Псих дослушал, как Стриженов прочищает матом голосовые связки, и молодцевато произнёс, видимо, вспомнив армию:

— …ОК, Илья Юльевич. Я выезжаю. Стриженов ещё что-то нёс в телефонную трубку, но это уже было не важно. Я достал из рюкзака бутылку водки, оставшуюся от вчерашнего. У Илоны, которая как раз входила в нашу клетку, округлились глаза. Ещё накануне мы с Чиком договорились — будем выпивать по стопке всякий раз, когда с плеч спадет очередная проблема. А этот день — мы знали — обещал стать весьма проблемным днём. В течение девяти рабочих часов мы должны были разобраться ещё как минимум с несколькими.

— Ребята… сейчас ведь только девять тридцать… — пробормотала Илона, но, посмотрев на нас, махнула наманикюренной ручкой: — Что… принести стаканы?

— И себе тоже, милая Илона. И себе тоже, обязательно, — потребовал я настойчиво.

— Я не пью водку, ты же знаешь.

— Это приказ. Раз уж ты считаешь нас начальниками.

Мы держали Илону в курсе почти всех наших махинаций. За это ей причиталась одна энная — точно не вспомню какая — часть награбленного: не очень большая, но и не такая, на которую жалуются. Все были довольны, а уж она-то в первую очередь ей даже не приходилось ничего делать для того, чтобы получать доллары. Намного большие, чем двести официальных. По-моему, у неё получалось не меньше пятисот в месяц — в отличие от нас, она их не откладывала, а тратила со сверхзвуковым свистом. Она правильно делала, эта девушка с округлыми сисечками — да она вообще по многим показателям была нашим человеком.

Я случайно зыркнул в дальний угол офиса — туда, где стоял факс. Под ним валялся скукоженный рулон — что-то пришло к нам вчера вечером, когда мы уже ушли с работы (хотя сидели мы здесь ой как допоздна). Какая-то эпистола была отрезана автоматическим фак-совым тесаком и сдута под стол ночными сквозняками. Я встал и поплёлся в направлении свитка.

Увиденный документ удивил и по-своему тронул меня — Аннелис Vankerchaever безо всяких корыстных умыслов спрашивала Чикатилу, как его дела и разрулили ли мы всю эту заморочку с клиентами. Я смотрел и не верил своим глазам — от европейского офисного киборга такое ожидаешь в последнюю очередь. Подобные акции выпадают из общего контекста и заставляют ненадолго поверить в человечество. Или в возможность любви через средства коммуникации. Ещё немного — и она предложила бы Чикатиле заняться виртуальным сексом, эта самая мисс Аннелис.

— Чикатило, ты можешь ехать в Амстер через Брюссель. Я думаю, тебя там с удовольствием впишут на ночь, накормят, накурят и даже трахнут, — сказал я, протягивая ему факс.

Чик тут же переключился на него с каких-то последних наставлений Стриженова, лившихся ему в ухо громыхающим тухлым водопадом. Стриженов объяснял, зачем ему требуется присутствие Чикатилы в отделении «Вестерн Юниона» — приводил какие-то навязчивые аргументы, которые он высосал из пальца и которых от него никто не требовал. Мы ведь и так знали, почему он настолько беспомощен в подобных делах: он был патологически несведущ в английском — несведущ до безобразия, до глюков, до моветона. Настолько, что без помощи извне не мог даже без ошибок заполнить документы латинскими буквочками. Даже в его бытность рокабилли[2] тексты Элвиса и «Стрей Кэтс» оставались для него за наглухо запертым Сезамом. Бедняга толстяк, вестимо, комплексовал по этому поводу, поэтому и придумывал все эти непрошеные аргументы, чем выдавал себя с корнем и потрохами.

Я посмотрел на Чикатилу и вдруг застыл в пространстве, как будто кто-то всемогущий нажал на «Стоп». Глаза Чика светились такими злостно-мошенническими огоньками, что я без всяких физиогномических навыков понял: сейчас он сделает такое, чего ещё никогда себе не позволял. Нечто, способное переплюнуть даже его вчерашнюю крайне необдуманную акцию.

Он уже не слушал стриженовский трёп — он переводил взгляд с факсового листочка на меня, потом на стенку, на портрет Физичеллы — в его мозгу замыкалась цепь, крутились шестерёнки, взвешивались последние «за» и «против».

— Илья Юльевич, у нас новые проблемы, — проговорил он в трубку чётко, чуть ли не по буквам. А может быть, так показалось мне — потому что я своей не очень чувствительной задницей осознавал, что сейчас проблемы появятся не у Стриженова, а у нас. Что этот долбаный гасконец, настоящий псих, уже замыслил новую авантюру. Даже не успев перевести дыхание после вчерашних ночных бдений и треволнений.

