Когда они вернулись в дом Дасисов, все уже давно пообедали. Иоанна оставила для них на плите два горшка. Сели ужинать, но было не до еды. Деметриос и Аякс, ни о чем не спрашивая, захватив с собой ружья, сели на осликов и отправились в крепость. Генри не объяснил им, что они будут караулить, но они понимали — что-то очень важное. Чтобы не замерзнуть холодной ноябрьской ночью, взяли с собой одеяла.

Генри и Софья проговорили за полночь. Не могли заснуть, так были взволнованы. О возвращении в Афины не могло быть и речи. Софья забылась коротким сном уже на рассвете. Генри, как она догадывалась, не спал совсем.

С первыми лучами солнца они уже были на раскопе. Да и Стаматакис на этот раз не проспал. И тут же нашли еще золото, которое вчера в темноте не увидели: пять великолепных крестов, каждый из четырех золотых лавровых листьев, четыре витых золотых ожерелья и несколько отдельных золотых листьев. Все это Софья занесла к себе в блокнот, как, впрочем, и Стаматакис, и передала ему, получив от него расписку.

Генри распорядился, чтобы рабочие начали расширять стены могилы. К одиннадцати утра раскоп достиг двенадцати футов в ширину и двадцати одного в длину: открылись стены, выложенные камнем на высоту десяти футов, со следами копоти. Начался дождь и опять прогнал их из шахты. Остаток дня Софья провела за тем, что сшивала вместе с женщинами куски брезента — раскоп надо было предохранить от воды. Вечером Деметриос и Аякс отвезли брезент на акрополь и накрыли им отверстие шахты.

Дождь лил весь вторник, Генри метался по комнатам наверху, как загнанный в клетку тигр, призывая на голову бога дождя все кары, какие можно придумать на восемнадцати языках. Софья пыталась успокоить мужа, но безуспешно.

В среду солнце появилось и слегка подсушило Микены. Брезент помог — воды в раскопе было совсем немного. Генри спустил в шахту столько людей, сколько могло поместиться в ее тесном пространстве, дав им задание рыть слева и справа от галечного слоя, под которым они нашли первого доисторического покойника. Первые два фута осторожно копали кирками и лопатами. Как только показались еще два галечных слоя, Генри отправил рабочих на другие площадки. Он, Софья и лейтенант Дросинос аккуратно сняли гальку и отложили ее в сторону. Стоя на четвереньках, Генри и Софья осторожно убрали пепел и нашли еще два полусожженных костяка, покрытых золотом. У Генри перехватило дыхание. А Софье вдруг стало жутко. Она ведь на дне могилы, сырой, мрачной могилы, в которой больше трех тысячелетий назад были похоронены древние цари. Имеет ли она право нарушать их вечный сон? Чем отличается она от осквернителей праха? Обыкновенных грабителей могил? Того, кто потревожил прах, говорят, ожидает страшная кара.

На каждом черепе было по пяти массивных диадем, каждая длиной девятнадцать дюймов, шириной в середине четыре дюйма, скрепленных вместе медной проволокой. Эти диадемы ничуть не похожи на те две, троянские, представлявшие собой ободок с множеством висящих цепочек. Просеивая пепел, нашли еще девять золотых крестов. Затем пошли предметы, имеющие сходство с троянскими находками: обсидиановые и бронзовые ножи, осколки большой серебряной вазы с медным устьем, покрытым толстым слоем позолоты и резьбой, серебряная чаша, множество черепков искусно расписанной лепной и гончарной керамики, несколько терракотовых треножников. Для Генри самой важной находкой были две фигурки с рогами—культовые изображения Геры.

— Это доказывает, — воскликнул он, — что уже в самой глубокой древности здесь поклонялись Гере в этом ее образе!

Софья услышала, как Стаматакис буркнул себе под нос:

— Ничего подобного это не доказывает. Почему бы вам не заниматься своими находками, а теории оставить тем, кто знает границу между гипотезой и фантазией.

Генри поблизости не было, и он не слыхал этих слов эфора, но Софья наградила Стаматакиса уничтожающим взглядом.

Небольшие костры, разложенные древними могильщиками на нижнем настиле гальки, сожгли только плоть — кости остались целы. Но только Генри дотронулся до скелетов, они рассыпались — так они пострадали от дождя. Все уцелевшие кости Генри собрал — получилось не больше, чем от трех скелетов, найденных в Трое.

