«Самолет пошел на снижение, – объявил голос. – Просьба пристегнуть ремни».

Братья сидели за накрытым столом. Алексей почти не ел. Владимир ест и пьет с удовольствием, как и все, что он делает в этой жизни. Володя младше Алексея на десять лет – это уже другое поколение. Он – шире в плечах, выше ростом, красивее лицом. Хозяин жизни. Так же, как и брат, черен, усат и тоже похож на обаятельного таракана. Но это – совершенно разные тараканы. Владимир – таракан, который шустро выбежал из-под печки с радостно торчащими усами и как будто воскликнул: «Вот он, я!» А Алексей – таракан, которого стукнули туфлей и он, пришибленный, полез обратно под печку.

– Ну, как Витя-борода? – спросил Алексей.

– Он теперь Витя-маникюр.

– Почему?

– Инженерию свою бросил. В бармены пошел. Их там маникюр делать заставляют.

– Доволен?

– Чуть не посадили. Я его выручил через отца. За четыре куска.

– Отец знает?

– Про что?

– Про то, что ты за его спиной взятки берешь?

– Да ты что? Ему это и в голову не приходит. Я в прошлом месяце еще четыре куска наварил. Одному квартиру сделал.

– Как отец?

– Все такой же. Спрашиваю: как дела? А он про посевную, про отчеты, как сводка в последних известиях. Вкалывает, как зверь. По шестнадцать часов в сутки. Как при Сталине, так и при Брежневе. Для него ничего не меняется. По-моему, он и не заметил, что тридцать лет прошло.

– Как муравей, – задумчиво сказал Алексей.

– Он не муравей. Он – хозяин края. Муравей – это ты.

– Я мамонт, – задумчиво сказал Алексей. – А ты – клоп. У нас реликтовая семья.

– Почему я клоп? – не понял Володя.

– Присосался к чужим деньгам.

– Я не беру у людей последние деньги. Я беру у них лишние деньги, которые они сами хотят мне дать.

– А вот мне никто не предлагает лишние деньги. Странно.

– У меня есть к тебе одно выгодное дело, – оживился Володя.

– Ага... Дело лет на восемь.

– Да нет. Твоя Ленка в университете преподает. Надо девочку одну принять. Золотая медаль. Ей только два экзамена сдать. Фамилию не помню. На «швили» окончание. Пять кусков дают. Ни за что, в общем. Делать почти ничего не надо.

– Не будет Ленка этим заниматься. И я не буду, – отказался Алексей.

Пауза. Братья глядят друг на друга.

– Знаешь, почему у тебя в спальне лампочки нет? – спросил Володя.

– Перегорела.

– А почему новую не вкрутите? Знаешь?

Алексей молчит.

– Потому что твоей Ленке смотреть на тебя неудобно. Ты уже давно ей не муж, а сыночек старшенький. Студентик. Со стипендией в пятьдесят рублей.

– Почему пятьдесят? Я сто восемьдесят зарабатываю.

– Из них треть ты тратишь на бензин, а другую треть на обеды и сигареты.

– Может быть... Не считал.

– А чего тебе считать? Ленка посчитает. И чего не хватит – у отца возьмет. Хорошо еще, есть у кого взять. А если нет? Где возьмешь?

– Манна с неба упадет.

– Ты всегда на манну с неба рассчитывал. И как ни странно, она всегда тебе падала.

– Я везучий... Везунчик.

– Ты думаешь, почему ты в семье все время орешь? Потому что у тебя авторитета не хватает. Ты его криком поднимаешь. А мужчина вообще не должен орать. Он должен только посмотреть.

Пауза.

Алексей подходит к роялю. Играет одним пальцем.

– Вова, я хочу тебя попросить: женись на Ленке.

– На какой Ленке?

– На моей жене.

– Но она мне не нравится.

– Мало ли что не нравится? Надо. Я хочу, чтобы у моей дочери вместо отца был не чужой дядя, а родной.

– А ты?

– Я уезжаю. Насовсем...

– Куда?

Алексей молчит.

– Куда ты уезжаешь?

– В Северный приют.

– Зачем?

– Там хорошо. Как в раю.

– Хорошо приехать и уехать. А жить там...

– Ну почему? Халид живет.

– Халид на кладбище альпинистов... Я ему чеканку на памятник сделал.

– Как?.. – поразился Алексей.

– Под лавину попал.

– У гор свои законы, – проговорил Алексей, как бы заступаясь за горы. – Их нельзя нарушать.

