-Ну не я же? - Кашкин стёр с лица улыбку, - Вы скинули с крыши строящегося дома, прямо на проходившего мимо человека, лист железа, причём оцинкованного железа, да так, что этому человеку отрубило голову.

Алексей побелел:

-Это Олег, мне кажется, он сошёл с ума...

-Олег? Нет, Олег всего лишь ваша беззащитная жертва, жертва, которая просто рассказывает вам накануне или просто незадолго до убийства, как всё будет.

-Но откуда он может знать, что будет, если он не сам всё и делает.

-Вы рассказали ему всё в самом начале, под гипнозом. Вы хотите, чтобы его посадили в психиатрическую лечебницу.

-Но зачем мне это? Он ведь мой друг.

-Как это зачем, - лысина Кашкина покраснела, он был сильно взбудоражен, видимо он и раньше проигрывал в голове этот диалог, - Затем, что вы хотите отнять у него его жену.

Алексей понял, что с внешней точки зрения история Кашкина имеет только одну слабую точку: он не имеет и малейшего понятия о гипнозе. Доказывать же, что их отношения с Мариной начались уже после того, как первое убийство было совершено, было абсолютно бесполезно. Тем более, что Кашкин мог утверждать, что Алексей, как истинный маньяк, сначала испытывал к Марине безответные чувства, а та, например, прознав, что он собирается убить Олега, решила отдаться ему для сохранения жизни супруга.

Алексей понял, в чём сила версии Кашкина. Эта сила была в том, что фантастичность этой версии была как раз вровень с фантастичностью самого происходящего. Тот, кто сможет поверить, что один человек отрубил другому голову, сбросив с шестнадцатиэтажного дома лист кровельного железа, сможет поверить и в то, что этот поступок он спланировал заранее, загипнотизировав своего друга, чтобы тот, подставляя себя, рассказывал о том убийстве, которое надо совершить в этот день.

Но в этой же фантастичности была и слабость этой версии. Не было ни одного прямого доказательства, ничего, зато был ещё один подозреваемый, которого Кашкин отмёл без допроса, хотя тот и был пойман на месте последнего происшествия. Но Алексей знал отношение нашего правосудия к отсутствию доказательств. Обычно, если нет, или мало прямых улик, то помогает чистосердечное признание, которое, в свою очередь, получается гораздо более простыми методами, чем пресловутые улики. Главное - построить логичную версию событий, а потом сделать так, чтобы обвиняемый написал её без ошибок, да не закапал своей кровью лист.

Диалог продолжался и продолжался, но ни один собеседник так и не смог навязать другому своё мнение. В конце концов, Кашкин попросил чая, и поняв по виду Алексея, что чай ему придётся заваривать самому, удалился на кухню.

Внезапно зазвонил телефон, а через некоторое время на автоответчике замигала лампочка записи. Алексей взглянул на светящийся в опустившейся полутьме циферблат встроенных в видеомагнитофон часов, на них было около семи часов вечера.

Кашкин вернулся с кухни, держа в руках поднос, на котором дымились две чашки, наполненные до краёв ароматным красновато-коричневым напитком.

-Вам кто-то звонил?

-Я не подходил, а то вы ещё подумаете, что я договариваюсь с кирпичным заводом о поставке оптом кирпичей, которые будут вам потом случайно с крыши на голову падать.

-Это угроза? - Улыбнувшись, спросил Кашкин, незаметно засунув руку в карман, в котором находился пульт вызова спецгруппы, находившейся внизу в машине.

-Я пока не настолько спятил, чтобы угрожать следователю при исполнении.

Внезапно произошёл перебой в сетевом напряжении, свет медленно погас, потом настолько же медленно загорелся снова. Автоответчик, видимо приняв эту помеху за нажатие кнопки "Play" зашипел последней записью и комнату наполнил срывающийся голос Олега, который, по всей видимости, находился в истерике.

"Хорошо, что тебя нет дома. Так ты смог бы меня остановить... Ты... Ты знаешь, Марина упала с третьего этажа, а я вспомнил, что с ней это должно произойти только когда она уже поднималась... Мы были на вокзале, я подсознательно хотел уехать за город, там нет третьих этажей, но забыл, почему мне так хочется её увезти. А теперь я хочу оправдать свою смерть....В... В ней нет ничего от самоубийства, кроме способа исполнения.... Я хочу спасти вас всех..."

