– Иду, – сказала я и отключилась.

Сердце кольнуло нехорошее – ох! – очень даже нехорошее предчувствие. Какая дрянь случилась на этот раз? Напали на саму Ирину? Но тогда она не имела бы возможности мне позвонить!

Разумеется, я не стала тратить времени на переодевание – выскользнула из номера прямо в халате и буквально прокралась по коридору к Ирининому люксу. Конечно, если кто наблюдал со стороны, то не заметить меня было невозможно, но если наблюдателей не было, то, по крайней мере, никто не услышал моих шагов.

Дверь распахнулась сразу, стоило мне только тихонечко царапнуть ее ногтями. Бледная как смерть Ирина, не говоря ни слова, схватила меня за руку и втащила в комнату.

Люкс Акуловой состоял из двух смежных комнат и круглого, будто обведенного циркулем, коридора. Ирина Михайловна втолкнула меня в комнату, которая одновременно могла служить и приемной, и гостиной. Краем глаза я успела заметить, что номер действительно шикарный, как у кинозвезды: стены затянуты блестящей парчой, бархатные портьеры собраны в замысловатый ламбрекен, ноги утопают в роскошном, белом с золотом, ковре.

– Сюда, – сдавленно прошептала дизайнер, увлекая меня в соседнюю комнату.

Мебели здесь было немного – широкая кровать под балдахином, секретер, туалетный столик, прикроватная тумбочка, пузатый на гнутых ножках гардероб, два кресла, – но расставлена она была с отменным удобством и вкусом.

Не отпуская моей руки, Ирина развернула меня к себе и впилась мне в глаза затравленным, как у кролика, взглядом:

– Женя, Женечка, что мне делать? Господи, отвечайте же мне, что мне делать, Женечка? – спросила она шепотом, прыгающими губами.

– Ну… это зависит от того, что вы натворили, – осторожно ответила я, ничего не понимая.

Не отрывая от меня дикого взгляда, Акулова показала мне рукой на что-то позади себя. Я всмотрелась: ничего особенного, только небольшой ералаш из-за стоящих у самой дальней стены огромных кофров с одеждой. И зачем она сдернула с кровати парчовое покрывало и набросила его на раскрытый кофр?

– Женя… Посмотри… Там…

Дрожащий палец вытянулся в сторону покрывала. Высвободив руку из цепкой Ириной хватки, я подошла к стене и сбросила его, отбросив за спину.

Под ним, уютно свернувшись калачиком в глубоком чреве черного кофра, лежал труп.

– А-а-а… – тоненько взвизгнула Ирина и закрыла глаза. Пятясь, она дошла до кровати и села на нее – машинально, как механическая кукла.

– Кто это? – спросила я, как могла, спокойно. Такие сюрпризы следовало еще осознать.

– Я не знаю, – шепотом ответила она. – Я его первый раз вижу.

– Вы уверены, что не привезли его с собой?

Она покачала головой, но глаз так и не открыла. Да, я ее понимаю. Не на что тут было особенно смотреть.

С трудом преодолевая тошноту, я присела на корточки у лежащего в чемодане трупа. Покойников я не боюсь (смешно было бы бояться их при моей профессии), но как-то не люблю. Не знаю почему.

Наверное, потому что у меня с ними мало общего.

Солнце пробивало разноцветные витражи балкона с видом на Манеж и Красную площадь и выкладывало на сверкающем паркетном полу замысловатую мозаику. Мы с Ириной сидели рядышком на кровати. Она, приложив руку к груди и судорожно вздыхая, я, нахмурившись и не сводя глаз с парчового покрывала, которое снова накинула на бездыханное тело.

Минуту назад я его хорошо осмотрела. В карманах нашлась небольшая пачка денег (тысяча триста долларов и десять тысяч рублей), лежащая просто так, безо всякого бумажника, смятый носовой платок, начатая упаковка валидола и удостоверение на имя директора Модной недели в Москве Пищика Анатолия Гавриловича.

Убитому (а этот человек был именно убит, судя по всему – задушен) было на вид лет пятьдесят – пятьдесят пять, он был невысокого роста, хотя и полной комплекции, с круглым мягким лицом и лысиной, которую он пытался прикрывать старательно зачесанными назад прядями. На нем был великолепный костюм темно-синего цвета в еле заметную бирюзовую полоску и тонкая рубашка с расстегнутым воротом. Галстука – а галстук безусловно должен предполагаться у человека, носящего такой костюм, – не было.

