Следующее письмо пришло из Парижа. Он очень сердился на нее за то, что она не писала ему, а приехав в «Гранд-отель», нашел от нее сразу шесть писем. Вот была радость. Левое ухо как будто прошло, но, уезжая из Галле, он забыл вложить в него ватный тампон. И опять простудился, так что придется идти к ушному врачу в Париже.

…Он собирается в Неаполь, хочет посмотреть новые раскопки в Помпеях.

В Неаполе Генри останавливается в «Гранд-отеле». Хозяин этой гостиницы был его старый друг. Левое ухо опять стало сильно болеть. Доктор Коццолини сделал ему инъекцию. Наркотик помог, но доктор не советовал ему в ближайшие дни ехать в Афины. На другой день вместе с доктором Коццолини отправились смотреть раскопки Помпей. Накануне рождества он обедал один в ресторане гостиницы. Завтракал на другой день в буфете.

Дальнейшие события, которые постепенно доходили до Софьи, показались ей невероятными. Рождественским утром в десять часов Генри вышел из гостиницы — пошел, по-видимому, сделать инъекцию. Но у врача не появился. На улице вблизи Пьяцца делла Сайта Карита он упал на тротуар и потерял сознание. Когда он пришел в себя, подошедшие к нему люди спросили, что случилось. Он не отвечал — язык не повиновался ему. Полицейский отвел его в ближайшую больницу. Бумажник с золотыми завалился так глубоко в карман, что полицейский его не нашел. В больнице Генри не приняли—кто за него будет платить? Оставалось отвести его в полицейский участок, где, к счастью, в кармане его жилета нашли визитную карточку доктора Коццолини. Пригласили доктора в полицию; узнав, что произошло, доктор пришел в ужас: подобранный в полубессознательном состоянии человек был знаменитый доктор Шлиман. Доктор Коццолини заказал удобный экипаж и отвез Генри в «Гранд-отель», где его напоили крепким бульоном, отнесли наверх и уложили в постель.

Немедленно вызвали находившегося в Неаполе известного немецкого хирурга доктора фон Шоена. Он вскрыл левое ухо Генри, очистил его от гноя, но сказал, что, по-видимому, нужна трепанация. Речь к Генри не вернулась. Хозяин гостиницы сам ухаживал за ним, поил бульоном и кофе.

На другое утро — был второй день рождественских праздников— в комнате, примыкавшей к спальне Генри, собрались доктор Коццолини, доктор фон Шоен и еще шесть специалистов— решали, можно ли делать трепанацию черепа. Пока они совещались, едва теплившаяся в Генри жизнь угасла.

Все эти события Софья узнавала из телеграмм. Узнав, что Генри упал на улице, она немедленно собралась в Неаполь. Была пятница. Парохода на Бриндизи в тот день не было. А вечером пришла последняя телеграмма. Ее муж скончался.

Дёрпфельд и ее брат Панайотис уговорили Софью остаться дома. С субботним пароходом, уходившим в Бриндизи, они отплыли в Неаполь, чтобы привезти в Афины тело Генри.

Она сидела в библиотеке за письменным столом Генри: ей было так горько. И не только потому, что Генри не стало — это не было неожиданностью: он уже давно болел и занимался многочисленными делами без прежнего азарта, — а потому, что он умер на чужой постели в гостинице, далеко от своего дома: никто из родных не был с ним в его последнюю минуту, не поцеловал его, не сказал последнее прости. Затем пришло сознание вины. Узнав о тяжелой операции, она должна была немедленно ехать в Галле. Но как редко за двадцать один год жизни с Генри она восставала против его желания. А он ведь не велел ей ехать к нему…

Она должна была настоять, чтобы он из Галле ехал прямо в Афины, где так тепло и где он потихоньку поправился бы в своем красивом доме, окруженный любящими людьми — женой, взрослой дочерью, сыном-греком, а он вместо этого помчался в Берлин повидать Вирхова, в Париж повидать других друзей, в Неаполь посмотреть раскопки Помпей… как это было на него похоже. Она никогда не могла направлять его поступки. Да и никто не мог.

Софья содрогнулась, представив себе, что его, умирающего, отвергла больница потому только, что там никто его не узнал, а ведь они могли бы еще спасти его. Не узнать доктора Шлимана. одного из самых знаменитых в мире людей! Телеграммы соболезнования идут до сих пор со всех концов земли, газеты полны длинных статей о его удивительной жизни, о том великом вкладе, который он внес в археологию, в изучение предыстории человечества.

Генри Шлиман, умерший за несколько дней до своего шестидесятидевятилетия, до конца прошел свой жизненный путь. Он исполнил свое предназначение. Гомеровская Троя, царские могилы Павсания в Микенах, сокровищница Орхомена, Тиринфский дворец…

И все это уже в прошлом.

Через несколько дней Дёрпфельд и Панайотис привезут его обратно домой—его последнее путешествие, которых было так много. Когда вскроют завещание, она отдаст на строительство усыпальницы пятьдесят тысяч драхм. Протестантский пастор отслужит заупокойную службу. А когда мавзолей будет готов, тело Генри упокоится в нем… навеки.

Она вытянула на столе руки, уронила на них голову. В сердце хлынуло одиночество.

Одна в тридцать восемь лет. Хозяйка грандиозных «Палат Илиоина. Андромахе девятнадцать лет, за ней ухаживает студент из университета. Возможно, она скоро выйдет замуж и покинет ее. Агамемнону еще двенадцать лет. Он будет ее утешением.

Она знала содержание завещания Генри, которое он составил 10 января 1889 года. Он щедро обеспечил свою русскую семью, оставил подарки сестрам, Вирхову, Дёрпфельду. Андромахе и Агамемнону завещаны целые состояния. Когда-то очень давно он отвел ее отца Георгиоса Энгастроменоса к нотариусу и заставил подписать документ, в котором говорилось, что его семнадцатилетняя дочь Софья никогда не будет претендовать на его, Генри Шлимана, имущество. И вот теперь он завещал ей «Палаты Ил иона» со всем их содержимым, здание в Берлине и много другой собственности, включая здание Германского археологического института. Жизнь ее обеспечена. Она сможет содержать «Палаты Илиона», как их содержал Генри, примет как гостя каждого, кто переступит их порог, откроет двери музея, где выставлена их троянская коллекция. А когда она устанет от гостей, у нее есть надежное убежище — ее дом и Кифисье.

Софья встала из-за стола, вышла из библиотеки и спустилась вниз. Медленно прошла по бальному залу, остановилась под фреской с портретом Генри, окруженном цитатами, которые он выбрал из любимых греческих классиков, услыхала его голос, читающий для нее отрывки из его любимых произведений. Воспоминания накатились на нее, как волны Эгейского моря. Теоклстос Вимпос нашел ей хорошего мужа и мудро направлял ее сквозь жизненные бури.

Она больше никого никогда не полюбит. Еще долго будет жить в Афинах всеми уважаемая госпожа Софья Шлиман. будет давать деньги Дёрпфельду, чтобы он продолжал раскопки Трои, защищать честь и дело всей жизни своего мужа от немецких капитанов бёттихеров, английских стилменов и пенроузов и всех других, кто попытается бросить тень на его имя и работу. Она молода, богата, и у нее впереди еще долгая жизнь. Но ведь годы вдовства подразумевались с самого начала. И она не роптала на судьбу. Софья поднялась в свой будуар, опустилась на колени перед иконой и помолилась за душу Генри Шлимана. Пусть память о нем живет вечно.