— Я разобьюсь в лепешку, но сделаю так, чтобы твои однополчане, Костя, говорили о нашем доме как о самом гостеприимном.

По вечерам у них частенько собирались гости. Чаще других наведывался «по-холостяцки, на огонек» начфин части Владимир Прохорович Карасев.

Глеб чувствовал: отец не любит этого тучного человека. Зато мама, едва Владимир Прохорович переступал порог, краснела и становилась очень суетливой. И Глебу почему-то делалось стыдно.

Однажды Глеб забежал в комнату и увидел, что отец бьет маму. У отца было бледное, незнакомое лицо. Губы вздрагивали и прыгали, будто отец плакал. Мама увертывалась от ударов, пронзительно выкрикивала:

— Ты этим ничего не докажешь! Ты стал мне еще противнее!

Наверное, маме было больно. Но Глебу стало жаль отца и хотелось заступиться за него.

Отец стал надолго исчезать из дому. Возвращался всклокоченный, с опухшим лицом. Однажды его не было почти неделю. Мать сердито говорила:

— Искать не станем. Спивается.

Но он вернулся. Бочком проскользнул в дверь, остановился, осмотрелся, точно попал в незнакомое место, и пролепетал заплетающимся голосом:

— Нет больше подполковника Надеждина. Все. Демобилизовали.

— Достукался, — зло сказала мама и стала швырять в чемодан вещи отца.

— Нет! Нет! Не пущу! — закричал Глеб и вцепился отцу в колени.

Отец провел рукою по его волосам.

— Я вернусь за тобой, малыш, — хрипло сказал он, втянул голову в плечи и шагнул за порог.

Через несколько дней мать и Владимир Прохорович пришли нарядные, с букетом цветов. Мать ласково сказала Глебу:

— Ты уже большой, все понимаешь. Теперь твоим папой будет Владимир Прохорович Карасев…

А вскоре мама вернулась домой такой расстроенной, какою Глеб не видел ее никогда.

— Константин Иванович Надеждин, — начала она с порога, — оказался верен себе. Не хватило силы воли дотянуть даже до совершеннолетия сына. Утонул на своей тарахтелке. Теперь будем получать на мальчика очень небольшую пенсию. Наше материальное положение сильно ухудшится.

Их материальное положение, видимо, ухудшилось не настолько, чтобы отложить намеченную на осень поездку в Сочи. У лесенки вагона Глеба обняла низенькая старушка. Глеб испуганно вертел головой, уклоняясь от ее поцелуев, а она повторяла:

— Глебушка! Внучек! Какой ты большущий!

— Здравствуйте, Елена Андреевна! — сказала мама. — Вам не кажется, что вы травмируете ребенка? — И объяснила Глебу: — Это твоя бабушка — баба Лена, мама твоего первого отца.

Мама и Елена Андреевна отошли в сторону, до Глеба донеслись обрывки фраз:

— Нет, нет, Елена Андреевна, — говорила мама непреклонно. — Это невозможно. Глеб — мой любимый сын. И Владимир Прохорович так привязан к нему…

— Но Глеб для меня — единственная память о Костике. К тому же здесь юг, море.

— Конечно, юг для здоровья ребенка… — начала мама неуверенно.

Теперь Глеб жил в маленьком домике с застекленной верандой, затянутой зеленой шторой винограда. Можно было часами лежать на горячем галечнике и слушать, как шумит пляж, перекликаются огромные, будто айсберги, теплоходы, смотреть, как погружается с пустого неба в морскую пучину солнце. Море вспыхивает на мгновение и сразу же заполняется фиолетовой стынью. И в тот же миг, точно кто-то включает их, как светильники на бульваре, загораются звезды.

Однажды на берег прибежала соседка, с трудом перевела дух, крикнула:

— Пойдем, Глебушка! Бабушка умерла.

Через неделю Глеб снова был в Москве. Владимир Прохорович без улыбки оглядел его, потянулся потрепать по волосам, но раздумал:

— Большой какой стал. Хотя, само собой, под южным солнцем… У тебя здесь народилась сестренка Светланка. Станешь водиться с нею. Матери надо на работу. Нам остро не хватает денег. У каждого в доме должны быть свои обязанности…

Зачем он рассказывал все это Насте? Идиотская сентиментальность, и только. Чистенький домик под южным небом, вздохи отца о вечности моря и даже Лиза с ее хмельным шепотом по ночам и трезвым взглядом на жизнь в таком далеке, что, может, все это пригрезилось ему во сне…

Но что это? Тоже сон? Глеб косился по сторонам, желая убедиться в реальности происходящего.

