-- Какая у нас еще может быть работа для математика!

Около особняка стояло несколько иномарок. Одна из них, должно быть, принадлежала Снегиреву. Маршрутки в этих малонаселенных краях, по всей вероятности, не ходили, хотя Скобелев, чувствуя легкий приступ оптимизма, пожалуй, раскошелился бы в счет будущих достижений. Увы, минут двадцать спустя он снова трясся в холодном троллейбусе. В портфеле лежал отчет. Очаг сна в мозгу по-прежнему чувствовался, хотя теперь он меньше пугал Андрея. Снегирев, конечно, мудро сделал, что не задал ни одного врачебного вопроса. Сотрудничество - лучший способ исследования. Недаром один из опросников, которые шутки ради на работе заполнял Скобелев, определил в качестве основной черты его личности интеллектуальное любопытство.

--- *---

Спустя несколько дней Скобелев заехал домой к Снегиреву, чтобы вернуть отчет. Снегирев жил один, но квартира не выглядела холостяцкой. Разумеется, сплошной евроремонт. Все аккуратно, продуманно, даже одежда хозяина, встречавшего гостя в мягкой домашней куртке, но при галстуке. На стенах здесь также висели пейзажи примитивистов, только более мрачные, чем в рабочем кабинете, где, наверное, следовало заботиться о душевном равновесии пациентов.

Скобелев чувствовал себя куда более непринужденно, чем в прошлый раз, и позволил себе пару слов по поводу высокого качества репродукций.

Снегирев засмеялся.

-- С чего ты взял, что это репродукции?

-- А где ты их достал?!

-- Где... Ездил позапрошлым летом в Черногорию. Сейчас она начинает входить в моду, но тогда все было совсем недорого. Вот я и купил - надо же помогать братьям-славянам. Да и вообще, у нашего с тобой поколения к ним слабость.

Скобелев, чтобы скрыть смущение, прошелся по мягкому ковру. Во всем чувствовалось такое единство стиля. Он немного завидовал, но в большей степени восхищался - сама легкость, с которой умел устраиваться Виталий, вызывала у него симпатию. Даже если обстановку подбирал дизайнер, надо обладать хорошим вкусом, чтобы потом ничего не испортить.

В середине стенки из темного дерева - книжный шкаф. За стеклом справочники, словари, несколько альбомов репродукций, подборки Корсаковского журнала, а на одной из полок тома в коричневых коленкоровых переплетах, явно не типографского издания.

-- Можно посмотреть?

-- Конечно.

Скобелев взял один из томов. Под обложкой скрывался старый машинописный текст, насколько можно понять, переводы каких-то статей или книг. Что удивило Андрея, так это язык. Чего стоила хотя бы "глубоко желанная самоидентификация личности".

-- Довольно странные переводы.

-- Храню, как память. Труды наших пациентов. Не всем же клеить коробки! Среди них встречаются и интеллектуалы. Кстати, сейчас большинство этих переводов изданы...

Чуть погодя, Снегирев предложил Скобелеву несколько психологических тестов. Утопая в уютном кожаном кресле, Андрей заполнил одну за другой дюжину маленьких анкет. Дело, видимо, было не в отдельных тестах, а в их последовательности. Он рисовал, что придет в голову, на пустом квадратном поле, затем принимался искать пропущенное слово в списке, подбирал цвета в порядке предпочтения...Заполненные листки Снегирев бегло просмотрел и отложил в сторону.

-- Ну что ж, спрашивай, - Скобелеву не удалось скрыть нервозности.

-- Спрашивать? Ты думаешь, так мы что-нибудь узнаем? Впрочем, как хочешь. Давай попробуем. Не думай только, что мне все о тебе известно, так что не удивляйся банальным вопросам.

-- Ты не женат?

-- В разводе.

-- Детей нет?

-- Нет.

-- Живешь отдельно?

-- Да... После развода -- в коммуналке.

-- Наукой занимаешься?

-- После того, как началось это, я вообще больше работаю.

-- По службе, или какие-то свои задачи?

-- В основном свои. Я участвую в семинаре, кроме того, остались старые темы. Пишу статейки.

-- А семинар?

