– Алексей Николаевич! Не думайте ни о чем плохом. Не погружайтесь в плохие мысли и не говорите их вслух. Потому что мысль, высказанная в слове, – это уже действие. Как говорят в народе: «Не накликайте беду». Вы меня поняли?

Алексей молчит.

– Вы должны зрительно представлять ваш совершенно здоровый образ. И старайтесь вызывать в памяти счастливые минуты вашей жизни. Скрупулезно воспроизводите каждую секунду. Надо помогать себе духом и разумом. И посмотрите: все будет хорошо. Я почему-то убеждена: все будет хорошо. У вас очень мощные защитные силы организма.

Звонок в дверь.

Алексей сторонится. Входит долгожданный Колька в прекрасном настроении.

Кира испытывает сложное чувство. Ее душа как бы мечется между собственной радостью и чужой болью.

– Я пойду, – попрощался Алексей.

– Мы скоро увидимся, – обещает Кира.

– К сожалению... – Алексей попытался улыбнуться.

Вышла старуха.

– До свидания, – попрощался Алексей. – Извините...

– Скажите, а ваша мама жива? – поинтересовалась старуха.

– Нет.

– Ну, слава Богу...

Алексей понимающе кивнул.

– У вас днем было затруднено движение, – вмешалась Кира. – А как сейчас?

– Сейчас не затруднено.

Алексей покидает дом Киры Владимировны.

Выходит во двор. Из раскрытого окна доносятся смех и музыка.

Алексей стоит, не в силах двинуться с места. Мимо идут люди. Но Алексею кажется, что и деревья, и люди отделены от него как бы стеклянной перегородкой. Он – сам по себе. Они – сами по себе. Он стоит, оцепеневший от одиночества, вырванный из праздника жизни, как морковка из грядки. И как морковка, брошенный в осеннюю свалку.

Нинка сидела перед телевизором и смотрела «Вечер смеха».

Появляется Алексей. Раздевается молча.

– Ну, чего она сказала? – спросила Нинка.

– Ничего.

Алексей ложится на диван, лицом вверх. Нинка подошла, легла рядом. Оплела руками.

– Говорил, через полчаса, а пришел через три. Только и делаешь, что обманываешь.

– Я домой к ней ездил. Она в Ясеневе живет.

– И чего она сказала?

– Чтобы я воспроизводил в памяти счастливые минуты жизни.

– Зачем?

– Лечение такое.

– Ну что ж, давай полечимся. Помнишь, как мы познакомились?

Алексей лежит лицом вверх на самом дне океана одиночества. Над ним 300 километров катастрофы. Не всплыть.

– К тебе подошел милиционер и говорит: «Там девушка на снегу заснула. Пьяная. Вы ее не отвезете домой?» А ты ему: «Я пьяных женщин терпеть не могу». А он: «Не хочется ее в вытрезвитель отправлять. И бросать нельзя. Простудится. Вот ее паспорт. Тут адрес: Фестивальная улица, дом два». А ты говоришь: «Это по дороге. Я в соседнем доме живу. Фестивальная улица, дом четыре». Представляешь? Мы годами жили рядом и никогда не встречались.

Алексей молчит.

– Ты и повез. На спине втащил. Как раненого бойца. А на другой день пришел спросить, как я себя чувствую... А знаешь, почему я тогда напилась?

Алексей молчит.

– Пить не умела. А ты не верил. Думал, я алкоголичка. На путь истинный наставлял.

Пауза.

– А помнишь, как ты первый раз у меня остался? Помнишь?

Алексей молчит.

– ...Я смотрю на тебя и спрашиваю: «Не стыдно жене изменять?» А ты говоришь: «Стыдно».

– Да...

– А ты тогда удивился, что я девушка?

– Да...

– Еще бы. Двадцать пять лет. Актриса. Пьющая. И девушка. Вот уж действительно экспонат. В музей ставить можно.

Пауза.

– Ты мой первый и единственный... – Целует. – Мой Мцыри, мой Лермонтов. Мой таракан Абдулка.

Алексей лежит лицом вверх, безучастный и одинокий, как «труп на шумной тризне».

– Что с тобой, Алешка? Что происходит?

– Ничего.

– А что ты, как статуя Командора? Как Каменный гость?

Треплет его. Трясет за плечи.

