Понятно, что если угроза заморозков серьёзна в окружённой незамерзающими морями Англии, то на севере континентальной Западной Европы дело обстоит не лучше. Ещё А.И. Воейков писал: «И действительно, с апреля по июль опасность от ночных заморозков не менее в Швеции, чем в России под теми же широтами»[6]. То же можно сказать о Финляндии.

Но, как это ни удивительно, проблема весенних заморозков во всей остроте стоит и перед садоводами такой по-настоящему тёплой страны, как Италия. На Апеннинах одной из ведущих плодовых культур является апельсин. Он пробуждается очень рано, в феврале, и рискует попасть под заморозки. Ведь в этом месяце и в Италии возможно падение температуры до 6° мороза. Но итальянские плодоводы научились преодолевать подобные трудности. Они борются с заморозками при помощи дождевания. Стоит это очень недёшево, но будущий урожай удаётся спасти. 

Мы уже убедились, что принимать на веру слова г-на Паршева не стоит. По отношению к нему недостаточна даже замечательная русская поговорка: «Доверяй, но проверяй». Если вы слышите или читаете, что в Риме огурец бывает с гору, то как можно доверять тому, кто пытается нас в этом убедить?

Поэтому сразу же проверим следующее изречение г-на Паршева: «А по нашим понятиям, Хоккайдо — субтропики» (с. 82). Тут, во-первых, интересно притяжательное местоимение «нашим». Кто эти самые «мы»? По-видимому, те, кто руководствуется «понятиями». Причём г-н Паршев недвусмысленно включает себя в число таковых.

Во-вторых, самобытен тезис: «Хоккайдо — субтропики». На этом японском острове снег лежит несколько месяцев (на гористом острове число дней со снежным покровом сильно колеблется в зависимости от высоты над уровнем моря). Зима там по сравнению с большинством российских регионов отнюдь не суровая. Средняя температура января изменяется от -3,5°C в портовом городе Хакодате на юге острова до -10°C в горах центральной части. Но снега как раз выпадает очень много! Следовательно, по «понятиям» г-на Паршева и его корешей, характерная особенность субтропиков — многомесячный снежный покров. Пожалуй, такие «понятия» стоит взять на вооружение известной «оранжевой» партии «Субтропическая Россия». Провозглашённая этой партией цель — превращение России в субтропическую страну — окажется в этом случае легко достижимой. Достаточно просто узаконить паршевские «понятия» (а в России закон нередко приводят в соответствие с понятиями) — и дело в шляпе.

Можем сделать предварительное заключение: труд г-на Паршева не имеет никакого отношения к науке. Его нельзя также причислить к публицистике, поскольку хорошая публицистика требует не меньшей честности и добросовестности, чем научная работа. Следовательно, этот трактат необходимо отнести к сфере идеологии. Вот там ложь не только допускается, но, по существу, даже неизбежна. 

Неприязнь автора книги «Почему Россия не Америка» к Западу совершенно очевидна. Причём она в равной степени распространяется и на Америку, и на Западную Европу. Однако это не мешает г-ну Паршеву время от времени ссылаться то на какие-то неназванные западные источники (да существуют ли они?), то на западных знаменитостей. Так, по словам Паршева, французский географ позапрошлого века Элизе Реклю «назвал "эффективной" территорию, которая находится ниже 2000 м высоты и с температурой выше минус 2 градусов Цельсия. Считается, да и весь опыт человечества это подтверждает, что лишь на эффективной территории возможна относительно нормальная человеческая деятельность» (с. 42).

Так и видишь Елисея Реклю, фланирующего во фраке и цилиндре по Елисейским Полям и взирающего на мир исключительно со своей любимой кочки на этих Полях! А с той кочки видно недалеко. Всё, что выше 2000 м, вообще не просматривается! Например, один из крупнейших городов мира — 20-миллионный Мехико, расположенный на высоте 2240 м, — оттуда незаметен. Если всерьёз относиться к теории Реклю-Паршева, то нельзя не прийти к выводу, что в Мехико живут одни ненормальные. Эдакий величайший в мире сумасшедший дом!

