В «Далекой радуге» физик-нулевик Роберт Скляров садится на резервную «Харибду» (танк — поглотитель энергии) и вступает в неистовое, безнадежное единоборство с Волной, испепеляющей на своем пути всё живое.

Можно привести много подобных случаев. Но характерно, что совершающему подвиг и в голову не приходит, что он поступает как-то особенно. Не звучат фанфары славы, и авторы не спешат увенчать героя лавровым венком. Подвиг становится поступком, вытекающим из нормы поведения человека. Иным он быть не может, ибо таково его существо — результат коммунистического воспитания многих поколений.

В каждом произведении Стругацких мы сталкиваемся со стремлением писателей найти, раскрыть и обосновать те новые конфликты, которые, по всей видимости, вырастут на почве будущего и станут типичными для человека, которому придется решать массу новых, сложнейших нравственных, моральных и философских проблем. Особое значение придается вопросам нравственности. Их книги учат преодолевать собственные слабости и недостатки, понимать душевное состояние другого человека и вовремя приходить ему на помощь, ненавидеть и презирать равнодушие — эту коррозию, разъедающую человеческую психику..

Особенно четко и непримиримо поставлен вопрос о качествах нового человека в повести «Попытка к бегству». Советский офицер Репнин бежит из фашистского концлагеря. В какой-то момент им овладевает страх, ибо в его «шмайсере» осталась последняя обойма. Вместо того чтобы выпустить ее по врагам, Репнин… «дезертирует» в будущее. Попав на далекую неизученную планету, Саул (он же Репнин) сталкивается с насилиями, ужасами, концентрационными лагерями, со всей той скверной, которую преодолевает человечество на своем многовековом пути к физической и нравственной свободе. И Саул в конце концов приходит к убеждению, что совершить «прыжок» в коммунизм нельзя: право войти в коммунизм завоевывается очень высокой ценой, хотя бы и ценой собственной жизни!

Идея этого сложного и смелого по мысли произведения раскрывается в финале: заключенный концлагеря Репнин погибает в схватке с фашистами, расстреливая свою последнюю обойму.

Пристально вглядываясь в лицо нашего молодого современника, Стругацкие берут на вооружение лучшие его черты и наделяют ими своих героев, трансформируя эти черты применительно к новым общественным условиям.

Ненависть к мещанству, к рутине, ханжеству, лицемерию сочетается у Стругацких с подлинным гуманизмом. «Никакие открытия не стоят одной единственной человеческой жизни, — говорит Жилин. — Рисковать жизнью разрешается только ради жизни. Это придумали не люди. Это продиктовала история, а люди только сделали эту историю». И когда во время катастрофы на Радуге возникает вопрос, что надлежит спасать в первую очередь: материалы величайших научных открытий или же детей, находящихся на погибающей планете, спасают, конечно, детей.

Вот ситуация, в которой оправдывается не только право рисковать жизнью, но и отдать свою жизнь за жизнь других!

Изображая будущее, Стругацкие выдвигают на первый план острые, а иной раз даже трагические конфликты, к которым приводят неизбежные противоречия между стремлением человека покорить Вселенную и сопротивлением материи; между творческой одержимостью коллектива ученых и общественной целесообразностью, лимитирующей их действия; между субъективным пониманием нравственного долга и объективными историческими закономерностями, которые иногда заставляют отказаться от поступка-подвига, преждевременного в данных условиях.

Творчество Стругацких оптимистично. Во всех своих построениях они исходят из непреложного тезиса: истинная человечность не может быть неразумной. Разумное не может быть негуманным.

<…>

<…>

А. и Б. Стругацкие набрасывают в «Возвращении» реалистическую перспективу: индивидуальный быт в больших центрах будет сравнительно просто обеспечен общегородскими автоматическими линиями обслуживания — они доставят все, от обычной пищи до редкой репродукции. Наряду с тем сохранится какое-то время и индивидуальная автоматика для полугородской и сельской местности, а также в расчете на сугубо индивидуальные «пережиточные» склонности.