– Оставь меня.

Нинка поднимается:

– Интересное дело! Я весь день сижу, убираю, варю, парю, а он явился, даже цветка не принес, и «оставь меня». Чего ты пришел?

Алексей молчит.

– Хоть какая-то польза должна быть от мужика в доме. А то разлегся, как собака под деревом. А ну вставай!

– Какая тебе нужна от меня польза?

Нинка выходит из комнаты и возвращается с полным мусорным ведром:

– Вот ведро вынеси во двор! У нас мусоропровод не работает.

Алексей поднимается. Сует ноги в тапки. Берет ведро. Выходит в одном костюме.

Двор. Баки для мусора.

Алексей выходит слева. Опрокидывает над баком ведро. И идет направо. К соседнему корпусу.

Дом Коржиковых.

Длинный звонок в дверь.

Лена в ночной рубашке выходит к двери. Снимает цепочку. Поднимает на замке собачку.

На пороге Алексей – в тапках и с пустым мусорным ведром. И отрешенными глазами.

– Алеша... – пугается Лена.

Появляется Наташа, заспанная, в пижаме.

– Папа... Тебя что, обокрали?

Алексей смотрит, будто проснулся. Тот факт, что он по инерции вернулся в родной дом, для него такая же неожиданность, как и для его семьи.

– Отстаньте все от меня! – потребовал он. – Оставьте меня в покое.

И прошагал в свою комнату, сохраняя ведро и независимость.

Жена и дочь переглянулись в растерянности. За дверью раздался звон пустого ведра, как будто его метнули в угол.

В дверях возник Алексей, взбешенный и всклокоченный.

– Где моя папка? Где мои Белые города? Никогда ничего не лежит на месте. Это не дом, а караван-сарай...

– Папа, караван-сарай – это гостиница со скотом.

Алексей лезет на антресоли.

На пол падает пыльный Дед Мороз.

Кабинет Шефа.

Секретарша пытается задержать Коржикова в дверях.

– Он занят...

– Я тоже. – Алексей отодвинул секретаршу, прошел в кабинет.

Шеф занимался йогой. Стоял на голове.

– Я пришел сказать вам, что вы – законченное говно, – объявил Алексей.

– А бывает незаконченное? – спросил Шеф, стоя вверх ногами.

– Бывает незаконченное.

– А какая разница?

– Незаконченное – это когда человек знает, что он говно, и стесняется этого. А законченное – это когда он знает и не стесняется.

Шеф встал на ноги.

– Вы, наверное, принесли заявление об уходе? – поинтересовался Шеф.

– А как вы догадались?

– Раньше вы не были таким откровенным.

Алексей кладет заявление на стол.

– А куда вы уходите, если не секрет? – спросил Шеф.

– Поменяю себе Шефа.

– Вам дали другую зарплату?

– Нет. Я вообще ухожу. Отовсюду.

– Эмигрируете?

– В каком-то смысле.

– Ну что ж, вы человек молодой в отличие от меня. А тут так и просидишь...

Шеф вздыхает и подписывает заявление. Протягивает.

Алексей стоит.

– Все? – спросил Шеф.

– Вообще-то я пришел прощаться, – сознался Алексей.

– А зачем прощаться с законченным говном? – удивился Шеф.

Самолет летел над облаками. Облака были похожи на вскипевшее море с голубыми проплешинами.

Алеша сидел возле иллюминатора и смотрел вниз.

Потом поднялся, пошел по проходу.

В самолете шла своя самолетная жизнь: молодая пара сидела голова к голове.

Иностранцы оживленно беседовали по-иностранному.

Солдаты играли в карты.

Восточный человек дремал.

Алексей видел преимущественно макушки: молодые, старые, густоволосые и лысые, крашеные и естественные.

Алексей остановился возле туалета. Закурил.

Появилась стюардесса. Испугалась:

– Курить строго запрещено. Вы что, не видите? – Она показала надпись.

– Почему? – спросил Алексей.

– Как почему? Это же самолет. Искра может попасть. Мы можем на воздух взлететь.

– А мы сейчас где, по-вашему?

– Выше. – Стюардесса подняла палец, показывая, куда именно они могут взлететь.

– Днем раньше, днем позже, – философски заметил Алексей.

– Лучше днем позже. – Она отняла у него сигарету.