– Чего это я в сарай пойду? – огрызнулась Танька. – Что я, корова?
– Ты как с отцом разговариваешь?!
Николай подошел к дочери и влепил Таньке затрещину.
Вероника завизжала, будто ее режут.
Против дома стали останавливаться любопытные.
– Ты чего это разорался? – спокойно спросил дед Егор.
– А ты не лезь! – приказал Николай. – Развел демократию! Вот тебе результат!
Дед подумал и врезал Николаю по шее, да так, что тот пробежал вперед несколько шагов.
И самое ужасное заключалось в том, что все это видели.
Николай сильно заморгал, чтобы не заплакать. Потом крикнул деду Егору:
– У меня, между прочим, четыре медали и орден за трудовые заслуги!... А! Делайте, что хотите...
Махнул рукой. Залез в сарай и заперся.
– Ну, вот! – На глазах у Ляльки выступили слезы. – Ушел... Довели человека! – Она зарыдала в голос.
– А ну помолчи, – сказал ей дед Егор.
Лялька послушно затихла.
Во дворе наступило тягостное молчание.
И именно в эту самую неподходящего минуту к дому подошли Мещеряков, Чиж и Мишка.
– День добрый! – бодро приветствовал семью Мещеряков.
– Ой! – ахнули Танька и Вероника и юркнули в дом.
– Егор Иваныч, знакомься! – предложил Мещеряков деду Егору. – Товарищ из телевизора.
– Чиж! – представился Чиж и пожал руку деду Егору, потом Ляльке.
– Давай, Егор, зови Татьяну, – распорядился Мещеряков. – Товарищ народными талантами интересуется.
– Прямо щас, что ли? – спросил Егор.
– А когда же? Человек вон за тыщу километров приехал, а у меня правление через двадцать минут.
– Ну ладно, – согласился сознательный дед Егор. – Танька, давай выходи...
– За что же десять лет? – Мишка подошел к Мещерякову. – Когда летчик цел и вертолет чуть помялся...
– Какой вертолет? – не понял Мещеряков.
– Ну тот. С тыквой... Сколько дадут?
– Пять, – сбавил Мещеряков.
Из сарая тем временем вышел угрюмый Николай. Из дома – Танька и Вероника. На Таньке было зимнее пальто, застегнутое на все пуговицы, а Вероника – в мужской рубахе с засученными рукавами.
– Михаил, а ты чего стоишь? – сказал дед Егор Мишке. – Тащи гитару! Играть будешь.
– Чего это я буду играть? Это ж самодеятельность.
– Ну и что? – не понял дед.
– А за самодеятельность не платят. Я бесплатно вкалывать не буду. Так что сами пойте. Пока.
Мишка повернулся и пошел.
– Что это с ним случилось? – удивился Мещеряков.
– Ничего с ним не случилось, – спокойно объяснила Танька. – Он всегда такой и был, жлоб несчастный...
Мишка обернулся на оскорбление.
– Иди, иди... – напутствовала Танька. – Без сопливых обойдемся.
И запела звонко, на весь свет:
– «Три месяца лето, три месяца осень, три месяца зима и вечная весна...»
Птицы замолчали и замерли в одинаковых позах: «Танька поет...»
Травы и колосья привстали на цыпочки и потянулись к солнцу: «Танька поет...»
Коровы на ферме прибавили надой молока. А доярки сидели и слушали, и лица у всех становились похожими.
Уже темнело, когда бабка Маланья вылезла из автобуса.
Мишка отделился от своего мотоцикла, подошел к соседке.
– Садись, – предложил Мишка. – Подвезу до дому.
– О нет! – категорически отказалась старуха. – Я этой технике не доверяю.
– А я тебе подарок приготовил. – Мишка протянул подарок. – Померь.
– Чего это? – не поняла Маланья.
– Куртка. Водонепроницаемая.
Мишка накинул на плечи Маланьи куртку. Она была легкая, на пластмассовой молнии, простеганная ромбиком.
– Чего это ты? – Маланья просто обомлела от Мишкиной щедрости.
– А я подумал: на базаре стоять – то холодно, то дождь... – смущенно оправдывался Мишка.
– А тебе чего? – прямо спросила Маланья.
– А мне ничего не надо, – бескорыстно отказался Мишка.
