Когда охранник захлопнул за ним глухо лязгнувшую металлическую дверь, морозный ночной воздух немного разогнал тупую тяжесть, разлившуюся в голове после много часового сидения за компьютером. Ник быстро зашагал к трамвайной остановке – и вовремя: едва он подошел, как из-за угла вырулил трамвай. Судя по времени, последний.

В полупустом ярко освещенном салоне было почти тепло. Ник сел на свободное место у окна, глядя, как проплывают за запотевшим стеклом огни города. Тепло и мерное покачивание действовали почти убаюкивающе. Погружаясь в обволакивающую дремоту, Ник сам не заметил, как прислонился к прохладному стеклу; подсвеченные изнутри аквариумы витрин расплывались цветными пятнами. И создавалось полное впечатление, что трамвай не катится по рельсам, а летит сквозь темное космическое пространство с диковинными неоновыми туманностями и размытыми горошинами фонарей… Потом на этом фоне всплыло лицо Демона, прорисованное каплями влаги, стекающими по стеклу.

Ты создал меня, Мастер. Я – часть тебя…

Ник вздрогнул, очнувшись. Поймал на себе настороженный взгляд толстой тетки, сидевшей через проход от него. Тетка крепче прижала к себе сумку: наркоман, что ли?… Но трамвай уже подъезжал к остановке, Ник вскочил, и тетка облегченно вздохнула.

Он никогда не умел запоминать свои сны, и в этот раз было так же. Сновидения проносились сумбурной чередой, оставляя предчувствие приближения чего-то невыразимого и жуткого…

И в конце концов явился Демон.

Ты создал меня, Мастер. Я – часть тебя, а ты – часть меня…

Бесплотный голос был подобен гулу землетрясения, когда звук не слышишь, но ощущаешь всем телом.

От этого ощущения Ник и проснулся. Полежал минутку, приходя в себя после кошмара. Угловатые цифры на часах показывали половину десятого.

Приснится же черт знает что…

Ник потянулся, затем героическим усилием вытащил себя из постели. Позевывая и одеваясь, выглянул в окно. За окном было на редкость безрадостно и уныло, как может быть лишь в пасмурный день бесснежной вялотекущей зимой… С затянутого облаками неба сочился тусклый серый свет.

Торопливое умывание и бритье прогнали остатки сна, зато пробудили голод; Ник вспомнил, что со вчерашнего дня не держал во рту ни крошки. Поэтому из ванной он прямиком направился на кухню, где совершил опустошающий набег на холодильник. Добыча оказалась небогатой: засохший сыр, немного ветчины и масло. Ничего более существенного в холодильнике обнаружить не удалось, но в шкафчике, к счастью, завалялись несколько пакетиков вермишели быстрого приготовления…

Покончив с холостяцким завтраком на скорую руку, Ник наполнил чашку остатками кофе из джезвы и, прихлебывая, отошел к окну.

Позвонить, что ли, Санке?…

Сразу звонить он, однако, не стал. Сначала помыл накопившуюся в раковине за несколько дней посуду. Потом заставил себя взяться за тотальную уборку. Самопожертвование, конечно, было невиданное… но вдруг Сана согласится зайти? Не вести же ее в такую берлогу, в самом деле… Судя по окаменевшим окуркам в пепельнице, уборка имела место в последний раз как минимум месяц назад.

Когда квартира засияла идеальной чистотой, утомленный каторжным трудом, но довольный результатом, Ник плюхнулся в кресло рядом с телефоном на журнальном столике и позволил себе первую за день сигарету – в качестве вознаграждения за труды праведные. Потягивая «Кент», он смотрел на телефон. Это было тоже приятно – предвкушать звонок, голос Саны… Наконец, сигарета истаяла до фильтра. Ник вмял окурок в чистую пепельницу, пододвинул к себе аппарат и набрал шесть цифр, которые давно уже заучил наизусть.

В трубке потянулись длинные гудки. Ник боялся, что трубку возьмет мать Саны. Опять придется вежливо так просить позвать к телефону Оксану, а она начнет с подозрением допытываться, кому это понадобилась ее дочь и все такое… Но, к счастью, обошлось. Что-то щелкнуло в трубке, и раздался негромкий родной голос:

– Алло?