Дальше не слышал ни Алексей, ни Кашкин.

Они летели вниз по лестнице, забыв о существовании лифта. Оказавшись на улице, они уселись в машину Алексея, хотя тот и не был специально обученным для гонок по заснеженному городу водителем, как молодой сержант, сидевший в машине, ждавшей Кашкина.

***

Ехать было совсем недалеко, но пока они были в пути, на служебный сотовый телефон Кашкина поступил один звонок, который поколебал его уверенность в виновности Алексея. Это был звонок из отделения милиции, в которое отвезли того странного человека, который был задержан утром на стройке. Этот человек написал чистосердечное признание, подписал безо всякого давления.

А потом умер, и смерть его была не менее странной, чем все произошедшие до этого события.

Олег

Они подъехали к парадной, около неё никого не было, хотя следователь знал, что там должна была находиться группа, которую Кашкин приставил к Олегу для его же собственной безопасности.

Они поднялись на третий этаж. Около двери Олега стояли трое в штатском, один возился у двери с чем-то, отдалённо напоминающим ключи. Алексей мягко оттеснил его в сторону, разбежался и выбил дверь плечом, в котором от этой непривычной работы что-то хрустнуло. Наверное, это была ключица.

Алексей не почувствовал боли, он побежал по коридору, распахнул дверь в комнату Олега, но на пороге остановился. Пахло гарью, и чем-то, смутно, до тошноты напоминавшим жареное мясо. Этот запах говорил об одном: было уже поздно, слишком поздно.

Олег сидел на стуле, вплотную придвинутом к столу, его голова лежала на столе, неестественно повёрнутая набок. Алексей медленно подошёл к телу, приподнял его. Из ладони выпал пистолет и глухо уткнулся в длинный ворс ковра.

На виске Олега не было входного отверстия, в его черепе, окружённая слипшимися и почерневшими от крови волосами находилась большая, по размеру превышающая теннисный мяч, вмятина. Она была дополнена несколькими углублениями, располагавшимися в чётком геометрическом порядке. Это не было пулевое отверстие, это был след от удара палицей....

Люди, пытавшиеся до этого открыть дверь квартиры Олега отмычкой, надели на Алексея наручники и быстро вывели его вон. Он почти не сопротивлялся, лишь бормотал что-то насчёт палицы и того, что ему всё равно. Труп, приподнятый Алексеем медленно сполз со стула и теперь лежал на полу, раскинув руки, словно сокрушаясь в содеянном.

Кашкин оглядел оконное стекло с пулевым отверстием и подумал, что в первый раз рука самоубийцы дрогнула, и он не попал в себя, ведь отверстие на стекле было слишком ровным для пули, которая прошла насквозь две твёрдые черепные кости. Но почему же бригада слышала только один выстрел, и почему в обойме не хватало только одной пули?

Кашкин присел около трупа, чтобы ещё раз проверить, и поднял револьвер: только одна гильза была использованной.

"Странно, неужто есть кто-то третий?" - подумал Кашкин, и в тот момент в комнату вошёл пожилой, полный милиционер. В его глазах был страх, но страх этот не имел своей причиной произошедшее здесь. Он протянул следователю папку из коричневого кожзаменителя, помялся, не зная уходить ли.

-Вы что-то хотите мне сказать? - спросил Кашкин. Его голос получился каким-то отрешённым, словно из него вытащили эмоции.

-Это чистосердечное признание того человека, которого поймали на стройке. - сказал сержант, но остался стоять, как вкопанный, хотя Кашкин взял у него папку и кивнул.

-Говорят, он умер? - спросил Кашкин.

-Да. Мы нашли его в камере... он...был сдутый.

-Как это сдутый? Пьяный, что ли?

-Нет, как будто из него выкачали всё, что было им, и оставили лишь оболочку... Оставили лишь оболочку, -повторился сержант, повернулся, плавно, как будто вокруг была очень густая жидкость, и медленно вышел из комнаты.