Конни заметила, что Мэгги опять смотрит на часы.

– Он приедет, – успокоила она ее. – Не было случая, чтобы он не поспел на премьеру.

– Через каких-нибудь пятнадцать минут дадут занавес, – сквозь зубы процедила Мэгги.

– И ни пуха нам, ни пера. Что ж, репетиции прошли как по маслу. Спектакль тоже удастся. На прогоне я не заметила ни одной шероховатости. А у меня глаз наметан.

Мэгги промолчала. Она сидела, молча уставясь на свое отражение в зеркале, критически исследуя каждый миллиметр кожи и одновременно раздумывая над тем, куда же запропастился Барт.

– Неужели он так и не сказал тебе, куда поехал? – спросила она бог знает в который раз.

– Нет, – тоже в который раз ответила Конни. – Он носится как заведенный по твоему заданию, ты что, забыла? А давать отчет в каждом своем шаге – не в его характере, это тебе известно не хуже моего.

Мэгги раскрыла несессер с маникюрным набором и принялась полировать ногти, которые всего несколько часов назад были обработаны профессиональной маникюршей.

– Что у нас сегодня с публикой? – Мэгги внезапно переменила тему разговора, как обычно делала, затрудняясь с ответом.

– Весь цвет собрался, ни одного свободного места. – Конни махнула рукой в угол, где громоздились корзины цветов и букеты с вложенными в них визитными карточками. – Сама видишь, что творится.

Мэгги бросила взгляд на цветы, но настроение ее не улучшилось. Объятие и поцелуй Конни и Барта перед каждой премьерой давно стали священным ритуалом. В эти минуты, когда отсутствие Барта нарушало привычный ход событий, этот давно установившийся ритуал приобрел вдруг особое значение.

– Да явится он. Не осмелится нарушить порядок, – не без ехидства заметила Конни.

Раздался стук в дверь, и Мэгги подскочила как ужаленная. Но это был не Барт.

– Дорогая...

В дверь вошла жена знаменитого актера, тоже актриса.

– Я на секундочку, только пожелать тебе успеха. Знаем мы, чего ты ей желаешь, подумала про себя Конни. Провала, да чем громче, тем лучше.

Две звезды коснулись друг друга щеками. Гостья всю жизнь ревностно следила за своей соперницей. Она тоже мечтала сыграть Мэгги-Кошку, но хотя всем было известно, что в жизни она настоящая тигрица, эта роль была ей не по зубам.

– Ну как ты, готова? – буравя ненавистную приятельницу глазами, спросила тигрица.

– Как всегда, дорогая.

– Какая же ты молодец, сохраняешь спокойствие даже перед премьерой! Просто железная леди! Меня всегда поражала эта твоя способность. Жаль, что мне это не удается... Я просто чудовищно чувствительна к окружающей атмосфере. Общая паника действует на меня заражающе, я тоже завожусь. Счастливица, у тебя нет этого, как бы сказать... ну, не то чтобы у тебя совсем нервов не было, но, в общем, ты понимаешь, что я хочу сказать?

Прозвенел второй звонок, и тигрица, взмахнув своими умопомрачительными ресницами, промолвила:

– Хьюго тоже шлет тебе поклон и желает удачи, милочка. Ну, как говорится, ни пуха ни пера.

И она исчезла, послав на прощанье отравленный завистью воздушный поцелуй.

– Она бы с удовольствием посмотрела, как тебя вымажут в смоле и вываляют в перьях, – прокомментировала Конни, с треском захлопнув за ней дверь.

Через минуту опять послышался стук, и на этот раз вошел Джоэл де Сантис.

– Ну что, мы готовы? – бодро спросил он.

– И рвемся в бой, – в тон ему ответила Мэгги, поднимаясь, чтобы обняться с режиссером.

– Узнаю мою отважную девочку, – откликнулся Джоэл и, будто только что заметил отсутствие Барта, спросил, оглядывая гримерную: – А где же Барт?

– Здесь.

И в самом деле, он стоял, прислонившись к притолоке, огромный, сильный красавец мужчина. Если бы не учащенное дыхание, ни за что нельзя было бы догадаться, что он только что стремглав одолел сотню ярдов. Его молитва о счастливом пути, видно, не достигла небес и осталась не услышанной. Не успел Барт выехать на загородное шоссе, как начался дождь, потом, покрыв за сорок минут расстояние в шестьдесят миль, он попал в хвост гигантской пробки, которую устроили автофургоны, забаррикадировавшие обе дорожные полосы. Пришлось потерять тридцать пять драгоценнейших минут. В Лондон он угодил в час пик. «Ягуар» пришлось припарковать довольно далеко от театра, и уже оттуда Барт добирался бегом, показав личный спринтерский рекорд.

