– Что вы хотели от меня, Орел?

– Ушар прислал ваш портрет. Я должна быть уверена, что вы именно тот человек, о котором он пишет.

Он потрогал кончиком пальца большое родимое пятно.

– Вы удовлетворены?

Эванджелина кивнула, быстро поставила свои инициалы в нижнем углу документа и протянула его де Витту.

– У вас есть пакет для меня?

Де Витт протянул ей тонкий конверт. Эванджелина сунула его в карман плаща и поднялась.

– Джейми был прав. Вы действительно холодная сука. Я говорил Ушару, что женщинам нельзя доверять, но он заявил, что вы отличаетесь от других, что он крепко держит вас в руках и вы не посмеете нас предать. Он верит Эджертону больше, чем мне. – Де Витт пожал плечами. – Что ж, посмотрим. Я всегда считал женщин безмозглыми существами. При случае спрошу Эджертона, чем они вас взяли. Знаете, он хочет вас. И, думаю, добьется своего.

Она испустила смешок, в который вложила все свое презрение к этому подлому изменнику.

– Мистер де Витт, дело закончено. Я ухожу.

– Да, сука, – тихо сказал Конан, снова смерив ее взглядом и подняв светлую бровь. Эванджелина быстро назвала ему лондонский адрес Джона Эджертона и повернулась к выходу, но голос де Витта заставил ее остановиться: – Этот малый, Тревлин… Позаботьтесь, чтобы он ничего не заподозрил. Иначе его придется убить.

Она почувствовала укол страха, но не показала этого и нетерпеливо махнула рукой.

– Не будьте идиотом. Этот человек ничего не подозревает. Занимайтесь своими делами, а мои предоставьте мне!

Эванджелина круто повернулась и вышла из церкви на яркий солнечный свет. Этот человек был красив. Попав в Лондон, он будет принят всюду, где только пожелает. Разве что родимое пятно помешает… Ну ладно. Ей будет что написать в дневнике о Конане де Витте. Тут одной строчкой не обойдешься.

Герцог Портсмутский стоял у широкого стрельчатого окна своего лондонского дома на Йоркской площади и смотрел на стекавшие по стеклу струйки дождя. Он держал в руке письмо Эванджелины, содержавшее равнодушный отчет гувернантки об успехах Эдмунда в учебе. Письмо было написано очень сухо, бесстрастно, безжизненно, и Ричарду отчаянно хотелось свернуть шею его автору. Это послание было пятым. Так могла бы писать незнакомка, а не женщина, которую он ласкал, целовал и гладил груди до тех пор, пока чуть не изошел семенем.

Теперь Эванджелина была чужой. Она старалась держаться официально. Герцога удивляло, что боль, нанесенная ее последними словами, все еще жива и продолжает пульсировать внутри, заставляя ломать голову над тем, что толкнуло ее на этот шаг. Чем он заслужил это? И почему она так сопротивлялась поездке в Лондон? Сегодня это оставалось такой же тайной, как и день назад, когда он мучительно раздумывал над случившимся.

– Милый, может быть, расскажешь, что тебя мучает?

Услышав голос матери, он обернулся и покачал головой. Неужели это так бросается в глаза? Это весьма неприятно, но, с другой стороны, мать знает его почти так же хорошо, как покойный отец. Не желая огорчать ее, Ричард улыбнулся и сказал:

– Ничего особенного, мама. Просто трудный день. Трудный и утомительный, вот и все. Этого вполне достаточно, чтобы испортить человеку настроение. Так что не беспокойся.

Вдовствующая герцогиня Портсмутская Марианна-Клотильда внимательно посмотрела на сына. Он защищал ее так же, как и покойный муж. Даже тогда, когда это не имело смысла. Она ответила на его улыбку и спросила только одно:

– Как дела у Эдмунда?

– Мадам де ла Валетт сообщает, что он скоро допишет свой первый рассказ, поскольку развивается не по дням, а по часам. Она прислала мне начало этого опуса. – Он передал матери лист бумаги.

Буквы, выведенные рукой Эдмунда, были четкими и ровными. Там было четыре предложения.

«Стояла темная и бурная ночь. Луны не было. Были звезды. Я напишу еще, но нужно потерпеть».

Она засмеялась.

– Замечательно! Похоже, мадам де ла Валетт – настоящий гений!

– Возможно, она сама сказала ему, что нужно написать. Это ничего не значит.

