– У меня все в порядке, – сказал Адам, глядя на свои руки, чтобы не смотреть на Райку. – А ты как?

– Я? Банкрот.

– То есть?

– Ждала у моря погоды и осталась у разбитого корыта.

– Почему?

– Потому что я всегда искала звёзд. А их нет.

То есть «звезды» при ближайшем рассмотрении оказались обычными пьющими мужиками, но с фанабериями и дурным характером.

– Тебе сейчас сколько лет? – спросил Вадим.

– Тридцать семь уже. – Райка всхлопнула ресницами, и уголки её губ летуче вспорхнули вверх.

Вошла Светлана и тут же села, не в силах стоять на ногах. Её ступни вспухли и наплывали на туфли подушками. От всего её облика исходило изнурение.

– Голодает, – сказала Райка. – Идиотка.

– Ты голодаешь? – спросил Адам.

Светлана начиталась переводной литературы о пользе голодания и время от времени приносила своему организму реальную пользу.

– Сегодня на соках, – ответила Светлана.

– Она уже четыре дня на соках, – уточнила Райка. – Потом четыре дня будет пить зелёный чай с мёдом. Потом четыре дня есть протёртую пищу. А потом ты отвезёшь её в крематорий.

– Вот деньги, – Светлана протянула деньги одной бумажкой.

– Я через неделю отдам, – пообещала Райка.

– Не думай об этом. В крайнем случае я отдам, а ты мне, когда сможешь.

Адам поднялся и пошёл на кухню. Светлана вышла следом.

– Сними туфли! – приказал он.

– Почему?

– Потому что тебе больно! Потому что у тебя будет гангрена!

– Это неудобно. Она уйдёт, тогда я сниму.

– Я сейчас сам сниму и дам ей туфлей по морде.

– Но что же делать? Они ей малы...

– Пусть отнесёт в растяжку, в обувную мастерскую.

– Да. Но там наливают воду, и обувь портится.

Светлана тоже стояла на Райкиной колокольне и думала не о своих ногах, а о её туфлях. Адам смотрел на жену. Она исхудала, и её глаза светились одухотворённым фанатическим блеском. Лицо она намазала кремом, смешанным с облепиховым маслом, от этого оно было жёлтым, как у больной.

Адам сел перед ней на корточки и с трудом стащил туфли, они были малы размера на три.

– Прекрати голодать, – попросил Адам.

– Жаль прерывать. Столько мучилась. Только четыре дня осталось.

«Через четыре дня и скажу, – подумал Адам. – А то она просто не выдержит». Решив это, он успокоился, и даже Райка перестала казаться такой зловещей фигурой. Просто несчастная баба со своими приспособлениями.

Адам вернулся в комнату и сказал Райке:

– В каждом проигрыше есть доля выигрыша. И наоборот.

– Ты о чем? – не поняла Райка.

– О разбитом корыте. Может быть, оно было гнилое, это корыто. Тридцать семь лет – ещё не вечер.

Райка усмехнулась.

Адам сел на диван в вельветовые подушки. Райка и Светлана стали чирикать какие-то светские сплетни, хотя им правильнее было бы чирикать о внуках. Сплетни Адама не интересовали. Он прикрыл глаза и, как в воду, ухнул в воспоминания.

...Они вернулись после суда. Инна сказала: не уходи... и стала его целовать, целовать, целовать будто сошла сума, – каждый палец, каждый ноготь, каждый сустав, и он не мог её остановить, и ему казалось, что он попал под бешеную летнюю грозу, когда земля смешивается с небом...

Адам сидел, прикрыв глаза. Сердце его сильно стучало, а под рёбрами, как брошенная собака, выла тоска.

– Я пойду погуляю с Раддой.

Он взял собаку и пошёл звонить в телефон-автомат.

Радда неуклюже полезла в телефонную будку, но Адам её не пустил, отпихнул ногой и плотно прикрыл дверь. Он хотел быть наедине с Инной.

Заныли гудки. Потом он услышал её голос.

– Это я, – сказал Адам, волнуясь. – Ну, как ты?

– Противно в городе, – сказала Инна.

– В городе очень противно. Я к тебе сейчас приеду. Но я не один.

– А с кем? – удивилась Инна.

– С собакой.

– Не надо.

– Почему?

– Она линяет.

Подошёл человек и сильно постучал монетой по стеклу.