– Привет, котенок…

Они познакомились прошлой весной. В «Горизонталь» Ник зашел тогда случайно, не рассчитывая на что-либо большее, чем просто убитое время и иллюзия избавления от одиночества. Ведь для чего же еще существуют подобные заведения, как не для того, чтобы создавать иллюзию, будто ты не одинок… в толпе таких же одиночек.

Народу в клубе в тот вечер было битком. В основном – кислотно-рэйверская молодежь. Бухала электронная «бочка», ритмично вспыхивали стробы, выхватывая из синего полумрака стоп-кадры толпы на танц-поле.

Среди отрывающихся вовсю тинэйджеров Ник чувствовал себя едва ли не стариком. Посидел немного в баре. Н-да, ничего нет лучше, чтобы почувствовать себя умудренным жизнью старцем, чем молодежная тусовка…

Вернувшись в танцевальный зал, он сразу увидел Сану.

Впрочем, тогда он еще не знал, как ее зовут. Тогда он просто обратил внимание на девушку, которая стояла в одиночестве в стороне от танцующих. Когда он подошел и заговорил, она глянула на него, – и Нику показалось, что какое-то мгновение его судьба колебалась на каких-то невидимых весах… Но в следующую секунду весы, видимо, склонились в его пользу: Сана улыбнулась. Полчаса спустя они разговаривали уже так, словно были знакомы сто лет. Правда, из-за громыхающей музыки пришлось перебраться в бар, где было потише. Потягивая коктейли, они болтали о том и о сем, перескакивая с темы на тему. Так Ник узнал, что Сана учится в городском универе, на третьем курсе факультета СПП (социальная педагогика и психология), что она любит розы, кошек и музыку «гранж»… В «Горизонталь» она попала тоже случайно – ее затащили сюда подружки-однокурсницы.

Ник смотрел на девушку, наметанным взглядом художника схватывая каждую черточку, и пытался понять, чем же привлекла она его внимание в самый первый момент, когда он ее увидел. Пожалуй, Сана была слишком непохожа на типичную посетительницу ночных клубов, чтобы не заметить ее. Она… она была как скромно оформленный томик Цветаевой на полке с детективами в мягких обложках, пестрыми и броскими снаружи, но пустыми внутри…

После клуба Ник проводил Сану, и они обменялись телефонами.

Потом они встречались практически каждый день. Ходили в кино, сидели в какой-нибудь кафешке или просто гуляли. Неделю или через две после знакомства Ник внезапно поймал себя на том, что ждет свиданий с ней, словно впервые влюбившийся мальчишка… Конечно, и до Саны у него были девчонки, но с Саной все было совсем не так, как с ними. Для нее неважно было содержимое его бумажника, ее интересы не сводились к модным шмоткам, фильмам с Джонни Деппом и тупой попсе. С Саной можно было просто поговорить, она знала, кто такие Сэллинджер и Кафка, например, в отличие от некоторых девиц, искренне уверенных, что это марки сигарет… Она была первой из подруг, кому Ник показал свои картины.

В конце концов, он был вынужден признаться самому себе, что жизни без Саны уже не представляет…

Несколько раз Ник приводил Сану к себе. С ее появлением непритязательное холостяцкое жилище вдруг обретало уют настоящего дома – словно по мановению волшебной палочки. Как кошка, она приносила этот уют и тепло везде, куда бы ни попадала. А в один из вечеров Сана осталась у Ника и на ночь… Они не пытались как-то назвать то, что связало их, даже не говорили об этом. Им просто было достаточно друг друга, а все остальное значения не имело.

Ник ждал Сану на их традиционном месте: на углу проспекта Свободы и улицы Строителей. Добрался он быстрее, чем рассчитывал; времени хватило еще и на то, чтобы сбегать к цветочному киоску неподалеку – купить розу для Саны. Бархатисто-алый цветок, казалось, светился в ранних сумерках зимнего города. Зажигались фонари, по улицам катились потоки машин, спешили по тротуарам пешеходы, а Ник терпеливо стоял и курил, то и дело поглядывая в сторону троллейбусной остановки, откуда должна была появиться Сана.