— Как? Мы летели уже с ним? — ужаснулся профессор.

— По всей вероятности, сэр!

Дверь туалета была открыта. Там еле помещались коренастый командир и радист.

— Это и удалось вам обнаружить? — удивился О'Скара, рассматривая протянутую ему командиром коробочку.

— Очень сложные микросхемы, сэр, — пояснил радист. — По радиосигналу включается странное, но мощное поле.

— Откуда вам это известно? — пытливо осведомился О'Скара.

— Убедившись, что взрывчатки нет, мы замкнули вот это реле. И представьте! Все электронное оборудование у нас перестало работать. Мы сразу как бы ослепли и оглохли.

— Похож на коскоры! Есть закон науки: осуществленное повторяется! — вмешался доктор Стилл. — В ООН рассмотрен меморандум о так называемых неопознанных летающих объектах, которые могут оказаться космическими кораблями инопланетян, готовящих вторжение на Землю.* (* В 1978 году Генеральная Ассамблея ООН рекомендовала всем своим членам вести наблюдения НЛО и сообщать о них в ООН.)

— Не думаете ли вы, что некий гуманоид подбросил этот прибор в наш лайнер? — сердито спросил О'Скара. — Я верю в бога, но верить в ваши коскоры меня никто не заставит. Об этом можно было говорить лишь в условиях псевдобезвременья.

— Нет, я думаю, профессор, что некто вполне человекообразный рассчитывает, что наш лайнер окажется, потеряв ориентировку, в тех самых условиях, когда корабли и самолеты гибнут в Бермудском треугольнике, — очень серьезно заметил Стилл.

— Значит, сигнал следовало ожидать именно там?

— Несомненно, профессор. Остается только выяснить, откуда его должны были дать?

— Гм! Неужели из Антарктиды?

— Если в этом замешана все та же преступная организация, то именно оттуда, — уверенно поставил точку доктор Стилл.

К этому же выводу пришел и Остап, когда с Ту-144М была получена радиограмма о находке. Он сразу же заявил Спартаку:

— Очевидно, браток, сигналить должен был «саквояж». Его и «украли», чтобы вынести за пределы Грота, где помехи не помеха!

— Слушай, а не потому ли на «Титане» отказал локатор. Помнишь?

И снова на помощь пришли соседи сенатора по лестничной площадке Педро и Мария. Они видели своего врага Мурильо, который выходил из двери сенатора с желтым саквояжем в руке.

Сенатор, узнав об этом, закричал:

— Я не знаю этого мерзавца, но именно он украл мой чемодан. И, оказывается, это он же украл и чемодан мистера Смита, упокой, господи, его душу. Маньяк! Опасный маньяк!

— Не беспокойтесь. Мы отыщем и ваше имущество, и его похитителя, — заверили сенатора.

И действительно, сравнительно скоро чемодан был найден в Скалах пингвинов на берегу бухты, где ничто не мешало радиопередаче.

— Итак, сенатор, — начал Спартак. — Вот ваше имущество. Можете осмотреть, не пропало ли что.

Сенатор жадно набросился на саквояж, открыл его своим ключом, стал рыться в белоснежных рубашках и павлиньих галстуках и торжествующе вытащил пачку стодолларовых банкнот:

— Вот видите! Даже не сумел открыть! Спрятал, как вы говорите, где-то в камнях, чтобы потом взломать! И деньги целы.

— А зачем они ему здесь? — без усмешки сказал Спартак.

— Ах да! Все то же! Тогда спрашивайте у него сами.

— Мы сейчас это и сделаем во время очной ставки преступника с вами.

— Какая очная ставка! Вы с ума сошли! Я протестую! Это провокация! Негодяй украл мой чемодан, чтобы скомпрометировать меня.

— Он уверяет, что вы хорошо знаете его, Мигуэля Мурильо!

— Я не желаю никаких очных ставок в отсутствие моего адвоката!

— У вас еще будет случай пригласить своего адвоката, сэр.

Вскоре появились Остап и приведенный им Мигуэль Мурильо.

— Хэлло, Брокк! — кинулся Мурильо к сенатору, протягивая ему руку. Тот, растерявшись, даже подал Мурильо руку для рукопожатия и тут же отдернул ее.

— Он оцарапал меня! Грязные ногти!