– Это не он нарушил. Туристы. А погиб он.

– Значит, Северного приюта нет?

– Твоего Северного приюта нет. Но для тех, кому двадцать, он, наверное, есть.

Володя выходит из комнаты. Возвращается с прекрасной чеканкой.

– Твоя? – не верит Алексей.

– А чья же?

– Потрясающе!

– Да. Мне тоже нравится. Жалко продавать.

– Оставь ее на мой памятник.

– Дурак... – не принял шутки Володя.

– Ты молодец! Здоровый, талантливый, удачливый. Живи вместо меня.

– Тарасу Шевченко кто-то сказал, не помню кто: «Який ты молодэць, Тарасю, яки ты вирши пышешь, як граешь, а малюешь як...» А он ответил: «Кохання не маю». Так и я. Кохання не маю. Любви нет у меня.

– У тебя? – не поверил Алексей.

– То, что ты думаешь, это не то. Я сам любить хочу. Дать счастье.

– Дай счастье моей жене. Я не смог это сделать. Выручи, как брат брата.

– Да не нравится она мне, – возмутился Володя. – Зануда она.

– Это я сделал ее такой. А она замечательная.

На экране идет заграничная жизнь.

Нинка в наушниках стоит посреди зала перед микрофоном, озвучивает западную звезду.

Здесь же в темноте режиссер дубляжа, звукооператор. Затаили дыхание. Идет запись.

– Я люблю тебя, – говорит герой героине.

– Но в данном случае это не имеет никакого значения, – отвечает звезда Нинкиным голосом.

Открывается дверь, входит Алексей.

Все встрепенулись, машут руками на постороннего. Но он подходит к Нинке, берет ее за руку и ведет из зала.

– Извините, пожалуйста, – говорит он режиссеру. – Мы ненадолго.

Выходят в маленький холл. Вокруг люди. Поэтому разговаривать, вернее, ругаться, приходится шепотом.

– Я прошу тебя, выслушай меня, – попросил Алексей.

– Не буду тебя слушать. О чем тут можно еще говорить? Удрал с ведром. И ведро, кстати, украл. Где мое ведро?

– При чем тут эти мелочи?

– Не мелочи. Мне мусор некуда класть. Я его в коробочку из-под торта собираю. Верни мне ведро.

– Нина, ну что за базар?

– Это не базар. Это принципиально. Я больше ничего общего иметь с тобой не хочу. Я думала, что есть все и есть ты. Я думала: у тебя нет денег, но есть душа – чистая, как воздух на Северном приюте. А оказывается, и ты как все. Потребитель. Пришел, отщипнул от пирога любви и удрал через клозет.

– Нина, замолчи!

– Ты думаешь, если я бесхозная, если у меня нет мужа, значит, на мне можно качучу танцевать? А вот фига!

– Замолчи!

– Я сама есть у себя! Я у себя есть! А ты... Тебя у тебя нет! Совместитель. Хочешь везде успеть и везде опаздываешь! Крутишься, как собака за собственным хвостом.

Алексей резко встряхивает ее за плечи. Нинка заткнулась. Оторопела. Она никогда прежде не видела Алешу в таком проявлении.

Стоят. Смотрят друг на друга.

– Сядь, – тихо приказал Алексей.

Нинка села, смирно сложив руки на коленях.

– Нина, я скажу тебе сейчас то, что не говорил никому. Даже самому себе. Выслушай меня...

– Хорошо. Я выслушаю. Но прежде ответь, почему ты убежал? Я что-нибудь не так сделала? Я тебе надоела? Я тебя раздражаю? Что?

– Нина... Я умираю...

– В каком смысле?

– В прямом. Я болен. И скоро умру.

– Поэтому ты убежал?

– Да.

– А у меня ты не можешь умереть? Я за тобой буду ухаживать. Провожу в последний путь.

– Вот это не надо, – испугался Алексей.

– Что не надо?

– На похороны не ходи.

– Почему?

– Перед женой неудобно. На родственников мне плевать. А перед женой неудобно. Она мне верила. Я не хочу ее разочаровывать. Пусть у нее останется светлая память. Ты уж одна, в одиночку поплачь.

– Ага... Значит, и любовь скрывать, и горе скрывать... А вот фига тебе! Приду на похороны и розы принесу – вот такой букет! И при всех буду рыдать, еще в обморок упаду! И ничего ты со мной не сделаешь!