– Почему вы не сказали раньше?

Например, когда она впервые затронула эту тему. Ей было бы стыдно тогда, но сейчас Лиззи была пристыжена и десять раз сильнее. Она пыталась взять над ним верх, обвинив в грехах, которые он никогда не совершал, – какой позор!

– Я подумал – вы отнесетесь ко мне с меньшей подозрительностью, – ответил он, – если будете считать, что меня привлекает исключительно мюзик-холл.

– И вы бы стерпели столь жестокое оскорбление с моей стороны ради того, чтобы я вас не подозревала?

Марсден устало улыбнулся:

– Я терпел, не так ли?

Лиззи вскочила с места, не в силах усидеть от волнения:

– Не подозревала в чем?

Он тоже встал:

– А вы до сих пор не знаете?

Лиззи промолчала. Марсден собрал свои бумаги и ручку. Подошел к Лиззи и поцеловал пониже уха – очень неприличное и интимное место! Его поцелуй еще горел на ее коже, когда Марсден скрылся за дверью.

Ее светлость Сара, вдовствующая герцогиня Арлингтон. У Верити помутилось в глазах.

– К обеду будет герцогиня? – спросила она слабым голосом.

– Ах да. Хозяин бывает в доме Арлингтонов. Гостил в Линдхерст-Холл, это загородная резиденция Арлингтонов – разве вы не знаете? – добрый десяток раз за то время, что я здесь служу, – заявила миссис Аберкромби с непоколебимой гордостью. – Средний класс в наши дни пусть презирает аристократию, как ему заблагорассудится. Но люди, зарабатывающие себе на хлеб в услужении, предпочитали старую знать, которая в целом относилась к прислуге куда либеральнее, чем все эти подозрительные и прижимистые буржуа. Но чтобы герцогиня сама пожаловала к нам на обед такого еще не случалось. Попомните мои слова, мадам, дела у хозяина идут в гору.

Как тесен мир. Верити и не догадывалась, что мистер Сомерсет знаком с Арлингтонами, даже дружен с ними.

Она не боялась готовить для сильных мира сего. Среди гостей за столом Берти бывали литературные знаменитости, богачи, состояния которых хватило бы, чтобы купить себе городок-другой вместе со всеми жителями, и даже бывший президент Третьей республики.[20] Но при мысли, что ей придется готовить для вдовствующей герцогини, у Верити начинали дрожать руки. Все равно что готовить для каменной статуи Геры.

Верити не жалела ни себя, ни других, особенно потому, что вечер накануне обеда был у слуг выходным. С ее языка вот-вот было готово сорваться указание девушкам оставаться на рабочем месте и продолжать трудиться, но тут она поняла, что все, что должно было быть сделано, уже сделано, а девушки, затаив дыхание, дожидаются ленча, предвкушая быстротечный миг свободы.

Пусть идут. Оставшись на кухне одна, Верити стала готовить паштет из растертой гусиной грудки и свинины. Смесь надлежало томить на огне три часа, непрерывно помешивая. Обычно эту работу делали несколько человек, сменяя друг друга через каждые полчаса. Начав помешивать, Верити вспомнила, почему они менялись, да было уже поздно.

К исходу трех часов она едва чувствовала собственные руки. Но паштет вполне удался, так что она могла быть довольна. Отставив кастрюльку остывать, Верити взглянула на часы: одна минута шестого. Предстояло еще наполнить сахарной массой формы, доставленные из Фэрли-Парк только этим утром.

Мадам Дюран не подняла головы, когда наверху за окном раздался цокот копыт. Но ей пришлось взглянуть наверх, когда экипаж остановился у дома. Черные мужские туфли, брюки в полоску – их обладатель уже спустился на землю, постукивая тростью. Карета отъехала. Мужчина исчез из поля видимости, но затем хлопнула парадная дверь этажом выше.

Мистер Сомерсет вернулся домой.

В ванной было темно и пусто.

Опасность миновала, по крайней мере ему так показалось. Всю дорогу ему представлялось, что она ждет его в ванной, окутанная клубами пара.

