а) где было взять денег на взятку?
б) и как немцу её дать? — тогдашняя ситуация с уклоном от работы на Рейх ни в малейшей степени не похожа на сегодняшний уклон от "службы в рядах вооружённых сил отечества". Что было трудным и сложным в нашем отечестве в разные времена — пусть это выясняют другие.
Вечерами молодёжь играла в карты, или лото, и каждый что-либо приносил съестного. Всё принесённое шло в "общий котёл" и съедалось молодыми аппетитами. Не забывали во время "пира" и старушку. Так и жили. Необходимым условием вечеринок было:
— Ребятки, вы засиживаетесь до темноты, керосин нужен для лампы? Нужен! Думайте! — и спички, спички, эти проклятые спички! Неизмеримые страдания люди получали, как ни странно звучит, от "спасителя и благодетеля людского": огня! От спичек! Наши наказания за баловство с огнём идут от грека Прометея. И отец попал в Гестапо из-за спичек, да и всё, что потом произошло в монастыре — от спичек! Они были дороже керосина, вот почему лампу на ночь упомянутая бабушка не гасила, а только ограничивалась прикручиванием фитиля до минимального горения. До утра. Утрами лампа давала огонь для очага, и таким образом "круговорот огня в природе" не прекращался.
И до сего времени, среди оставшихся от тех времён обитателей монастыря, нет единого мнения о "яркой" ночи:
— Наши лётчики бомбили монастырь зажигательными бомбами! — сами себя убеждали "знатоки", не зная ни единой статьи из "женевских конвенций о запрете применения термитных бомб".
— Какие "зажигательные"! Фугасные бомбы были! Когда первая упала внутри ограды, взрывная волна вышибла стёкла и повалила горящую бабкину лампу! Бензин хотя и с солью в лампе был, но вылился на скатерть, а фитиль сделал то, что всегда делали все фитили. Вот и все ваши "зажигательные"!
— А бабка?
— Что бабка! Ребята вечер просидели, наигрались и разошлись по домам. Налёт начался, а бабка при первом звуке авиационных моторов под кровать спряталась… Не выдержала старушка… Ранее от налётов вражеской авиации не пряталась, а советская авиация, выходит, нагнала на старушку страха! Вот старушка под кровать и спряталась: "если дом развалится, то кровать выдержит, кровать железная, старой работы" — многие тогда верили, что лучшее место спасения в собственном доме — под кроватью. Когда келья "занялась", соседи с трудом из-под кровати её вытащили. Упиралась и орала, будто её убивать собрались!
А ночь светлела! Мы мгновенно сообразили, что горит у нас, в монастыре, и что это конец монастырю. Что сгорит только две трети — и этого никто тогда не знал. Удивительно, как быстро человек начинает всё понимать! Помню, что сказала мать:
— Всё! Давайте узлы вязать — это означало, что нужно собирать нехитрые пожитки и уходить. Куда? Куда угодно, но подальше от огня и бомб. Ну и чутьё у женщин!
Воистину хорошо иногда, но не всю жизнь, быть нищими! Спокойно и деловито, без криков, визга и шараханий, мать завязала в одеяла всё наше "имущество" и стала выносить за монастырскую ограду через пролом в стене, что находился наискосок от кельи. Вот он, момент прояснения! Вот он, "момент истины"! В самом деле, не наделай в своё время "насельники" проломов в стенах там, где им нужно для общения с внешним миром, то чтобы могло быть тогда? Проход к главным монастырским воротам был перекрыт морем огня, и если бы не проломы, что были сделаны мудрыми и предусмотрительными новыми насельниками, то многие граждане просто сгорели бы заживо. Кто смог бы перемахнуть через трёхметровую монастырскую стену? Мудрые, беспредельно мудрые русские люди, а пролетарии, обитатели монастырей — особенно! Если бы они ещё и войну не прозевали…
Отцу и матери было достаточно одного "рейса" для выноса скудного "имущества". До сего дня поражает вопрос: с чего родители решили, что нужно покидать келью? Горело в противоположном конце монастыря, до нас было далеко, могло и не дойти огненное море? Что управляло родителями, почему они сказали:
— Уходим! — не было ответа на тот вопрос тогда, и теперь уже никогда не получу. Есть надежда, что моё нынешнее любопытство удовлетворят там, но какова цена здешнего любопытства там? Что в нём? "Праздное любопытство", как сказал бы мой любимый "учитель русского языка и литературы"? Разве вопросить беса?