Но нас больше интересует вторая часть тезиса Реклю, одобренного Паршевым: о невозможности «нормальной человеческой деятельности» там, где средняя годовая температура ниже минус 2°C. Ведь это имеет прямое отношение к нашей стране, точнее, к её азиатской части. В европейской-то части России для перечисления городов, где средняя годовая температура ниже -2°C, хватит пальцев одной руки: Воркута, Инта, Печора, Усинск, Нарьян-Мар — и, кажется, всё. Остальная европейская территория России даже по оценке Реклю-Паршева должна считаться «эффективной».

Другое дело — Сибирь и отчасти Дальний Восток. Там немало городов, посёлков и деревень, расположенных на «неэффективной» территории. Это не только Салехард, Сургут, Норильск, Мирный, Якутск, Анадырь, Магадан, но и Братск, Илимск, Чита, Николаевск-на-Амуре. То, что многие из перечисленных городов лежат в действительно очень тяжёлых природно-климатических условиях, — неоспоримый факт. Некоторые из них являются лишь центрами добычи полезных ископаемых, да и то эксплуатация месторождений началась в условиях сталинского деспотизма и потребовала огромных человеческих жертв. Кажется, в наше время все знают, что подлинными основателями и первостроителями Воркуты, Норильска и Магадана были зэки и что из тех зэков до выхода на волю дожили очень немногие

(Кстати, вот загадка: почему новые города, основанные при сталинском режиме, получали совершенно «безыдейные» названия? Ведь этим городам как раз подошли бы имена Сталинград, Калинин, Молотов, Ворошиловград и т.д. Но нет! Сталинская шайка предпочитала переименовывать в честь себя, любимых, старые, основанные задолго до большевиков города. Почему? У меня одно-единственное объяснение: в глубине души даже пахан Сталин и его сообщники понимали, что использование в широчайших масштабах рабского труда зэков — преступление и позор.)

Но вся ли наша «неэффективная» территория столь трудна для жизни? Безусловно нет! Природные условия Читинской области мы уже разбирали. Хоть зима там суровая, но жить вполне можно. Между прочим, одним из дополнительных доказательств того, что Забайкалье — не Воркута и не Магадан, является тот исторический факт, что в 1918-1921 годах там шла полномасштабная гражданская война. Воевали казаки и «семейские». Казаки, имевшие немало льгот и привилегий при царском правительстве, сражались за белых. «Семейские» — старообрядцы, потомки ссыльных времён Екатерины Второй, которых на протяжении многих поколений преследовали цари и господствующая церковь, — встали на сторону красных. В самой гражданской войне, конечно, нет ничего хорошего, это страшное бедствие. Но ведь воевали-то обе стороны за землю! А значит, она того стоит.

И разве так уж непригодны для «нормальной человеческой деятельности» Братск и Илимск? Энергоресурсов — вдосталь, и притом их источник — река, а не обречённые на исчерпание газ или уголь. А пригодность этих мест для земледелия доказана ещё в XVII веке. Об этом подробно рассказано в замечательной, но, к сожалению, мало кому известной книге В.Н. Шерстобоева «Илимская пашня»[7].

Автор очень тщательно изучил архивы Илимского воеводства. Эта давно упразднённая административная единица охватывала земли по среднему течению Ангары, её крупному притоку Илиму и верхнему течению Лены. По современному административному делению это северные (кроме крайнего севера и северо-востока) и центральные районы Иркутской области, за исключением бывшей Кежемской волости, отошедшей к Красноярскому краю. В Илимском воеводстве и сейчас климат далеко не жаркий. Он намного холоднее не только по сравнению со средней полосой России, но и с такими райскими уголками Сибири, как село Шушенское («сибирские субтропики», самое тёплое место во всей Сибири, куда по блату отправили в ссылку генеральского сынка Ульянова). В XVII-XVIII веках, в разгар «малого ледникового периода», на Ангаре, Илиме и верхней Лене (как и повсюду в высоких широтах Северного полушария), было заметно холоднее, чем сегодня. Тем не менее русские поселенцы быстро освоили этот район и превратили его в важнейший центр земледелия во всей Восточной Сибири.