— Неужели все это ерунда? — закончил незнакомец.

— Отнюдь нет, — заверил я. — Вы затрагиваете удивительно интересные проблемы.

Он попросил разрешения посетить меня в тот же день в 10 часов утра. С волнением ждал я его прихода. Должен заметить, что я был завален всякими сообщениями о «контактах» с инопланетянами, якобы имевших место в наше время. Очевидцы (никто так не врет, как очевидцы!) утверждали, будто встречались с гуманоидами маленького роста, но похожими на людей. Велико же было мое смущение, когда, открыв дверь, я увидел перед собой низенького человека, вовсе не уродливого, пропорционально сложенного. Он представился: Валентин Фролович Терешин, живет под Москвой и работает программистом электронно-вычислительных машин.

Человек редкой скромности, он отказывался от публичных выступлений, предлагая мне использовать в своих фантастических произведениях его гипотезу о Стоунхендже. Но я уговорил его продолжать свою работу в научном плане и связал Терешина с кандидатом наук Владимиром Ивановичем Авинским из Куйбышева.

Через некоторое время В. И. Авинский сделал на секции физики МОИП от имени Терешина и своего доклад, который был признан лучшим докладом года. А в 1980 году в ежегоднике «На суше и на море» появилась наконец и публикация об открытиях советских ученых. Их работа выдвинута на соискание премии МОИП.

Но Валентин Фролович Терешин был полон самых разных идей. Так, он принес мне однажды «оду „пи“ (почти разгадку квадратуры круга!). Решение это оказалось настолько серьезным, что в „Науке и жизни“ появилась совместная заметка Терешина и заслуженного деятеля науки и техники, профессора М.М.Протодьяконова, с которым я его свел, об удивительно простом и доступном инженерном вычислении величины „пи“ с любой, заранее заданной точностью.

Ошеломлен я был и еще одной находкой Терешина. Как известно, в откопанном археологами храме бога Ра в Египте обнаружили каземат, где замуровывали будущих жрецов бога Ра и не выпускали их оттуда, пока они не решат выбитую при входе в каземат геометрическую задачу. В наше время ее можно решить лишь с помощью корней уравнения четвертой степени, найденных математиками лишь сравнительно недавно. Как же решали задачу и выходили из каземата древние египтяне? Терешин нашел ответ, и на эту тему мы с ним опубликовали рассказ «Колодец Лотоса», где он пожелал выступить под романтическим псевдонимом «Мариан Сиянин», намекая на то, что явился ко мне совершенно так, как описано в моем давнем рассказе «Марсианин», который, по словам Терешина, и привел его ко мне.

Гипотезы всегда насыщали любое мое фантастическое произведение, но, конечно, отнюдь не были самоцелью. Так, еще в «Планете бурь», потом в романе «Сильнее времени» и особенно в трилогии «Фаэты» доказывалось, что мысль Циолковского о непременном расселении разума по вселенной, применима не только к Земле. Впервые я коснулся этого в рассказе «Взрыв», говоря о попытке приземления инопланетного космического корабля в тунгусской тайге. В романе «Сильнее времени» гостями из космоса на других планетах стали люди коммунистической эры Земли.

О «Фаэтах» же, где речь идет о возможном перенесении разума из космоса на Землю, надо сказать особо.

В начале семидесятых годов в Центральном Доме литераторов в Москве мне привелось проводить встречу московских писателей с великим физиком нашего времени Нильсом Бором, приехавшим в Москву вместе с супругой.

Леонид Соболев, вспоминая об этой встрече, писал, что А.П.Казанцев спросил Нильса Бора, может ли взрыв сверхмощного ядерного устройства вызвать спонтанную реакцию синтеза водорода в гелий в океанах планеты, то есть их взрыв? Вопрос был задан неспроста. Ведь многие астрономы считают, что пояс астероидов между орбитами Марса и Юпитера — это осколки когда-то существовавшей планеты Фаэтон размерами с нашу Землю. Но что вызвало разрушение планеты, если ее осколки не разлетелись, а остались на прежней орбите? Лишь при взрыве океанов планета могла треснуть, развалиться на куски, которые потом в течение тысячелетий дробились на более мелкие, порождая рои метеоритов. Нильс Бор ответил:

— Я не исключаю возможности такого взрыва. Но если бы это и было не так, все равно ядерное оружие надо запретить.

