Стадо слонов направлялось к ближней речушке. Первым шел могучий самец — вожак. Неоднократно ему приходилось повстречать человека и всякий раз удавалось спастись, уводя при этом все стадо. В ноге прочно засел наконечник копья, на боку с трудом заживала рана, которую слон получил в яме-ловушке. Он бы так и погиб в ней, если бы стенки ямы не оказались подмытыми грунтовыми водами. Повезло... И теперь вожак в любом из ничтожных людишек видел смертельного врага.

За ним следовали четыре самки и два слоненка, а замыкали шествие два молодых самца.

Малыши шаловливо взвизгивали и на ходу хватали хоботами сочные стебли, а строгие мамаши то и дело осаживали их. Вожак был угрюм, его в это утро раздражало почти все — разболелась старая рана... И тут он почуял ненавистный запах. Человек!

Вожак издал трубный звук, сразу прекратив все баловство малышей и призвав их к порядку.

Человек лежал на земле, поперек тропы. Что это? Очередная хитрость? У людей ничего не бывает просто так — где-то здесь может оказаться яма с вбитыми острыми кольями или загонщики с невыносимо громкими трещотками.

Вожак остановился, вытянул хобот и стал принюхиваться. Нет, похоже, что этот человек здесь один. И слон медленно придвинулся поближе. Он всматривался маленькими глазками в застывшего от ужаса португальца и в его большой голове с трудом ворочались мысли.

Кто знает, возможно, слон и переступил бы через португальца, но именно в этот миг расшатался кремневый наконечник, застрявший в колене. Острая боль пронизала мощное тело и слон заревел. Он вонзил бивень под ребро португальцу, а затем наступил на него всей тяжестью передних ног...

Джунгли вздрогнули от нечеловеческого вопля.

Мальчишки очнулись от полузабытья — как иначе назвать эту странную смесь сна и бодрствования — и переглянулись. Витторио Брюльи побледнел и шептал молитвы одну за другой.

— Неужели это случилось? — с тоской вопрошал Генрих. — Пусть мы были с этим пиратом на ножах, но все же он человек, какой ни есть... Страшная смерть...

Ответом ему был второй вопль, а затем и еще три, один за другим. Предсмертные крики были полны такой муки и боли, что хотелось заткнуть уши или умчаться куда-нибудь за сотню миль от этого страшного места.

— Все... Кончено... Все пятеро погибли... — сказал еле слышно Брюльи.

— Мбаса, ты бы разведал, что уготовано нам? — сказал Генрих.

Негритенок с готовностью вскочил и помчался к хижинам, где уже суетился народ. Местные жители восприняли леденящие душу крики вполне спокойно — подумаешь, еще полдюжины белых не прошли проверку. Бывает...

Тем более, что все были заняты приготовлениями к какому-то местному празднику.

— Весело ему... Про нас и забыл совсем! — ворчал Витторио Брюльи, глядя, как играет с местными мальчишками Мбаса. — Ты слишком хорошо к нему относишься, принц. Слуг надо учить! Почему бы не дать хорошенько в ухо или не стегнуть хлыстом? Сейчас-то уже поздно, он у себя дома.

Генрих не ответил на такую очевидную глупость. Раз негритенку удалось сдружиться с детьми этого племени, то это будет только на пользу. Может, и к пленным отношение переменится.

Но негритенок не забыл про воду и еду, он лишь немного отвлекся. Вскоре он возвратился с наполненной калебасой и теплыми лепешками.

— Ты видел шамана? Он собирается нас развязывать? — спросил немедля Генрих. — У меня все тело уже деревянным стало, скоро и разговаривать не смогу!

— Я спрашивать. Он говорить, что сам развяжет, когда будет надо.

— Вот негодяй! Ему до наших мучений и дела никакого нет! — рассерженно сказал Брюльи. — Слушай, да развяжи ты нас сам. Ничего они не сделают, мы же не собираемся бежать!

— Еще как собираемся... Я не намерен здесь выжидать, что еще придумает этот колдун, — Генрих говорил тихо, еле слышно. Кто знает, не обучил ли шаман французскому и воинов, стоявших в карауле.