-- По теории игр и матэкономике. У меня диссертация была по эти делам. Но занимаюсь не только этим. По нескольким направлениям - вплоть до лингвистики.

Упомянув о лингвистике, Скобелев сообразил, что надо бы позвонить Тане Поповой, но тут же снова забыл о этом. Охотнее всего болезнь проглатывала имена и обязательства.

Возможность выговориться перед Снегиревым привлекала его. Взаимосвязи между болезнью и работой его по-настоящему интересовали, насколько вообще интересовало что-то.

-- Живется тебе бедно. Но матэкономика - это ведь вроде модная тема?

-- Ты путаешь с финансовой математикой. Туда не пробиться. Кроме того, там чаще всего платят за подгонку под заказ, а не за настоящее исследование. "Покупайте краткосрочные гособлигации!"

-- Но ты все равно трудишься в поте лица.

-- Да... Иногда мне кажется, что отключились какие-то сдерживающие центры, иногда, что я просто пытаюсь забыться.

-- Что собой сейчас представляет ваш институт?

-- Полу-ящик. Одно время казалось, они исчезнут, но они опять начали размножаться.

-- Допуск?

-- Нет, но пришлось потрудиться, чтобы его не получить.

-- А чем он тебе мог помешать?

-- Переписка, публикации... Еще под монастырь подвели бы - ты же знаешь, как сейчас. Встал не с той ноги и обвинили в шпионаже.

-- Ты говоришь, взаимоотношения с начальством не очень?

-- Меня терпят. Я все-таки универсальный консультант.

-- Деньги?

-- Базовая зарплата.

Скобелеву надоело это, как ему казалось, хождение вокруг да около.

-- Может, ближе к делу?

-- Если ты настаиваешь, - нехотя согласился Снегирев. - Скажи мне тогда вот что. Как и когда, по-твоему, это у тебя началось?

Как и для всего, что не относится к сиюминутным событиям, или не случилось давным-давно, до болезни, от Скобелева потребовалось немалое усилие, чтобы вспомнить. Наконец всплыло требуемое воспоминание.

Болезнь началась неожиданно, года полтора назад. В детстве у него бывали головокружения, которые возникали утром, после особенно сладкого сна, и продолжались обычно до обеда, после чего проходили также внезапно, как и начались. Начало болезни напоминало начало такого головокружения. Впрочем, похоже оно было и на внезапный приход математической идеи - настолько слабой выглядела телесная составляющая недомогания.

- Болезнь началась неожиданно, утром, примерно полтора года назад, - сказал Скобелев.

Внезапно он почувствовал утомление. Похоже, его вызвал сам процесс вспоминания - он ведь почти ничего не сказал. Какая нелепость!

-- У тебя никогда не был травм черепа, нейроинфекций?

-- Насколько знаю, нет. Я, кстати, ходил по врачам. Мне даже сделали томограмму, на предмет опухоли. Ничего не нашли.

Снегирев задал еще несколько мелких вопросов, но скоро заметил внезапную усталость Скобелева. Попытка поговорить о болезни увядала на корню. Снегирев улыбнулся.

-- Может, чаю?

Чистая, уютная кухня была обставлена шведской мебелью из некрашеного дерева. Снегирев разлил по чашкам отличный, вишневого цвета чай. Все-то он заранее приготовил: чашки стояли наготове на столе, чайник с кипятком чуть слышно вздыхал на индукционной плите, в тот момент, когда круг под ним наливался темным огнем. Сводный брат его заварочный томился под шелковым стеганым колпачком, напоминая об отечественных ценностях и одновременно о добрых отношениях с Китаем. К чаю, как во времена далекого школьного детства, Снегирев подал три сорта варенья.

-- Как мама, как отец? - спросил Скобелев.

-- Отлично. Папа говорит, что для хирурга у него сейчас идеальный возраст. Оперирует почти каждый день, да еще волочит на себе несколько комиссий.

-- Все еще полковник?

-- Нет, недавно дали генерала.

-- А мама?

-- Мама? Склероз, ничего не поделаешь. Боится инфаркта, хотя обследования говорят, что сердце у нее крепче, чем у тебя и у меня. А твои как?