На константинопольском базаре он купил для нее серебряный филигранный браслет: поверх пластины серебряные нити, не толще волоса, сплетались в цветочный орнамент: длинная изящная застежка была унизана камушками, утопленными в ярко-голубой эмали. Он, наверное, потратил немало времени, пока набрел на эту прелестную вещицу.

А Софья радовалась уже одному тому, что он вернулся.

Генри не забронировал по телеграфу номер в- «Англетере», полагая, что Софья дожидается его в гостинице, и сокрушенный управляющий смог предложить Шлиманам только мансарду. Генри поворчал, но выхода не было. Когда через три дня подали первый счет, он отказался верить своим глазам.

— Сто семьдесят шесть франков за этот убогий мезонин?! У них еще хватило наглости поставить в счет полный стол, когда мы почти не пользуемся их кухней! Ноги моей больше не будет в этом auberge [13]!

Трудно было лучше подгадать время, чтобы поделиться планами, которые исподволь вызрели в ее уже умудренной голове.

— Генри, ты говорил, что раскопки в Гиссарлыке займут у нас не менее пяти сезонов.

— Именно так, работы там—только-только управиться за это время.

— Значит, зимовать мы будем в Афинах. Тогда есть смысл снять или даже купить здесь дом. У тебя будет свой кабинет, у меня — кухня…

— И удобная спальня наконец!

— Когда ты будешь уезжать по делам… и вообще… мне не надо будет бежать к маме. По-настоящему я не почувствую себя замужней женщиной, пока не стану хозяйкой в собственном доме.

— И матерью пары ребятишек. — Он ласково притянул ее к себе. — Решительно все врачи говорили мне, что беременность навсегда избавит тебя от всяких спазм в животе. Я не хотел детей, пока ты частенько раздражала меня. Детям нужно передать любовь, а не досаду.

Расцеловав ее в обе щеки, он заключил:

— Ты права. Став счастливой хозяйкой в доме, ты и меня скорее сделаешь счастливым отцом. Какая часть города тебе больше нравится?

— Кварталах в двух от Акрополя есть хорошее местечко, еще не застроенное. Там тихо, виден весь город, летом нет пыли. Мы будем жить в тени Парфенона.

Скоро им приглянулся новенький дом на улице Муз: в неоклассическом стиле, двухэтажный, с полуподвалом для прислуги. Двустворчатая входная дверь была выкрашена коричневой краской, высокие квадраты окон в гостиной и столовой выходили на поросший лесом склон холма Муз. Наверху были три спальни и маленькая гостиная — все светлые, хорошо проветриваемые; из гостиной дверь вела на открытую веранду. Над парадным входом нависал балкончик с ажурной решеткой; карниз дома из простой обожженной глины венчали медальоны в форме раковин. Из сада за домом открывался вид в сторону Пирея и Старого Фалерона; внизу Кифис спешил выбраться из города к морю.

Софье дом нравился. Комнаты большие, с высокими потолками, стены украшены гипсовой лепниной — цветы, розетки. В нижних комнатах стены были заштукатурены мраморной крошкой и отполированы до полного сходства с светло-серым мрамором. Полы в кухне, столовой и в коридорах выложены плиткой, в остальных комнатах — деревянные, из дощечек разной длины. Из прихожей наверх вела широкая деревянная лестница с резной балюстрадой. В укромном углу скрывался ватерклозет в турецком стиле: глиняный стульчак с подножиями по обеим сторонам.

Вся улица Муз уложилась в четыре квартала, дома стояли только по одну ее сторону, а сразу напротив, через дорогу, поднимался каменистый, густо поросший деревьями холм Муз с гробницей Антиоха Филопаппа на самой его вершине. Город—а лес подступал почти к порогу дома. Всего в трех кварталах отсюда, если смотреть в сторону театра Диониса и Одеона Герода Аттика, из ступенчатого мраморного развала поднимался Парфенон. Кончалась улица Муз тупиком, редко кто здесь пройдет или проедет. Чтобы попасть в город на экипаже, надо было обогнуть Акрополь; к его портику Софья подходила за несколько минут. Акрополь станет их близким другом.