— В Трое сожгли Гектора и Патрокла, но огонь пощадил их кости, — размышлял Генри на обратном пути в Харвати. — В Микенах укладывали своих усопших владык между двумя слоями гальки и разжигали под ними слабый огонь, чтобы сгорели только плоть и одежда. Скорее всего, это диктовалось санитарными соображениями.

Стаматакис его не слушал.

— Вечером отправлю телеграмму в Афины, — объявил он, — пусть немедленно пришлют помощников, чтобы помогли составить каталог находок. И еще потребую прислать солдат для охраны золота. Я отвечаю за все. Вдруг что-нибудь будет украдено.

— Надеюсь, ни я, ни госпожа Шлиман не входят в число подозреваемых, господин Стаматакис? — с улыбкой отозвался Генри.

Подобных волнений в их жизни еще никогда не было. Генри почти всю ночь писал статьи для лондонской «Тайме». Софья — очередную статью для афинской «Эфимерис». Когда она наконец заснула, ей приснился кошмар: она в ловушке, на дне глубокой могилы, и никак не может оттуда выбраться. Полуистлевшие черепа древних царей обросли плотью и таращатся на нее:

— Кто ты? Зачем потревожила наш покой? Дом Дасисов бурлил. Золота в Харвати никто не видел. Но все знали, что в могилах найдены древние скелеты. А в памяти народа жило предание, что, если могилы микенских царей когда-нибудь раскопают, в них окажутся несметные сокровища. Все видели, как Стаматакис шел но Харвати, прижимая к груди какой-то узел. Здесь, как и в Троаде, люди не сомневались— первое золото далось в руки не кому-нибудь, а доктору Шлиману и госпоже Софье.

Спирос кончил расчистку круглого зала сокровищницы Софьи—и она и Генри должны были признать, что грабители сюда наведывались, — и Ромаидис сфотографировал Софью. В теплом шерстяном жакете, отделанном шнуром, длинной юбке и черной шляпе она стояла перед огромным входом под треугольной нишей, ее рабочие сгрудились в центре зала, из расщелины сверху на них сеялся солнечный свет. Фотография была опубликована во многих газетах, и откопанный Софьей толос стал называться «Сокровищницей миссис Шлиман», пока не был официально наречен «Гробницей Клитемнестры». Несмотря на дожди, Генри продолжал раскопки. Начали отрывать третью могилу. Дело оказалось нелегким—две простые без орнамента плиты, отмечавшие эту могилу, были придавлены огромными кубической формы глыбами. На глубине трех футов рабочие наткнулись на две большие горизонтальные плиты, а пятью футами ниже еще на три такие же плиты. Генри не сомневался, что их возложили на могилу последующие поколения, чтобы место захоронения не стерлось со временем в памяти людей.

— Видите, с каким почтением относились древние к этим могилам. Первоначальные надгробья постепенно уходили под землю, но местонахождение могил было так хорошо известно, что их снова и снова отмечали надгробным камнем.

Стремясь найти выдолбленную в скале могилу, рабочие преодолевали огромные завалы многовековых наслоений. Глубина достигала уже тридцати футов, землю поднимали наверх в корзинах. В засыпи нашли несколько мужских скелетов без всяких украшений и погребальных даров, а также множество клинков и осколков ваз; кости скелетов совсем истлели, их невозможно было поднять наверх.

— Скорее всего, царские телохранители, — заключил Шлиман. — Известно, что в некоторых средиземноморских странах вместе с царями хоронили слуг, рабов и телохранителей.

В одном месте пришлось рыть под нависшей скалой. Шлиман обещал рабочим дополнительную плату за каждую пусть даже самую пустяковую находку. В скале была глубокая трещина, но именно под этой скалой оказалось много древних истиц, и двое рабочих то и дело ныряли под нее и возвращались все с новыми и новыми находками. Наблюдая за ними, Генри заметил, что трещина вдруг раздалась. Он бросился к рабочим, успел оттащить их шага на два, и в тот же миг скала с ужасающим грохотом рухнула. Брызнувшие в стороны осколки сбили всех троих с ног. Софья бросилась к Генри, помогла ему подняться на ноги.