– Я тебе перезвоню, – пообещал Адам. Он не мог говорить с Инной, когда ему мешали. Не мог раздваиваться, должен был принадлежать только ей.

Адам вышел из телефонной будки... Радды не было. «Придёт, – подумал он, – куда денется...» Он стоял и ждал, пока поговорит тот, с монетой. Потом подошла женщина. Он переждал и её, невольно прислушиваясь к разговору. Женщина кричала, что её муж совершенно не выходит на улицу, гуляет на балконе пятнадцать минут в день. А если выходит из дома – только за водкой, а прогулка сама по себе для него невыносима и вообще невыносимо состояние здоровья. Здоровье он воспринимает как болезнь.

Радда не появлялась. Адам забеспокоился и пошёл домой. Дома её тоже не было. Он снова спустился вниз и пошёл к автомату, надеясь, что Радда стоит там и ждёт.

Но возле автомата её не было.

Адам пошёл дворами, приглядываясь к собакам-одиночкам и собачьим компаниям. Вышел на площадь. Их дом стоял неподалёку от вокзала. Адам подумал вдруг, что её могли украсть приезжие и увезти на поезде. С тем, чтобы охотиться. Шотландские сеттеры – это лучшие охотничьи собаки и на птичьем рынке стоят сто рублей. Он пересёк площадь и пошёл к пригородным электричкам. Ходил вдоль поездов, толкаясь в толпе, и громко звал: «Радда!

Радда!» – и все на него оборачивались.

Потом он снова пересёк площадь, вернулся к автомату и стоял на меньше двух часов. Несколько раз он порывался уйти и уже уходил, но снова возвращался и стоял, как столб. Часы на вокзале показывали уже одиннадцать вечера.

Адам вошёл в будку, набрал номер Инны и сказал:

– У меня пропала собака.

– Тогда приезжай, – сказала Инна.

– Не могу.

– Почему?

– У меня пропала собака.

Они замолчали, и это молчание было исполнено взаимного непонимания. Адам подумал вдруг, что его колокольня, наверное, самая неудобная и прошита сквозняками, потому что никто не хочет лезть на неё вместе с ним.

Вадим проснулся среди ночи, будто кто-то тронул его за плечо. Он выбыл из сна и явственно понял: собаку украли. Кто-то поманил её, она пошла, потому что ещё ни разу за все свои шестнадцать лет не встречалась со злом и даже не представляла, что оно есть на свете. Вадим купил её недельным щенком, они со Светланой любили её как дочку. Радда питалась их добротой, любовью и не представляла, что есть другая пища. Они никогда не бросали Радду, никому не доверяли, и если кто-то один уезжал в отпуск или в командировку, то другой оставался с собакой. А сейчас она на нёсколько минут осталась на улице одна, и её украли. Её позвали, она пошла. Вадим представил себе, что будет, когда вор увидит, что она старая и почти слепая. Что он сделает с ней? Выгонит? Или убьёт? Хорошо, если убьёт. А если выгонит? Вадим представил себе свою собаку – слепую и больную, с хроническим заболеванием почек. Он делал ей уколы антибиотиков, и она сама подходила к нему и подставляла ногу под иглу. Вадим представил себе растерянность и недоумение Радды, если её будут бить. Именно недоумение, потому что она не знала, что это такое.

Вадим резко сел на постели. Он увидел, что Светлана тоже сидит.

– Как это могло случиться? – Она протянула к нему руки, плача, будто желая получить ответ прямо в ладошки.

– Как?

«Я вас предал – вот как, – подумал Вадим. – И её. И тебя».

– Может быть, завтра вернётся, – сказал он. – Просто заблудилась.

Ребёнок орал, надрывался, а семнадцатилетняя Пескарева преспокойно отправилась в туалет.

– О! Мамаша называется, – осудила Инна. – Ребёнок орёт, а ей хоть бы что...

– Не привыкла ещё, – сказала Ираида. – Сама ещё ребёнок. Ей в куклы играть.

На посту зазвонил телефон. Ираида сняла трубку, послушала и сказала:

– Тебя.

Инна взяла трубку и побледнела. Кровь отлила от головы, сердце забарахталось, не справляясь. Это был тот человек, которого она любила.

– Когда и где? – спросила Инна. Все остальные вопросы были лишними, тем более что её ждали грудные дети, которые имели право не ждать.

– Семь, – сказал он. – Телевизионная башня.