Стюарт предостерегал себя самым суровым образом не делать глупостей, о которых потом придется пожалеть, если он явится домой, когда там не будет никого, кроме этой женщины. В качестве напоминания весь день носил с собой фотографию Лиззи. Покинул контору в два часа пополудни, чтобы отправиться в спортивный зал и потом в бассейн, пытаясь побороть похоть, доведя себя до изнеможения.

Напрасно. И вот теперь он явился домой в этот опасный час и сразу же направился в ванную – для того лишь, чтобы уставиться на пустую ванну, отливавшую холодной белизной в свете газовой лампы. Он зажег ее, потому что темнота и отсутствие пара не показались ему достаточно убедительными признаками ее отсутствия.

Эта женщина вынудила его испытывать плотский голод и томиться любовным желанием! Стюарт представлял ее в своей ванной, потому что хотел, чтобы она туда пришла. Был уверен, что зрелище состоится. Укоры, которыми он себя осыпал, оказались ритуалом, глупым и бесполезным, как поиски Гая Фокса[21] накануне открытия парламентской сессии.

Обманщик он, вот кто. Потому что ее отсутствие вовсе не успокоило Стюарта. По правде говоря, никогда, он не испытывал такого сильного разочарования, разве что только в ту ночь, когда почти до утра ждал в гостиничном номере, надеясь на возвращение своей Золушки.

Почему он сделал это? Может быть, потому, что вид пустой ванны был ему невыносим? Но Стюарт протянул руку и открыл краны. Трубы взревели и задрожали. Побежала вода, сначала тоненьким ручейком, а потом широким потоком, отчего трубы загудели сильнее. Стюарт заткнул сливное отверстие и смотрел, как ванна наполняется до краев. Ему бы открыть только кран с холодной водой – кажется, холодную ванну традиционно прописывают не в меру влюбленным джентльменам? Но вода источала пар. Стюарт окунул в воду кончики пальцев. Горячо – такой горячей, по его представлению, должна быть эта женщина в тех местах, где бы ему хотелось ее трогать.

Стюарту вспомнилось, что в окне кухни горел свет. Мадам Дюран дома – под рукой и вполне доступна. Он хотел ее видеть. Он умрет, если ее не увидит.

Он ее увидит.

Верити вывалила в форму очередную порцию сахарной пасты. Слава Богу, она занята бездумной работой, потому что ни за что не смогла бы сейчас сконцентрироваться на приготовлении тонких блюд, требующих большого умения. Сейчас, когда она слышала, как гудят водопроводные трубы и вздыхает и шипит котел в комнате дальше по коридору.

Трубы гудели точно так же на прошлой неделе, когда она наполняла ванну для себя.

Верити заполнила форму, накрыла сверху, повернулась и вдруг заметила, что маленькое окошко кухонного лифта загорелось красным: лифт требовался наверху. Зачем ему понадобился кухонный лифт?

Она отправила лифт наверх, и через минуту лифт вернулся с запиской.

«Мадам, ванна ждет».

Верити вспыхнула. Под запиской виднелся кусок черной ткани. Она взяла его в руки, ткань оказалась мягкой маской, которая закрыла бы ей лицо от самых бровей до верхней губы.

Это было на него не похоже. Стюарт сошел с ума точно также, как Верити прошлой ночью, когда поцеловала его в шею, а потом полетела через весь коридор, когда ее оттолкнули. Впрочем, можно предположить, что он всегда забывал об осторожности, когда дело касалось ее особы.

Они совершают чудовищную ошибку – оба это понимали. Одно дело – столкнуться по воле случая, совсем другое – назначить встречу. Стюарт не должен наполнять для нее ванну, а ей не следует соглашаться. С тем же успехом они могли бы сойтись в его спальне – совершенно обнаженными.

И все же как она ни пыталась, Верити не могла найти ничего настолько бесчестного в его предложении, что вынудило бы ответить отказом. Ведь она бы согласилась прийти к нему в спальню обнаженной. Их желания полностью совпадали.

Верити нащупала в кармане огрызок карандаша, нацарапала ответ поверх его записки и отправила лифт наверх.

В столовой двумя этажами выше лифт щелкнул, становясь на место. Сначала Стюарт решил, что она вернула ему его записку в знак отказа. Потом заметил торопливо набросанный карандашом ответ.