– Не будь таким пессимистом, Ричард. Могу держать пари, это собственные мысли Эдмунда, а мадам всего лишь помогла ему оформить их. Сегодня же отвечу мальчику, похвалю его и попрошу поскорее прислать продолжение. Напишу, что при таком великолепном начале очень трудно дотерпеть до получения следующей части.

– Неплохо, правда? – хрипло спросил герцог. Его голос был полон такой гордости, что матери захотелось заплакать.

– Очень неплохо, учитывая, что он занимается всего три недели. Похоже, мадам де ла Валетт добилась поразительных успехов. Знаешь, я скучаю по мальчику. – Герцогиня опустила взгляд. Ей показалось, что красивые глаза сына полны тоски. Тоски? Да, очень похоже. Но тогда почему бы ему не вернуться в Чесли? Или вызвать сюда Эдмунда? Решив проверить свои подозрения, она наугад сказала: – Милый, до меня наконец дошло, что Эдмунд уже не малыш. Скоро ему понадобится отцовская рука. Может быть, вызвать его в Лондон вместе с кузиной Марис-сы? Мне не терпится познакомиться с ней.

Герцог подозрительно посмотрел на мать. Темные глаза Марианны-Клотильды, очень похожие на его собственные, были совершенно невинными, но это только усилило его подозрения. И отец и мать отличались невероятной проницательностью. В детстве ему ни разу не удалось обмануть их.

– Я догадываюсь, – язвительно заметил он, – что тут не обошлось без Баньона. Черт бы побрал этого малого, вечно сующего нос не в свое дело!

Герцогиня только улыбнулась в ответ. Естественно, она говорила с Баньоном, но слуга сына рассказал очень мало, что ее весьма удивило. Преданность преданностью, однако… После возвращения из Чесли сын изменился. Он стал более отчужденным и, кажется, более задумчивым. Сначала герцогине казалось, что Ричард все еще горюет по своему другу Робби Фарадею, но потом она поняла, что ошиблась. И Сабрина Эверсли, ныне жена Филиппа Мерсеро, тоже, похоже, не имела к этому никакого отношения. Но сын был мрачен. И одинок, страшно одинок. Мать не знала, что делать, и это угнетало ее.

Герцогиня погрузилась в молчание. Возможно, сыну нужна новая любовница. Старая герцогиня была реалисткой, хотя всегда отрицала это. Ричард был такой же чувственной натурой, как и его отец. Да, но отец в конце концов встретил ее, Марианну-Клотильду, дочь обедневшего графа, и с тех пор его чувственность получала разрядку дома, с ней, в постели или там, где им случалось остаться наедине. Эти воспоминания заставили ее улыбнуться. И все же, несмотря на сходство с отцом, сын был человеком себе на уме. Когда Ричард по воле отца женился на Мариссе, мать верила, что он остепенится, но этого не случилось. А потом Марисса умерла.

Марианна-Клотильда вздохнула. Она начинала сомневаться, что сын когда-нибудь найдет себе пару. Интересно, что представляет собой эта кузина Мариссы?

Ричард снова уставился в окно невидящим взглядом.

– Ты прекрасно знаешь, что Баньон мне никогда ничего не рассказывает. А жаль. Потому что сам ты молчишь как камень, – печально произнесла герцогиня.

– Ты вечно его выгораживаешь… Нет, – не оборачиваясь проворчал он, – я отведу этого ублюдка… прошу прощения, отведу Баньона в боксерский клуб «Джентльмен Джексон» и как следует двину ему в живот!

Тут до герцогини дошло, что Ричард так и не ответил на ее вопрос. Она улыбнулась, глядя в его напряженную спину.

– Знаешь, милый, я умираю от скуки. Подумай как следует. Может, все-таки вызовешь мадам де ла Валетт и Эдмунда в Лондон? – И, чуть не плача, добавила: – Я стосковалась по своему единственному внуку. Мне бы хотелось посмотреть на него, перед тем как я заболею, а потом умру. Неужели тебе трудно привезти его и мадам в Лондон, если об этом просит тебя мать?

Герцог обернулся к ней, и Марианна-Клотильда внутренне ахнула, увидев его измученный взгляд. Ричард махнул рукой и хрипло сказал:

– Мадам не желает приезжать в Лондон. Когда я сообщил ей, что хочу этого, она пригрозила уехать из Чесли. Я сказал, что ей некуда ехать, а она ответила, что это не мое дело. А потом, если не ошибаюсь, послала меня к черту!