Но это было бы еще ничего! Гесс не знал, что в поездках по клиникам Маргариту сопровождают личный врач фюрера Карл Брандт и энергичный рейхсдоктор Леонардо Конти, глава Имперского министерства здравоохранения, отвечающий, по распоряжению Гитлера, за программу «эвтаназии», или «легкой смерти», в рамках которой нацистское государство должно было избавиться от обременительного груза содержания неполноценных, неработоспособных людей.

Конти тогда сказал Маргарите, что ее поездка по сумасшедшим домам «очень своевременна», потому что… И он подробно рассказал ей всё о готовящихся «медицинских проектах», предполагаемых опытах на людях и многом другом, отнюдь не считая нужным скрывать что-либо от сестры и жены (Роберта Лея – Е. С.) верховных нацистских вождей. (Приложения 1, 2.)

Так Гесс и не узнал, что его сестра уже в тридцать восьмом году заглянула на адскую кухню гитлеровского режима.

Оттого, быть может, и появится в приведенном выше отрывке одного из ее последних писем брату это немыслимое для верующего человека – «где все мы не будем прощены».

Сразу выскажу мысль, которую готова отстаивать: среди человеческих чувств есть одно, не поддающееся реанимации. Раз прервавшаяся «энцефалограмма» в этом случае останавливается навсегда. Это чувство – сострадание.

«…Мне никогда не забыть документальное свидетельство о еврейской семье, которая будет убита: муж, жена и дети на пути к смерти. Они и сегодня стоят у меня перед глазами.

В Нюрнберге меня приговорили к двадцати годам тюрьмы. Приговор военного трибунала, сколь ни ущербно в нем воспроизводится история, попытался также сформулировать некую вину. Наказание… положило конец моему гражданскому бытию. Но увиденная картина лишила мою жизнь внутреннегосодержания, и действие ее оказалось более длительным, нежели приговор».

Эти слова из предисловия к «Воспоминаниям» Альберта Шпеера всегда подавались как возобновленная энцефалограмма сострадания человека, долгие годы проведшего со своими воспоминаниями в окружении теней из прошлого.

А вот какой фразой Шпеер завершает свои мемуары:

«Ослепленный, казалось бы, безграничными возможностями технического прогресса я посвятил лучшие годы жизни служению ему. В итоге меня постигло горькое разочарование».

Итак: в прологе воспоминаний – «еврейская семья, которая будет убита», что лишило жизнь автора «внутреннего содержания»; в эпилоге – разочарование в служении техническому прогрессу. Вывод (его так или иначе делают все пишущие о Шпеере): если смерть (убийство) еврейской семьи необходима для технического прогресса, то… то выходит уже не Шпеер, а прямо-таки Достоевский, отрицавший большое общее благо, если в его фундамент замуровано хотя бы малое частное зло. А если так, то грешник должен быть прощен?

Но, занимаясь личностью Альберта Шпеера, я все же надеялась, что этот человек, так или иначе, но проговорится на сей счет – сам или с помощью своих «коллег» – и выдаст тот вывод, который он действительно для себя сделал.

А кто ищет, тот многое находит.

Автобиографиям можно верить лишь частично. Автобиографиям нацистов нельзя верить вообще – я повторяю это и буду повторять. Автобиографии нациста Шпеера можно верить с точностью, используя расхожее выражение – «до наоборот». Тем не менее, было время, когда многие историки нацизма провозгласили мемуары Шпеера «обширнейшим источником информации» с «точными датами, цифрами», «глубоким психологическим анализом исторического фона» и т. д. Хороша была бы история, переписанная по-шпееровски!

Что же мы знаем о нем доподлинно? Его рождение, его семья, детство, учеба, молодые годы… Что здесь выдумано, что перевернуто – говорить не стану, поскольку сочинять о личном волен каждый пишущий. Ограничусь сухими данными из энциклопедии:

Шпеер Альберт (19.03.1905, Мангейм – 01.09.1981, Лондон). Сын известного архитектора. В 1923 году поступил в Высшее техническое училище, продолжил учебу в Берлине. В 1927-м – диплом архитектора. В 1931-м году вступил в НСДАП (партбилет № 474481). Взлет карьеры начался с одобренного Гитлером проекта оформления партийного съезда в Нюрнберге в 1933 году. Затем успешная перестройка берлинской резиденции фюрера. С этого момента Шпеер считается «личным архитектором фюрера»…