Время действия «Возвращения» — XXII век — гораздо ближе времени действия «Туманности Андромеды»: оно соответствует «эпохе упрощения вещей», которую герои Ефремова уже пережили. Что касается уровня техники (особенно в звездоплавании, транспорте, связи и многом другом), то он мало чем отличается в обоих романах. В отношении же человека к технике соблюден исторический масштаб.

Несомненно, при широком выборе готовых и высококачественных предметов быта большинство людей легко поступится привычкой самим готовить пищу, иметь собственную стиральную машину и т. д. Принцип экономности совпадет с отмиранием привередливости и капризов, с отживанием заинтересованности в «моем» быте. Но не у всех это произойдет сразу. А с другой стороны, некоторые сугубо индивидуальные бытовые интересы будут законно эволюционировать: один любит дома стереомузыку, другой — коллекционировать книги, третий — разводить цветы. И общество будет удовлетворять и те и другие потребности, понимая, что жизнь сама отсеет высшие и прогрессивные от отживающих.

<…>

Понадобятся «человекоподобные» роботы. Но они будут иными, чем представлял, скажем, автор «Страны счастливых»: не специализированные слуги-официанты (за которыми еще надо присматривать), а многоцелевые универсальные кибернетические помощники, наделенные известной самостоятельностью. Авторы «Возвращения» по-городскому именуют их дворниками. Но дворники не только занимаются уборкой, они делают все, что растрачивало силы человека на однообразные усилия: подбирают и пускают в дело отходы, сами ремонтируют друг друга, сами подзаряжаются солнечной энергией. И люди относятся к ним не как к бездушному механизму, а как к разумному домашнему животному, даже с теплотой.

Маленькая, но характерная деталь: вне производства, в быту, они работают по ночам — чтобы не досаждать людям своей суетней. И дело не только в том, что это хорошо показано. Стругацкие здесь развивают свою общую мысль о машине и человеке. Они больше чем кто-либо из современных фантастов постарались насытить будущее самоуправляющимися, самозаряжалощимися, самовосстанавливающимися и другими машинами, вплоть до саморазвивающихся (в соответствии с целевой установкой, избираемой самой же машиной после анализа окружающей среды). Их повести и рассказы — грандиозное шествие машины, поднимающей человека, настоящий апофеоз нашей машинной цивилизации в ее гигантском скачке в новое качество, которое сделает коммунизм прекраснее, чем представлялось его далеким гениальным провозвестникам.

И все же от «Страны багровых туч» (1959) через «Путь на Амальтею» к «Стажерам» (1962), «Возвращению» (1963) и повестям «Далекая Радуга» и «Трудно быть богом» (1964) — если взять главные книги Стругацких — заметна существенная эволюция. Нет, писатели не охладели к машине. Они по-прежнему любят и ценят ее за то, что она «будет работать всё тяжелое за человека», о чем мечтал шолоховский Давыдов. Но строй их последних вещей все же иной: здесь мысль о гуманистическом назначении науки и техники переходит в раздумье о судьбах цивилизации. Какой она будет, культура нашей Земли, рожденная машиной? Сохранят ли свой романтический, юмористически-философский или любой другой колорит нынешние или завтрашние кибернетические новинки? Будет ли вообще дух технической цивилизации характерен для наивысшей ступени коммунизма?

<…>

И. Ефремов показывал, каким необыкновенным станет человек в лучах высшего расцвета цивилизации. А. и Б. Стругацких увлекла другая мысль, несколько полемизирующая с ефремовской концепцией: коммунизм, с его удивительной научно-технической культурой, с его благородной чистотой человеческих отношений — по плечу уже нынешнему поколению передовых советских людей.

Писателям удалось создать образы несколько более конкретные и индивидуализированные. Но их положительные герои, по-своему привлекательные, все же не несут в себе таких вечных человеческих проблем, как Мвен Мас, Дар Ветер, Веда Конг. Вероятно, в полемическом пылу писатели наделили своих «современных людей будущего» несколько странными для советского человека 21–22 века свойствами. А. и Б. Стругацкие не торопятся объяснить, например, как это среди отправляющихся на Венеру космонавтов оказался человек, способный не только всерьез болеть славолюбием, но даже превратить случайное недоразумение в драку («Страна багровых туч»).