Джозл перехватил взгляд Мэгги и все понял.

– В таком случае позвольте удалиться, – сказал он, отступая к двери. – Успеха тебе, дорогая.

Послав ей воздушный поцелуй, он обернулся к Барту и особенным голосом проговорил:

– И тебе тоже.

– Где тебя черти носили? – прошипела Мэгги, не дожидаясь, пока закроется дверь за Джоэлом.

– Пробки везде. Просто черт знает что за поездка была. Машину пришлось оставить за километр отсюда, топал пешком.

– Ее же уведут, – не скрывая удовлетворения, заметила Мэгги.

– Выбора не было. Иначе бы я не успел к началу спектакля.

– Надо было раньше думать, – возразила Мэгги ледяным тоном.

– А я раньше и начал. К сожалению, с погодой не повезло, да и на дорогах везде заторы.

Он не стал рассказывать про свои партизанские действия. Нельзя рассеивать внимание Мэгги перед премьерным спектаклем. Он молча прошел через комнату и нежно положил руки на плечи Мэгги и нахмурился, почувствовав, как они напряжены.

– Повернись! – скомандовал он.

Мэгги послушно повернулась к нему спиной, и Барт стал массировать ей спину. Почти с первого прикосновения он почувствовал, как обмякли, расслабились ее плечи под его сильными длинными пальцами.

– Но ты, гаденыш, все-таки заставил меня поволноваться, – сказала она уже беззлобно.

– И тем не менее я на месте. – Он прошелся костяшкой большого пальца по позвонкам. – Преодолел все препятствия. И все ради тебя.

Убедившись, что на спине нигде не осталось напряженных участков, Барт закончил процедуру поцелуем в плечико.

– Мне понравилась комбинашка, – одобрительно сказал он.

Первый акт Мэгги должна была играть в комбинации. Она всегда с одержимой требовательностью относилась к костюмам, которые ей надо было носить на сцене или на экране. Эту комбинацию, вернее, две таких комбинации (вторая – на всякий случай) специально сшили для нее точно по фигуре. Легкий натуральный шелк цвета слоновой кости обволакивал ее тело. Грудь прикрыли тончайшие кружева, открыв ровно столько, сколько нужно, – ни больше, ни меньше.

– Ну как, в меру сексуально? – спросила она у Барта, мнением которого дорожила. – Не чересчур?

– На дюйм больше вырез, и было бы чересчур. А так...

Она состроила ему гримаску и подошла к Конни, которая держала перед собой белое кружевное платье, которое Мэгги вскоре должна будет скинуть, с треугольным вырезом на груди и длинной юбкой, с масляным пятном, из-за которого платье придется поменять. К нему Мэгги надевала белые атласные туфельки на высоком каблуке, тоже сделанные на заказ.

Раздался звонок, предупреждающий о том, что через пять минут поднимется занавес. Мэгги крутанулась перед зеркалом, чтобы оценить себя во всей красе, и вынесла свой вердикт: «Я готова».

Барт распахнул дверь, Мэгги вышла первой, они с Конни пошли следом. Они еще направлялись в кулисы, а Тони Адамс, игравший мужа, Брика, уже находился на сцене, за перегородкой, как бы принимая душ. Включили микрофон, шум воды усилился, зазвучал громче, и Барт, наблюдая за Мэгги, увидел, как она на глазах превращается в другую женщину, другую Мэгги, становится нервной, взбудораженной, почти отчаявшейся, изголодавшейся по близости. Когда взвился занавес, она взошла на сцену быстрой, мелкой походкой, выдающей внутреннее беспокойство.

Зная свою публику, Мэгги никогда не начинала сразу с реплики. Ее неизменно встречали громом аплодисментов, и этот момент следовало заполнить немой сценой. Они с Джоэлом заранее подумали об этом. Мэгги принялась открывать и закрывать один за другим ящики комода, будто разыскивая какую-то вещь. И только когда стихли овации и в зале слышался только шум воды за перегородкой, она произнесла свою первую строчку: «Какой-то безмозглый идиот уронил на меня горячий бисквит, придется переодеться!»