А ночь светлела! Родная авиация на свет от горящей бабкиной кельи вскорости пригнала вторую волну бомбардировщиков "с полной бомбовой выкладкой": видно, аэродром близко был.
Не менее быстро на монастырский "огонёк" из города прикатили две большие машины, полные немцев. Факт прибытия немцев в горящий монастырь бес и я определяем как самый весёлый анекдот военного времени: захватчики собирались тушить то, чего не поджигали. Командовал ими Herr Offizier. Высокий. Симпатичный. Спокойный. Не суетливый. Если бы я знал на то время что такое "фатум" — так бы и сказал о лице того вражеского офицера:
— Оно было фатальным… — для кого "фатальным" — такие понимания были недоступны.
После того, как мать дала команду "покинуть судно!", родная келья почему-то перестала представлять интерес и показалась чужой… Каким-то запредельным чувством понял, что нашу келью огонь не обойдёт стороной и что она — "покойник"… Сгорит. И не потому, что уверенность матери, что келья сгорит, передалась и мне: на то время я сам превратился в отличного индикатора на предстоящие события.
До нашей кельи от места пожара было с десяток домов, и более наивный человек, чем я, мог бы подумать, что огонь до его жилища не доберётся. Задвинутая в угол между монастырскими стенами, родная келья показалась жалкой и несчастной и откуда-то на мгновенье появилась мысль не к месту: "а кто в ней жил до нас"?
Надвигались новые, интересные, важные и увлекательные события. Одним из таких и стал очень скорый приезд двух машин с немецкими солдатами. То, чем собирались заняться прикатившие из города немцы, обещало быть более интересным, чем все пожары мира одновременно заполыхавшие. Пожар "вечного города", если бы я о нём тогда что-то знал, не представлял такого интереса, как полыхание уже двух келий родного монастыря.
Приехавшие солдаты не все вышли из машин, а только часть. Очень скоро услышал женский вой, и он отвлёк от созерцания горевших келий. Перед приехавшим офицером на коленях стояли две монастырские бабы и выли с причитаниями. Причина воя была непонятна, но страшна: бабы просто так выть не будут! Выяснилось позже: прикативший из города Herr Offizier с командой огнеборцев, предлагал немедленно взорвать по одному дому с каждой стороны от горящей кельи, и таким образом лишить огонь пищи! Не дать ему переходить на другие строения! Это нужно делать быстро, Schneller!
— Батюшка! Отец родной! Кормилец! — плюхнулись в ноги врагу "хозяйки" пока ещё целых келий — да как же можно мой дом взрывать! Да куда мне деваться с малыми детушками!? Да как же это получается: Мотькин дом останется целёхоньким, а мой — взорвут!? - "душу положу за други своя"!
Женский плач, переходящие в вой, делится на:
а) вой тихий с неустранимым источником причины воя,
б) вой протестующий, требовательный.
Вой монастырских баб исполнялся под буквой "б".
В чёрном ночном небе гудели моторами советские "бомбовозы" отправляли смертоносный груз бомбовых люков на огонь внизу,
третья келья, кою Матрёна умоляла не взрывать, в компании первых двух жарко и неугасимо приступила к процессу "самоликвидации" и горела ярким, жёлтым пламенем начиная с крыши,
бабы, поняв свою глупость, вроде бы прекратили вой,
а я любовался картиной пожара. Все были чем-то заняты, и только немецкий офицер бездействовал.
В пожар вступила крыша ещё одной кельи из драни, но к процессу "ликвидации очага возгорания" никто не приступал.
Опрашиваю соавтора:
— Чего ждал доблестный иноземный борец с огнём в русских, бывших женских монастырях?
— И не только борец с огнём. Офицер был большим специалистом по взрывным работам. Сапёр. Подрывное дело у него было первым. Но хорошо знал и "огневое" дело и умел бороться с пожарами любой категории сложности. К тому времени на его счету была масса взорванных "объектов как гражданского, так и военного назначения".
