в) просто удачливые. Их удача сокрыта в службе первым двум категориям. г) полные, законченные неудачники. Это те, кои частично, или полностью не приспособлены для жизни в столичных городах, но живут там по причине, кою объяснить не могут. Они не уроженцы стольного града, но вернуться на "историческую родину" не могут потому, что пребывают под какой-то, пока необъяснимой формой гипноза, имеющей силу только в столицах. Прожитые в мегаполисе годы никак не влияют на их удачливость.
В "комнате счастья и обогащения", не желая остановить вращение, вертелся молодой человек лет тридцати пяти. Высокий и приятный. Он фотографировал "поляроидом" "обогатившихся", удивляя счастливчиков фотографиями: уж очень скоро они получались!
С самого начала "пути к обогащению" сказал себе:
— Беру только марки! Свои "родные деревянные рубли" знаю "в лицо", знаю их силу и способности, а вот иностранные марки — новинка. Были в жизни когда-то "оккупационные" марки, теперь опять "марки", но другие, "мирные"… Вот оно, сбылось! Сподобился, дошла и до меня очередь держать марки в руках! Правда, не древние, оккупационные…
После того, как в моих, потных от волнения, руках оказалась первая в жизни иностранная валюта, "товарищ с поляроидом" предложил "сделать лицо". Сделал. Фотографии ценны тем, что в будущем не позволяют отвертеться от прошлого, каким бы оно не было. Если осознаёшь, что "житие твое", как бы не совсем праведное — тогда не фотографируйся! Воздерживайся от "попадания в кадр"! Сегодня смотрю на фото в момент "халявного" обогащения и думаю:
"Почему фотограф не попросил "сменить выражение"? "Сделать другое лицо"? Ведь сыграл ему "обрадованного дурачка", а он принял сделанное лицо за повседневное?
— Он подумал: "мужик ошалел от свалившегося "богатства"! Что с него взять: провинциал! Какие у него масштабы?
Молодой мужчина с "поляроидом" сказал:
— Если кто желает написать воспоминания о работе в Германии в годы войны и прислать нам — с удовольствием примем ваши записи! — предложение сварганить мемуары, было сделано в манере "авось, пройдёт". Если бы знал язык древних предков, то сказал бы так:
— "Зело прост и наивен был сей муж, ибо веровал, что кто-то из "осчастливленных" валютой, вернувшись в убогое жилище своё, не снимая риз ветхих и не справляя "большие и малые нужды телесные", кинется к письменному столу и почнёт красными, правдивыми словесами вести правду о своём и чужом прошлом". Станет в подробностях излагать то, как он в "чужой и далёкой, враждебной", и, естественно, проклятой Германии", когда-то зарабатывал марки у нехороших и враждебных дядек, и как эти марки выдали ему через пятьдесят лет теперь уже "свои" и "хорошие дяди". И, вспоминая прошлое, не задумается:
— Если своих "марок" не заработал на безбедное существование до конца дней моих, то хватит ли чужих?
— Не было сказано молодым человеком не единого слова о том, кому адресовать записи, буде кто таковые "родит"?
— "Адреса и явки" не упоминались. И паролей не было.
— Ничего не было сказано о паролях! Так и знал! Столица — она всегда такая! Что думаешь, что скажешь!? Прав был, когда вторгся десять лет назад в сознание с известными намерениями? Во времена, когда у тебя и в мыслях не было, что "отцы-командиры" позволят вам получить "воздаяние за прошлое"? — заволновался бес.
— Нет слов! — ответил бесу с не меньшей эмоцией.
Осчастливленный марками за прошлое, возвращался в жилище и временами щупал нагрудный карман в рубашке, зашпиленный булавкой: не потерял "оценку прошлого"!?
А если бы и потерял!? Разве нашедший стал бы искать растрёпу, потерявшего компенсацию за прошлое? Нет, разумеется: слишком велик подвиг для меня! Поэтому манипуляции с ощупыванием нагрудного кармана были излишни. Когда мысль о безвозвратности потери, случись такая, окончательно утвердилась — улыбнулся и повторил слова романса:
"…я ехала домой,
душа была полна"!