Со стороны деревни доносились звонкие протяжные крики и удары тамтамов, громкое кудахтанье, мычание и блеяние.

— Эй, Мбаса, а что там все-таки происходит? Чему они так радуются и что готовят? — спросил Жан-Мишель.

— Они устраивают праздник Плодородия и Дождей. Сегодня ночью они начинать.

— А ты спрашивал, что они собираются делать с нами? Не нравится мне этот шаман...

А шаман уже тут как тут — подошел и остановился, гордо и важно выпрямив спину.

— Как провели ночь? Не кусали ли вас комары? — тонкие иссиня-черные губы растянулись в ухмылке. — Слышали, как вопили враги моего племени? Эти люди оказались с черной душою и гнилым сердцем.

— Прикажите нас развязать! — крикнул Генрих изо всех сил, чтобы до этого черного колдуна дошло наконец. — Прекратите издеваться над нами!

Шаман издал короткий смешок и ответил:

— Не нравится ему. Спроси у своего темнокожего маленького друга, как чувствуют себя рабы, закованные в цепи всю свою жизнь. Как они умирают под палящими лучами солнца на плантациях. Как калечат черных детей в угоду правителям Востока. Он расскажет тебе, сколько племен Африки уже сгинуло без следа! Поэтому не зли меня, сын короля.

И все же после этой тирады шаман подал знак воину и тот срезал веревки с онемевших рук пленников.

Генрих завалился на бок. Все члены проржавели и стали нечувствительны, а кисти рук побагровели и отекли. Мбаса кинулся перед ним на колени и принялся растирать и разминать тело мальчика. Вскоре стало еще хуже — когда застоявшаяся кровь начала свое движение, руки и ноги немилосердно закололи тысячи острых иголок, словно принц спал в обнимку с дикобразом. Он чуть не кричал от боли. К счастью, это вскоре прошло и он сумел даже подняться и сделать несколько упражнений, совсем приходя в норму. Таким же образом восстановили силы и Жан-Мишель с Брюльи.

Шаман уже успел удалиться и пленники остались без опостылевших веревок и без молчаливых охранников.

Но свобода оказалась весьма относительной, за пришлыми постоянно следили. Каждый шаг был под неусыпным присмотром и едва кто-то подходил слишком близко к зарослям, тут же следовал грозный окрик.

После долгой и почти бессонной ночи очень хотелось спать. Генрих не стал бороться с искушением и, едва утолив голод, устроился в прохладной тени пышного кустарника. Духота и влажность в джунглях изматывали душу и тело, вгоняя в постоянную сонливость любого европейца.

Рядом с принцем пристроился Жан-Мишель, положив голову ему на колени.

— Мбаса, — сонным голосом сказал Генрих, — ты приглядывай, как бы нас тут не съели ненароком. И если что, сразу буди!

Витторио Брюльи насмешливо поглядел на уснувших мальчишек. Ему, закаленному в морских переходах и сражениях, любая жара была нипочем. Чем бы заняться? И пират решил побродить по деревне, в надежде высмотреть удобный путь к бегству.

Возле одной из хижин дымилась выложенная из плоских черных камней печь, на которой кипел и бурлил большой прокопченный котел. Приторный сладковатый запах уходил высоко вверх и привлекал многочисленных голодных жителей леса. Стая рыжих обезьян величиной с кошку облепила ближние деревья. Они визжали, рычали, свистели по-птичьи — выпрашивали подачку. Но на них внимания никто не обращал, не до того было. Женщины носились без остановки, с плетеными корзинками в руках, полными ароматных фруктов, с посудой, со связками орхидей и пальмовыми ветвями. Все это они вносили в самую большую хижину, там и оставляли.

А мужчины, как и в любой стране мира, лишь снисходительно наблюдали за предпраздничной суетой, да пили маленькими глотками веселящий напиток, сваренный из зерен проса.

Одну чашку предложили бродившему бесцельно Витторио Брюльи и с затаенным любопытством наблюдали за его реакцией.