— Итак, вы узнаете друг друга?

— О, конечно, сэр! — ухмыльнулся Мурильо. — Это же председатель комиссии ООН, правда, раньше…

— Если это тот человек, который похитил мой чемодан, то я его вижу в первый раз! — завопил Броккенбергер. — Но утверждаю, что похищенные чемоданы были ему нужны для того, чтобы подкидывать в них бомбы.

— Лжете, Брокк, лжете! Если он так продает меня, то и я не постесняюсь. Да, мы встречались с этим человеком еще в Нью-Йорке, когда я был в бедственном положении и готов был на все. Его называли Брокком, и он был во главе гангстерского синдиката «Броккорпорейшен». Там меня и «наняли» для участия в строительной экспедиции ООН в Антарктиду. И проинструктировали.

— Это ложь преступника! — завизжал Броккенбергер.

— Мои преступления не доказаны. Я лишь отнес по просьбе владельцев чемоданов один в самолет, а другой вынес из Грота. В этом нет состава преступления.

— В одном чемодане была бомба или, может быть, детская погремушка? — спросил Остап. — А в другом? В другом, полюбуйтесь, двойное дно, в котором смонтировано передающее радиоустройство, оно заработает от химической реакции. Решение на высшем техническом уровне, не от какого-нибудь дедовского будильника.

— Я понятия об этом не имею. Я лишь слепой исполнитель. И у вас нет ордера на мой арест.

— Ордер мы тебе выпишем вместе с сенатором на эту квартиру, а саквояж временно унесем, чтобы убедиться, когда заработает передающее сигнал радиоустройство.

— Вы не смеете оставлять меня с ним вдвоем! — запротестовал Броккенбергер. — Это маньяк! Он убьет меня!

Мурильо загадочно смотрел на него.

— Вы останетесь в разных комнатах, — заверил Спартак.

Радиосигнал из-под двойного дна желтого саквояжа Броккенбергера был дан точно в момент, когда Ту-144М пролетал район Бермудского треугольника. Но на лайнере сигнал этот не был принят, и электроника на нем продолжала работать нормально.

«Честное слово, никак я не думала, что мне придется так заканчивать свои записки…

После предотвращения несчастья с Ту-144М, на котором возвращалась комиссия ООН, Спартак и Остап признались Николаю Алексеевичу в своих «стараниях, превысивших полномочия».

Мне не приводилось видеть академика таким возмущенным. Он считал их действия самоуправством. Ведь речь шла о самовольном «аресте» американского сенатора, прибывшего с миссией ООН. Это не имеет прецедента в мировой практике! Он гневно расхаживал огромными шагами по ковру кабинета и угрожающе молчал. Уж лучше бы он обрушил на головы виновных все проклятия и упреки. Нет, он молчал. И это было невыносимо и для Аэлиты, пугливо поджавшей ноги на диване, и для провинившихся молодых людей, стоявших с опущенными головами.

Остап выдавил было из себя:

— Повинная голова сама с плахи катится.

И это прорвало молчание академика. Он яростно сказал:

— На плахе можно не только головы рубить, но и пороть.

Николай Алексеевич отправил меня к Броккенбергеру принести извинения от его имени. Танага должен был выразить сожаление Директората.

Конечно, он был прав, мой академик! Зачем домашний арест, когда здесь некуда скрыться? Расследование следует проводить органам ООН, может быть, совместно с американским сенатом! И уж никак не научным сотрудникам лаборатории!..

И мы с доктором Танагой, обмениваясь всеми этими соображениями, отправились освобождать сенатора из-под стражи (которой не было!).

По дороге Танага признался, что только заступничество двух членов Директората (Вальтера Шульца и его!) спасло Спартака и Остапа от изгнания из Города Надежды.

Я была благодарна милому доктору. Замечательный он человек! Я это еще в западногерманском госпитале поняла!

Я открыла взятым у Спартака ключом дверь. Нас с Танагой ждало тяжелое потрясение.

Сенатор Броккенбергер лежал на постели, возвышаясь огромной тушей. Он часто-часто перебирал ногами и руками, словно с предельной скоростью мчался куда-то на четвереньках, хотя оставался недвижным. Трудно было поверить, что человек способен так быстро двигать конечностями.