— Что там, ёпть?

— Илья Юльевич, понимаете… клиенты остались не только без гостиницы, но и без билетов. Прямо перед вами звонил один… а мы были уверены, что из гостиницы им перешлют…

Чикатило откровенно лгал. Без билетов остались только те клиенты, о существовании которых Стриженов даже не подозревал. У легальных же дяденек все билеты были на руках, потому что ими занимался не Бенни Дераад, а добропорядочные австрийцы. Которые имели представительство в Москве и потому принимали нал, так что геморроев с оплатой не было никаких.

Я впал в ступор, в штопор, в столбняк: я отказывался воспринимать происходящее. В голове крутилось одно: со всей дури засветить Чикатиле в голову титановой вкладкой от гриндера, пока он не успел сотворить непоправимое. По сути дела — потом, подумав, он был бы мне благодарен: лучше полежать пару дней в постели после сотряса, чем быть замурованным в фундамент какого-нибудь офисного недоскрёба.

— Как?? — взревел Стриженов. — Как такое могло произойти??? Распи…дяи!!! Да вы мне головой…

— Илья Юльевич, — перебил его Чикатило. — Нашей вины здесь нет. Мы оплатили билеты здесь, в Москве, помните?

— Ну, блядь?

— И они должны были быть на месте вчера, правильно?

— Ну, ёптыть?

— Они и были там вчера. Вечером. Но портье, посмотрев на фамилии, отправил их обратно — прямо вместе с посыльным.

— Куда отправил???

— Я же говорю — обратно. В Австрию.

В воздухе повисла немая пауза. Даже Илона, вписавшаяся в кабинет с вымытыми стаканами, молча встала у стенки — это был какой-то театральный кадр, из удачных. Из тех, наблюдая которые понимаешь, что вот сейчас происходит нечто гениальное, ещё пару минут — и ты поймёшь, что именно.

— В какую… нах… Австрию? — упаднически пролепетал (именно пролепетал!) Стриженов. За всё время нашего знакомства он лепетал впервые — да что там, скорее всего, он лепетал впервые с тех пор, как в детстве начал заниматься штангой.

— Илья Юльевич, — продолжал Чикатило. — Поймите: у них же в гостиницах всё заведено в компьютер — кто где заселён сейчас, кто планирует приехать в ближайшее время. ВСЁ расписано, понимаете? И вот приходит почтовый курьер, приносит посылку для господ Зуева, Любкина и Пупкина. Портье тут же залезает в комп и смотрит. Вводит их имена в поисковую систему. Которая даже предусматривает несовпадение одной или нескольких литер — на случай, если фамилии негров, азиатов и восточных европейцев будут неправильно проспеллингованы…

— Чего, бля?

Стриженов не знал, что такое спеллинг. Он также не знал, что такое поисковая система — компьютер он до сих пор игнорировал, не ставил ни в грош. Смотрел на него свысока, предпочитая поганый ящик в углу офиса. Наверное, Чикатило так говорил специально, чтобы Стриженов не понимал половину сказанного. Таким образом Чик выигрывал секунды, чтобы ещё раз всё обдумать, распутать все гордиевы узелки и подретушировать мелкие несостыковки. Я начинал понимать гениальность плана — да, пока что всё срасталось. Откладывать разговор было нельзя — клиенты, ясное дело, должны были звонить с самого утра, поэтому и доложить обстановку тоже надо было сразу.

— Я имею в виду: на случай ошибок в написании фамилий. Так вот, курьер приходит и протягивает портье конверты с этими самыми билетами. Тот лезет в компьютер и видит: ни Зуева, ни Любкина, ни Пупкина в отеле нет и в ближайшее время не предвидится.

— Как так — нет?

— Так ведь их из компьютера убрали. В тот самый момент, когда аннулировали нашу неоплаченную бронь. Поэтому их там больше нет, и портье это видит. Что он делает? Он говорит об этом почтовому курьеру. Он говорит: сорри, сер, но это какая-то ошибка. Курьер помечает прямо на конвертах: ошибка, и отсылает их обратно — туда, откуда всё это было отправлено. Точнее, в организацию, которая всё это дело оплатила. Но проблема в том, что эта организация находится в Австрии. В которую билеты попадут теперь в лучшем случае сегодня вечером. Когда в офисе уже никого не будет — потому что сегодня пятница, а в Европе пятница — сокращённый рабочий день.