Неподалеку высился холм Ареопага, где в классический период Совет старейшин разбирал государственные и юридические дела, вершил суд над обвиняемыми в убийстве. В «Эвменидах» Эсхила здесь судили Ореста, убившего свою мать Клитемнестру в возмездие за убийство Агамемнона. По каменным ступенькам, вырубленным в скале Ареопага, Софья всходила наверх и за холмом Агоры видела город внизу и дальше — серебристо-зеленые оливковые рощи, виноградники, гору Гимет, всю заросшую мятой, шалфеем, лавандой, тимьяном, терпентином, — обиталище пчел, приносящих самый ароматный в мире мед.

Ближайший к дому участок тоже продавался. Генри его купил, и они решили завести прохладный огороженный сад: насадить пальмы, цветущий кустарник, вырыть прудики, дорожки посыпать гравием, поставить две высокие решетки для винограда и глициний. Генри нанял плотника выстроить восьмиугольный чайный домик вроде того, какой он недавно видел в роскошных садах Фрэнка Калверта в Чанаккале.

Нарушая здешние неписаные законы, Генри держал с Софьей совет, и покупая дом, и обставляя его.

— Я ничего не понимаю в обстановке, — призналась Софья. — Греческие дома обставляют скупо. У нас мало леса, и мы делаем мало мебели, а европейская нам не по карману. Почти все, что было у нас в доме на площади Ромвис, приобреталось по случаю или перешло от дедушки с бабушкой.

— Ничего, справимся: у меня есть опыт.

— Генри, твоя парижская квартира великолепна, но ведь В комнатах совершенно не пройти. У меня было такое чувство, словно я иду по узенькой тропке через лес.

— Французы считают свободное место потерянным: его обязательно нужно занять пуфиком или резным столиком.

Они обегали все Афины, пока подобрали необходимое. Для спальни нашли резную итальянскую матримониале, супружеское ложе, подобное тем гигантским сооружениям, на которых они спали в медовый месяц. Потом повезло достать ореховый комод, инкрустированный атласным деревом, — для белья. В одной антикварной лавке их ждал французский шкафчик деревенской работы, это для одежды. Приятной удачей стал умывальник: скрывавшая металлический тазик крышка изнутри была зеркалом, по обеим ее сторонам поднимались этажерочки для туалетных принадлежностей.

В столовой добрым почином стало приобретение английского орехового стола—именно то, что им хотелось: круглый, раздвижной, на массивных резных ножках. В скором времени подвернулись и стулья, обтянутые тисненой кожей; их спинки и ножки украшала ручная резьба. У одной стены поставили полукруглый буфет со стеклянными дверцами, разместив в нем яркие керамические супницы и дрезденский фарфор; у стены напротив—горку резного красного дерева для хрусталя и серебра. С потолка на бронзовых цепях свисала тяжелая, в форме колокола, фарфоровая лампа.

— Здесь уже повернуться негде! — вскричала Софья, когда на место водворился последний, десятый стул. — Только подать на стол да убрать со стола.

Генри усмехнулся.

— Может, хоть в гостиной оставим побольше места? — с надеждой спросила Софья.

В своем кабинете Генри водрузил высокий темного дерева секретер: в верхней его части за стеклом он держал книги, нижняя закрывалась наглухо и служила ему бюро для личных бумаг, деловой переписки, банковских счетов, дневников. Еще Генри приобрел подковообразный, красного дерева столик в стиле эпохи Регентства, который так приятно захламить рукописями, письменными принадлежностями, раскрытыми на нужной странице книгами.

Софья между тем с одушевлением занялась кухней. Это была просторная комната в задней части дома, выходившая во внутренний двор. Софья купила плиту с пятью конфорками, высоко вознесенным медным козырьком вытяжного шкафа и дымоходной трубой сзади. Столяр приладил к стене две полочки для ламп. В углу — каменная воронка водослива, над нею бак для воды. Над очагом, на широкой доске Софья расставила глиняную посуду. На задней стене набила доску с крючками для мешалок, лопаточек, черпаков, мерных чашек; на левой стене отвели место для навешивания кувшинов. Софья купила маленький круглый стол и два стула с плетеными спинками. Дверь между очагом и плитой вела в задний двор; в жаркую погоду ее держали открытой.