По береговым крутоярам — непролазное чернолесье. Летное поле аэродрома — в рысьих зрачках ромашек. Небо перечеркнул крест антенны домика аэровокзала. А по ступенькам трапа отстукивала каблучками, приближалась к дорожке, на которой стояли Глеб и Настя, Елизавета Ивановна Гущина.

Бежать! Махнуть в реку. Провалиться сквозь землю! Глаза Лизы сузились, потемнели. И ее взгляд, строгий и удивленный, остановился на Глебе. А пальцы Насти, ласковые и нетерпеливые, охватили запястье Глеба и потянули вперед.

— Ну, что ты, Глеб, как вкопанный?! Нельзя быть таким робким. Отец очень простой. Я уверена, вы понравитесь друг другу.

Не выпуская руку Глеба, она другой рукой обняла отца и горячо зашептала:

— Папка! Родной, здравствуй! Это — Глеб Карасев. Понимаешь! — Настя округлила глаза и многозначительно пояснила: — Ну, он мой друг и поет в нашем клубе. — И вложила руку Глеба в руку отца.

— Глеб Карасев, говорите? — у Глеба зазвенело в ушах: таким зычным ему послышался бас Николая Аристарховича. — Рад знакомству очень. Сестра твоя, Елизавета Ивановна, всю дорогу только и рассказывала о тебе. Елизавета Ивановна, да где вы?

— Я здесь! — почти пропела Лиза, выступая из-за широкой спины Николая Аристарховича, коснулась руки Насти, ласково покивала ей, обняла Глеба, приблизила его к себе, крепко расцеловала и сказала не то наставительно, не то предостерегающе:

— Здравствуй, братец! Тебя, Глебушка, не сразу и узнаешь без бороды… Вот и я. Приехала посмотреть на твою возлюбленную… Сибирь. Значит, ты получил мою телеграмму? Я боялась, что не поспеет…

— Я не получал твоей телеграммы, Лиза. И я не встречал тебя. Я ничего не знал о твоем приезде.

— Я в один день изменила свои планы отдыха и решила погостить у тебя. Ты не рад моему приезду, мой милый двоюродный братишка? Ты же давно приглашал меня, не так ли?

— Так, — обреченно подтвердил Глеб.

— Телеграмма не телеграмма. Встречал не встречал, — весело сказал Аксенов. — Важно, что встретились и все вместе… — И, взяв Настю и Лизу под руки, повлек их за собой к выходу.

«Милый двоюродный братишка!..» Зачем понадобилась ей эта комедия? — недоумевал Глеб, шагая следом. Он был зол на Лизу за ее ложь и благодарен ей за нее: эта ложь оказалась спасительной. А что, если взять билет до Краснокаменска, и пусть все останется за бортом. И угрозы Шилова, и нелепое это пение, и выламывание перед Настей, и эта пикантная Лиза, невесть зачем свалившаяся как снег на голову…

Нет, к черту камень на шею, к черту побег. Глеб не предаст Настю, тем более сейчас, когда рядом с нею выстукивает каблучками не меньший, может быть, враг, чем Аркашка Шилов, Лиза не пощадит Настю. Ведь она явилась сюда, чтобы утвердить свои права на него, доказать ему свою любовь и потребовать платы за нее.

Это она, Елизавета Ивановна Гущина, благословила его поездку в эти гибельные места. Узнав правду, напустила на себя вид, что не поняла ее, восхищалась щедростью Глеба, ввела в круг своих друзей. Они пили в ресторанах на деньги Глеба, не спрашивая — откуда у него столько денег? Наверное, они правы: интеллигентные люди, как пробросила однажды Лиза, не спрашивают, откуда у человека деньги. Ради Лизы Гущиной он вновь явился сюда ловить жар-птицу удачи. А поймали его, Глеба. Поймал Аркадий Шилов. Да на такую блесну, что и выпустить жаль, и заглотнуть боязно…