Чику) отвезти в Уфу и там ему «отсечь голову и взоткнуть ее на кол для всенароднаго зрелища, а труп его сжечь с эшафотом купно». Восемь человек казаков приговаривались к наказанию кнутом и, по вырывании ноздрей, к отправлению на каторгу. Еще десятерым — то же, только вместо каторги — в Сибирь на поселение. Четверо были просто высечены плетьми. Чиновники и военные, перешедшие на сторону «злодея», независимо от причины, приговаривались к лишению чинов и званий.
Не обошли вниманием и священнослужителей, перешедших к вору. Одних, сняв сан, предали гражданскому суду, других, лишив священства, перевели в дьячки и пономари, третьих — подвергли церковному покаянию и перераспределили по дальним приходам… В общем, как говорится, всем сестрам по серьгам…
— Матушка, — сказал Григорий Александрович в один из вечеров, — хорошо бы и реку Яик переименовать, чтобы саму память о мятеже истребить. Ну хотя бы в Урал что ли…
Мысль была разумная. Екатерина повелела переименовать Зимовейскую станицу, откуда Пугачев был родом, в Потемкинскую, а Яицкий городок в город Уральск. С тех пор и яицкие казаки стали именоваться уральскими.