— но когда пытался выяснить, чем была полна душа, то оказывалось, что преобладали плохие наполнители. Хорошими были сами марки, а семейные "дыры", кои мечтал заткнуть свалившимися марками, виделись громадными, мрачными и отвратными! Иностранная валюта порождала огорчительные мысли: "имеющиеся дыры в семейном бюджете полученными марками всё равно заткнуть не сможем"! — "дыры" в бюджете были не в пример мощнее, чем "чёрные дыры" Космоса. В сознании вертелось:
— Эх, ну почему не больше марок!? Что это!? Только и всего? На наши-то "голодные" зубы!? — количество "голодных зубов" не уменьшалось и на каждый зуб приходилось совсем мало… Несоответствие числа зубов и марок сводило на "нет" радость от полученной суммы.
— Помнишь? И в оккупацию вражеская валюта была в обиходе. И тогда пользовались марками. Всегда и везде эти вечные немецкие марки!
Глава 8.
"Валютные" скандалы.
Первые компенсационные марки растаяли, как снег в апреле. Но растаяли не без следа, оставили массу приятных, волнительных и обнадёживающих сообщений в центральной прессе:
— Это не всё! Это только первый транш. Немцы обещали произвести точные расчёты и ещё подбросить валюты! Ждите! — вечное и могучее наше "ждите"! Мы — "ожидающая нация", мы постоянно ждём чего-то лучшего, чем у нас есть на данный момент. Приятное иностранное слово "транш" и наша любимая песня со словами: "да, мы умеем воевать…" вселяли веру в прекрасное будущее.
После окончания задуманного бесом труда, порекомендую ему заняться совместным сочинением песен под моей окончательной редакцией. Первая будет "радостная и жизнеутверждающая" с известными словами, но с небольшой поправкой:
"… да, мы умеем ожидать,
но не хотим, чтобы опять…"
— Тема "валютная", бедная и не достойна внимания. Жду от вас такого будущего, которое стоило бы воспеть.
Время шло своим порядком, изредка доставая из памяти приятное и волнительное заявление зарубежных плательщиков компенсаций: "это не всё"! — обещанная в будущем повторная встреча с иностранкой по имени "Валюта" развращала и не давала ясности: "сколько будет таких встреч до окончательного разрыва? Не вечно, в самом-то деле "житие мое" компенсировать"!?
Претендующие на выплату граждане ничего не знали о том, чего и сколько они получат в будущем. Поражало отсутствие бурных сочинительств на тему о размерах компенсаций: сказывалась, древня и чужая дисциплина, что была когда-то привита нынешним претендентам на компенсации. Пессимисты доходили до того, что уверяли оптимистов:
— Ну, да, держите карман шире! Денег им подавайте! Ай, запамятовали, в каком государстве живёте? Впервой имеете дело с "родным" государством? — заявления были не в силах погасить рожденное только у нас: "ожидание праздника — лучше самого праздника".
Марки, марки! Сколько народу взволновали!? совратили? Сколько сделали "щасливыми"?
А потом начались скандалы, они никак не могли обойти нас стороной! Недавняя "широкая советская общественность" умерла бы от удивления, если бы скандалы о кражах миновали "Фонд забвения"!
Нам могут возразить: "во всём мире воруют!", но весь мир меня и беса не волнует, нам вполне хватает доморощенных ворюг. Которые "свои" и "родные".
— Непонятно: почему иностранцев "выплата компенсаций" волновала!?
Их забота — отдать заработанное, а куда оно денется — пусть у кого-то голова болит! Так нет вам, опять чёртова немецкая мораль вперёд вылезла:
— "Паразиты не должны жить за счёт тружеников"!
Это всё они, одемократившиеся до нахальства журналюги, заговорили о Фонде в полный голос и выдали "ужасы", от которых почему-то никто не вздрогнул и не удивился. Удивление — дело на любителя: можно удивляться, но можно этого и не делать. Компаньон и я не удивились.
Все "фонды" всегда располагались в "сердце нашей родины", в "златоглавой", то есть. В большой и бестолковой стране других мест "фондам" нет, в иных местах фонды не живут: скучно. Да и нынешняя экология не позволяет "фондам" находиться в иных местах.