Он понял сразу все, и даже то, что Фаэтон мог быть населен разумной расой, погубившей свою планету в братоубийственной ядерной войне.

Ответ Нильса Бора оказался тем толчком, который побудил меня написать трилогию «Фаэты», где высказана (отнюдь не доказанная пока) гипотеза о том, что человечество может происходить от космических переселенцев, в силу обстоятельств не вернувшихся на родную планету (погибший Фаэтон!).

По словам известного писателя Вадима Сафонова, автор романа «Фаэты» с исступлением проповедника не только дает выход экзотическим гипотезам, но и борется за мир своим предостережением человечеству против «безумия разума» на нашей планете, которая может разделить судьбу Фаэтона.

Встречи с такими учеными, как Нильс Бор и Лео Сциллард, помогли насытить произведения волнующими идеями. Сциллард, как известно, подготовил совместно с Эйнштейном письмо президенту США Рузвельту о необходимости разработки атомной бомбы, а потом другое письмо (которое прочитал уже Трумэн), с требованием отказаться от атомного оружия. После же взрыва по приказу Трумэна атомных бомб в незащищенных японских городах Хиросиме и Нагасаки выдающийся атомщик Сциллард порвал с областью науки, в которой сделал так много, и обратился к науке о жизни — биофизике. Он стал прототипом одного из героев романа «Льды возвращаются».

Но особенно плодотворными для меня как фантаста и автора книг «Завещание Нильса Бора», «Подводное солнце» и «Сильнее времени» оказались возникшие дружеские отношения и встречи с замечательным физиком нашего времени Ильей Львовичем Герловиным. Имя его — создателя теории фундаментального поля — будет когда-нибудь произноситься наряду с именами творцов теории относительности. Герловин не отказался от теории относительности, она вошла органически в его более общую теорию фундаментального поля. В свое время Пуанкаре, Лоренц, Эйнштейн и др. ньютоновскую механику и максвелловскую электродинамику сделали частными случаями теории относительности. Я глубоко признателен и И.Л.Герловину, и его соратнику профессору М.М.Протодьяконову, которые полетом своей фантазии ученых окрыляли писательскую мечту, ибо, как сказал В. И. Ленин, фантазия присуща не только поэтам, без нее нельзя было изобрести дифференциального и интегрального исчисления.

Однако не только И.Л.Герловин, М.М.Протодьяконов и заокеанские гости стимулировали замыслы моих новых романов. Незабываемое впечатление произвел на меня крупнейший ученый, почитаемый всем миром, в ту пору стоявший во главе советской науки, впоследствии дважды Герой Социалистического Труда академик Александр Николаевич Несмеянов.

По поручению правления Центрального Дома литераторов я в сопровождении ныне заслуженного работника культуры РСФСР Р.Я.Головиной отправился к президенту Академии наук СССР с просьбой встретиться с московскими писателями.

Я бывал уже в этом небольшом кабинете, который во время войны занимал вице-президент Академии наук СССР академик Абрам Федорович Иоффе. Нас встретил обаятельнейший человек с необычайно красивым лицом, высокий, статный, Александр Николаевич Несмеянов. Он охотно согласился поделиться с писателями своими мыслями и научными замыслами Отчетливо помню эту встречу. Тогда, в самом начале шестидесятых годов, я завороженно слушал стратега науки. Он говорил о «проклятых вопросах современности»: перенаселении, нехватке пищевых продуктов, энергетическом голоде (что ныне повергает западных ученых в уныние и беспросветную тоску!). Он же рассматривал проблемы, разрешимые в самом непродолжительном времени. Вооруженный высшей поэзией науки, поэзией цифр, он показывал, как можно в наше время добыть не хватающее населению Земли количество белка. В древности наши предки сначала охотой, потом занимаясь скотоводством и земледелием, обеспечивали себя белком. Но коэффициент полезного действия их «живых машин»