Череп сидел на баке с водой и бросал камни в ржавый бидон.

– Забито, – сказал он и уточнил: – Это место принадлежит мне.

– Что значит «мне»?

– А то. Я первым его увидел. Кто первый находит что-нибудь, тому это и принадлежит.

Вдруг кто-то толкнул меня в спину так, что я едва не грохнулся лицом об землю. Я обернулся.

Барбара, вся красная, в грязной майке, с всклоченными волосами, готовая наброситься на меня с кулаками…

– Ты пришёл последним. Ты проиграл!

Я выставил вперёд кулаки:

– Я возвращался. Если б не это, то пришёл бы третьим. Ты это знаешь.

– Кого это волнует. Ты проиграл!

– Кому наказание? – спросил я Черепа. – Мне или ей?

Тот некоторое время подумал, затем указал на Барбару.

– Видела? Видела? – Сейчас я любил Черепа.

Барбара начала колотить кулаком по пыли.

– Это несправедливо! Несправедливо! Всегда я! Почему всегда я?!

Я этого не знал. Но знал, что всегда есть кто-то, кто притягивает несчастья. Среди нас это была Барбара Мура, толстуха, жертвенный агнец.

Мне неловко признаваться, но я был счастлив, что не я на её месте.

Барбара крутилась между нами, словно носорог:

– Тогда устроим голосование! Не может решать только он один!

Прошло двадцать два года с тех пор, но я так и не понял, как она решилась позволить себе такое. Должно быть, из-за страха остаться одной.

– Ладно. Давайте голосовать, – согласился Череп. – Я говорю – тебе.

– Я тоже, – сказал я.

– Я тоже, – как попугай сказала Мария.

Мы посмотрели на Сальваторе. Никто не должен был воздерживаться, когда мы голосовали. Такой уговор.

– Я тоже, – произнёс чуть слышно Сальваторе.

– Видала? Пять против одного. Ты проиграла. Так что наказание – тебе, – заключил Череп.

Барбара сжала губы и кулаки и, казалось, сглатывала теннисный мячик. Она склонила голову, но не плакала.

Я зауважал её.

– Что… что я должна сделать? – прошептала она.

Череп почесал шею. Его ублюдочный мозг напряжённо заработал.

Затем, поколебавшись немного, сказал:

– Ты должна… показать нам. Ты должна всем показать это.

Барбара вздрогнула:

– Что я должна вам показать?

– В прошлый раз ты показала титьки. – И повернулся к нам. – На этот раз покажешь нам пипиську. Лохматую пипиську. Ты снимешь трусы и всем её покажешь. – И грубо захохотал, ожидая, что и мы сделаем то же самое. Но все молчали, оледенев, словно ветер с Северного полюса внезапно залетел в эту долину.

Это было уж чересчур. Никто из нас не горел желанием увидеть, что там у Барбары между ног. Это было наказанием также и для нас. У меня свело желудок. Мне захотелось оказаться далеко отсюда. Было что-то грязное во всём этом, что-то… Не знаю что… Мерзкое, вот что. И мне было неприятно, что и моя сестра присутствует при этом.

– И не думай даже, – покачала головой Барбара. – Даже если побьёшь меня.

Череп поднялся и пошёл к ней, не вынимая рук из карманов. В зубах у него был стебель пшеницы.

Остановился напротив. Нагнул шею. Не потому, что был намного выше Барбары. И даже не потому, что был сильнее её. Я бы не ввязался в спор о том, кто бы победил, если бы Череп и Барбара подрались. Если бы Барбаре удалось свалить его с ног и оказаться наверху, она смогла бы его придушить.

– Ты проиграла. И снимай штаны. Будет тебе уроком, дура.

– Нет!

Череп влепил ей оплеуху.

Барбара зашлёпала губами, как форель, и стала тереть щеку. Но так и не заплакала. Повернулась к нам.

– Молчите? – проканючила она. – Вы такие же, как он!

Мы молчали.

– Ладно. Но вы больше меня никогда не увидите. Клянусь головой моей матери.

– Ты что, плачешь? – Череп явно ловил кайф от этого.

– Нет, не плачу, – ответила она, давясь рыданиями.

На ней были зелёные льняные с коричневыми заплатками на коленях штаны, которые продаются в магазинах секонд-хенд. Они были ей тесны, и жир свисал над ремнём. Она расстегнула застёжку и начала расстёгивать пуговицы.

Я увидел белые трусики в жёлтый цветочек.