Обдумав все как следует, я решилась прервать молчание.

– Как вы нашли… это? Просто окрыли кофр и… эээ… напоролись?

– Да… я решила проверить, в каком состоянии долетели мои костюмы… раскрыла первый же кофр и… еще когда раскрывала, удивилась, что он такой тяжелый…

– Понятно. А к другим не прикасались?

Она на мгновение раскрыла и снова закрыла глаза.

– Нет, я посмотрела… Только приоткрыла замки. Там все в порядке, там вещи. Просто я… как и все мы… никто из нас не заметил, что там, в аэропорту… мы захватили четвертый кофр…

– Как-как?

Ирина перевела дух, чтобы набраться сил объяснить мне все сначала, но я и так все поняла. Четвертый кофр! Ну, конечно! Ведь у стены их стоит ровно четыре, а с собой мы везли три. Я еще в Тарасове пересчитала весь багаж и взяла на заметку: кофров с коллекцией – три штуки!

А этот – четвертый! Значит, там, во время суматохи с нападением, когда мы отбились от парней, которые хотели украсть наш багаж, в спешке мы захватили с собой лишний, четвертый, кофр! Четвертый кофр – с трупом!

То-то наш багаж никак не хотел вставать на тележку – там просто не было места для незапланированного чемодана! И водитель автобуса, как его, Вадим Иваныч, тоже удивлялся, почему у нас такой тяжелый багаж!

Погодите, но что же это тогда значит? А вот что. Этот кофр был подброшен нам вместе с другими, пустыми сумками-чемоданами. Кто-то очень хотел, чтобы мы увезли с собой убитого Пищика или, на худой конец, как-то засветили свою принадлежность к кофру с жуткой «начинкой», и тогда подозрения в убийстве нашей компании было бы не избежать!

Ничего себе!

Открытым остается вопрос: связаны ли попытки во что бы то ни стало сорвать показ коллекции Ирины Акуловой с этим убийством? И кому помешал директор Модной недели?

– Как только я его увидела, сразу побежала к вам в номер… постучала – вы не открыли… там кто-то начал спускаться по лестнице, я испугалась, сама не знаю чего… нервы не в порядке… и вернулась обратно, позвонила вам и… и вот, – говорила тем временем Ирина.

Плечи у нее вздрагивали.

Я кивнула, соображая. Снова взглянула в удостоверение, которое держала в руках.

– Пищик Анатолий Григорьевич. Директор Модной недели. Вы его знали? Хотя бы заочно?

– Заочно – да, – пробормотала Ирина. – Мы списывались, обменивались документами по факсу и электронной почте, несколько раз говорили по телефону… Это еще на этапе подготовки моего приезда… Когда только решалось, буду ли я участвовать в показах… А лично ни разу не сталкивались, нет…

– Кроме этих организационных моментов, какие-то еще общие дела с этим господином у вас были?

– Нет, нет, что вы, никаких…

– А у ваших девочек или администратора?

– Господи, да откуда?!

М-да. Предстояло еще решить, что делать с трупом. Оставлять его в гостинице невозможно – для Ирины это будет неподходящий сосед, к тому же и за номер он не заплатил. Переносить его к себе мне тоже не улыбалось по тем же причинам.

– Игорь! – сказала я. – Ваш охранник! Где он?

– Он? Наверное, у себя. Он живет в соседнем номере, через стенку.

– Почему вы ему не позвонили? Зовите его сюда, он должен помочь нам избавиться от этого, – я кивнула на тело, – непрошеного визитера.

– А как?

– Это уже его дело. По-моему, самое лучшее – увезти его куда подальше, в место побезлюднее, если в Москве есть такое место, и сделать анонимный звонок в милицию. С гражданской позиции это, конечно, не совсем правильно, но это единственный способ хотя бы на несколько дней избежать допросов в милиции. Там нас с вами могут задержать на несколько часов, а то и дней.

– Но я не могу терять часы, а тем более дни, я…

– Вот и я про то же. А вообще, Ирина Михайловна, я бы посоветовала вам распорядиться, чтобы Воронов поселился в вашем же номере. У вас две комнаты, вы можете устроиться вполне комфортно. Конечно, с точки зрения приличий лучше, чтобы с вами эту неделю пожила я, но моя задача – охранять коллекцию. И я сторонник разделения обязанностей – раз функции личной охраны возложены именно на Игоря, то ему и карты в руки. А кофры с платьями мы перенесем ко мне в номер.