Стоп! Вот пример характерной «дезы», которую Шпеер умудрился запустить даже в свою бесстрастную официальную биографию. Хотя в данном тексте все верно: «считается» значит «считает себя». А дело в том, что в 1934 году Шпеер был назначен начальником отдела «Эстетики труда» Трудового фронта. Его руководитель Лей сказал Шпееру буквально следующее: «Вы прирожденный халтурщик, герр Шпеер, но работаете быстро. Меня это устраивает. К первому мая вы должны все заводские помойки переделать в скверы и цветники». «Яволь!» – ответил Шпеер. Прямое тому доказательство – протокол заседания руководства Трудового фронта от 4 марта 1934 г. Шпеер справился, после чего и получил назначение. Любимым же, и после смерти оставившим за собой звание «личного», архитектором Гитлера был Пауль Троост (1878 года рождения). Шпеер потом часто лишь руководил реализацией его проектов. В 1934 году Троост скончался. И сам Шпеер пишет в своих и «Воспоминаниях», (серия «Тирания», 1998 г.): «Смерть Трооста стала тяжелой утратой и для меня. Между нами как раз начали складываться близкие отношения, от которых я ждал для себя много полезного, как в человеческом, так и в архитектурном смысле. Функ, в то время статс-секретарь Геббельса, был другого мнения; в день смерти Трооста я встретил Функа в приемной его министра (Геббельса) с длинной сигарой посреди круглого лица: “Поздравляю! Теперь вы стали первым!” Мне было тогда двадцать восемь лет».

Жена Функа даже заболела от возмущения, когда, уже в шестидесятые годы, прочитала такое. Ведь добавив, казалось бы, кое-какие мелочи, Шпеер умудрился не только присвоить себе первенство устами Функа, но и совершенно переврать реальное соотношение «политического веса» Геббельса, Функа и соответственно себя самого. Дело в том, что в 1934 году Вальтер Функ формально занимавший множество должностей, в том числе и должность статс-секретаря Имперского министерства народного просвещения и пропаганды, по сути, был главным экономическим экспертом партии и «связным» между Гитлером и финансовой элитой Германии.

Многие разработанные Функом экономические проекты затем станет «быстро» и нередко «халтурно» реализовывать Шпеер. В связи с этим само напрашивается имя Фридриха Тодта, с 1940-го по 1942 год министра вооружений и боеприпасов. Тодт погиб в авиакатастрофе, по официальной версии его пилот по ошибке включил механизм автоматического самоуничтожения самолета. Нужно сказать, «очень вовремя», поскольку все основные экономические военные программы к тому моменту Тодтом были уже запущены. Но прекрасно образованный и ответственный министр вступил в жесткий конфликт с Гитлером по поводу сроков их реализации, иными словами, по поводу сроков начала войны!

После смерти Тодта Гитлер предложил его пост Лею, но Лей отказался, по той же причине, и предложил вместо себя «быстро работающего халтурщика» Шпеера. К 1942 году Шпеер получил вожделенное назначение – министром вооружений и боеприпасов, начав быстро реализовывать проекты Тодта. Одним словом, где ни копни, везде что-нибудь, да приврал. Поэтому, чтобы окончательно не увязнуть в подобных рассуждениях, прерву описание формальной биографии Шпеера, и продолжу сразу с сорокового года. Не могу удержаться лишь от одной иронической реплики: на странице 331 упомянутого издания говорится, что «В 1942 году… его ум (Гитлера – Е. С. ) начал терять былую остроту…» Так и хочется сказать: молодец, Шпеер! Хотя бы раз дал честное объяснение своему назначению.

Возвращаясь к началу деятельности Шпеера на посту министра вооружений, отмечу два основных момента, связанных с готовящейся войной, а также и со степенью посвященности Шпеера в тайные планы Гитлера. Первый – полет Гесса в Англию. Читаем: «Через двадцать лет в тюрьме Шпандау Гесс… заверял меня, что идею полета внушили ему во сне неземные силы». («Шпеер может лишь подозревать истину, но он ее никогда не узнает» – это слова Гесса того же времени.) Другой момент: осень 1940 года, второй визит Молотова в Берлин. Напомню – в девяностые годы наши псевдоисторики делали попытки доказать, что в ноябре 1940-го Сталин и Гитлер поделили между собой весь мир. Читаем у Шпеера: «В середине ноября 1940 года в Берлин прибыл Молотов. <…> В гостиной Бергхофа стоял большой глобус, на котором я мог видеть негативные последствия этих переговоров. <…> Гитлер пометил, где будет кончаться область государственных интересов Германии и начинаться сфера интересов Японии. <…> Гитлер вызвал меня в свою Берлинскую резиденцию и предложил сыграть для меня несколько тактов из прелюдов Листа. “Эту музыку вы будете часто слышать в ближайшее время, ибо так будут звучать победные фанфары в нашем русском походе”».