– Стой! Я пришёл последним, – услышал я собственный голос.

Все повернулись в мою сторону.

– Да! – Я сглотнул. – Я готов.

– Что? – опешил Череп.

Наказание.

– Не-е. Это касается её, а не тебя, – обжёг меня взглядом Череп. – И заткнись.

– Это касается меня. Я пришёл последним. И должен отвечать.

– Нет. Здесь решаю я. – Череп двинулся на меня.

У меня тряслись коленки, но я надеялся, что никто этого не заметит.

– Переголосуем.

Сальваторе встал между мной и Черепом:

– Это можно.

Наш уговор предусматривал и такое.

Я поднял руку:

– Наказание мне.

Сальваторе поднял руку:

– Наказание Микеле.

Барбара застегнула застёжку и всхлипнула:

– Наказание ему. Это справедливо.

Череп от неожиданности растерялся. Поглядел сумасшедшими глазами на Ремо.

– А ты?

Ремо вздохнул:

– Наказание Барбаре.

– Что мне делать? – спросила Мария.

Я головой показал ей – «да».

– Наказание моему брату.

Сальваторе сказал:

– Четыре против двух. Победил Микеле. Наказание ему.

Добраться до верхнего этажа было непросто.

Лестницы больше не существовало. Ступени превратились в кучу битого камня. Мне удалось подняться, цепляясь за ветки фиги. Её шипы расцарапали мне руки и ноги. Один ободрал левую щеку.

О том, чтобы пройти по парапету, не могло быть и речи. Если бы он не выдержал, я свалился бы вниз, в заросли крапивы и шиповника.

Это было наказание, которое выпало мне, чтобы покарать мой героизм.

– Ты должен подняться на второй этаж. Войти в дом. Пересечь его весь. В конце из окна перепрыгнуть на дерево и спуститься вниз.

Я боялся, что Череп заставит меня спустить штаны и продемонстрировать моё достоинство или воткнуть в зад палку, но он выбрал задание намного опаснее, где я как минимум мог себе что-нибудь сломать.

Но это всё же лучше.

Я сжал зубы и, не возражая, поднялся с места.

Остальные уселись под дубом наслаждаться спектаклем, как Микеле Амитрано обломает себе рога.

Каждую секунду кто-нибудь подавал совет:

– Лучше туда.

– Иди прямо. Там больше колючек.

– Съешь ягодку, легче будет.

Я старался их не слышать.

Я уже забрался на терраску. Здесь была небольшая узкая щель между кучей обломков и стеной. Сквозь неё я протиснулся к двери. Она была закрыта на щеколду, но висящий замок, съеденный ржавчиной, разомкнут. Я толкнул створку, и дверь со скрежетом распахнулась. Громкий шум крыльев. Полетели перья. Ураган вспорхнувших голубей, исчезнувших в дыре крыши.

– Что это? Как там? – услышал я голос Черепа.

Разговаривать с ним я не хотел. Я вошёл в комнату, внимательно выбирая, куда ступать.

Это была большая комната. Черепица над ней кое-где осыпалась, в центре свисала балка. В углу находился небольшой камин со сводом в виде пирамиды, покрытой сажей. В другом углу валялись обломки мебели. Проржавевшая и разбитая древняя кухня. Бутылки. Битая посуда. Черепица. Дырявое сито. Все в голубином помёте. И жуткая вонь, кислый смрад, забивавший нос и глотку. На каменном раскрошенном полу выросли кусты и сорняки. В конце комнаты покрашенная красной краской закрытая дверь, которая, видимо, вела в другие комнаты.

Мне надо было туда.

Я перенёс тяжесть на одну ногу и почувствовал, как под ней закачался пол. В то время я весил тридцать пять килограммов. Почти как канистра с водой. Мелькнула мысль: если канистру с водой поставить в центр комнаты, потолок рухнет или нет? Лучше не пробовать.

Чтобы добраться до нужной двери, было бы надёжнее передвигаться вдоль стены. Затаив дыхание, ступая, как балерина на пуантах, я двигался по периметру комнаты. Если бы потолок не выдержал, я бы свалился в конюшню, пролетев метра четыре. Достаточно, чтобы переломать себе кости.

Но этого не случилось.

В следующей комнате, большой, как кухня, пол отсутствовал совсем. Некое подобие мостика соединяло мою дверь с другой, на противоположной стене. Из шести подпорок, поддерживавших балки пола, сохранились только две. Другие представляли собой изъеденные жучками обломки.