– Как это ничего? – Маланья задумалась. – Вот! Я тебе открытку дам! Японскую! Вот так держишь: в платье. – Маланья показала ладонь. – А так, – она чуть повернула ладонь, – одна срамота.
– Не надо, – отказался Мишка.
– Бери, бери, – расщедрилась Маланья. – Мне-то она зачем?
Маланья собралась было идти, но Мишка задержал ее:
– Баба Маланья, у меня к тебе просьба...
– Ну.
– Если тебя спросят: когда ты шла к автобусу, Мишку видела? Говори: не видела. Трактор стоял, а его не было.
– А разве ж я тебя видела? – удивилась Маланья.
– А то нет? – удивился Мишка. – Ты еще спросила: который час, я сказал – три...
– Не помню, – созналась Маланья. – От старость – не радость. А за куртку спасибо.
Маланья повернулась и пошла. Мишка провожал глазами свою куртку на Маланьиной спине.
– А рукава-то длинные! – крикнул Мишка.
– Это я подошью, – успокоила Маланья.
Танька сидела за швейной машинкой и строчила платье-макси из двух белых скатертей. Перед ней в обрезках лежал журнал мод. В нем была изображена японка в белом платье а-ля рюс с белыми кружевами.
Танька оглядела дело рук своих, потом подошла к кровати, присела на корточки и отодрала кружевной подзор, тяжелый не то от пыли, не то от собственного веса. Вернулась к машинке, стала приспосабливать кружева к белому льну. В это время вошла Вероника и сообщила:
– Тань! Тебя Мишка зовет!
Танька вышла из дома.
В небе стояла полная белая луна. А посреди двора возвышался Мишка Синицын в ватнике и с рюкзаком. Как новобранец.
– На! Пластинки ваши. Три штуки. И клещи деду Егору отдашь. Я у него брал.
Танька взяла пластинки и клещи.
– А я, значит, поехал. Пока.
– Куда это ты поехал? – удивилась Танька.
– На Землю Франца-Иосифа!
– Чего?
– На заработки. Машину куплю. Новый дом поставлю.
– А я? – тихо спросила Танька.
– Выходи за летчика. За Валерия Ивановича.
Танька молчала.
Мишка посмотрел в ее приподнятое лицо. Отвернулся. Сказал небрежно:
– Некогда мне глупостями заниматься. Мне надо деньги зарабатывать.
– Мишка... Все-таки какой же ты... – тихо, как бы дивясь своему открытию, проговорила Танька.
– Ну, какой, какой?
– Голый материалист!
– Не голый, а диалектический. Дура.
Он пошел прочь по знакомой тропинке. А Танька осталась стоять на крыльце. И ничего не поменялось в мире. Ничего не сдвинулось. И равнодушная природа продолжала красою вечною сиять.
– А где щетка? – спросил сержант Ефимов.
Рядовой милиционер заметался в поисках и очень скоро нашел щетку на подоконнике.
– Вот она.
– Ведь как удобно, когда вещь лежит на своем месте. Каждый подошел, почистил сапоги, положил обратно. Другой подошел, почистил, положил обратно. Никто времени не теряет.
В отделение милиции вошел Мишка.
– Вот! – Мишка положил на стол бумагу.
Ефимов сел за стол, прочитал:
– «Я, Михаил Синицын, официально заявляю, что устроил преднамеренную аварию вертолета путем забивания овощами выхлопной трубы ввиду несознательной ревности и пережитков. При выборе меры наказания прошу учесть мое добровольное признание, а также характеристики».
– Значит, официально заявляешь? – Ефимов пронзительно посмотрел на Мишку.
– Официально, – не сморгнул Мишка.
– А вот летчик Журавлев официально заявил, что авария произошла по его вине: не учел при взлете направления ветра. Кому верить?
– Ему! – сказал Мишка.
– А почему не тебе?
– Он старше. Ну, я пошел. Пока!
Мишка заторопился к двери.
– Постой! – велел Ефимов. – Поди-ка сюда...
Мишка приблизился.
– Чего? – беспечно спросил он.
– А зачем ты все это написал?
– Я пошутил. – Мишка чистосердечно улыбнулся. – Неужели ты думаешь, что тыквой можно вертолет остановить?
– Так вот, шутник, садись. Я беру тебя под стражу.
– За что? – растерялся Мишка.
– За систематическое введение в заблуждение органов общественного порядка!