– Ты о чём?

– Вон он!

И показал на холм.

Холм походил на чудовищных размеров кулич, положенный каким-то гигантом посреди равнины. Он возвышался в паре километров от нас. Гигантский кулич, переливавшийся золотом. Пшеница одевала его, словно шуба. Не было видно ни одного дерева или растения, нарушавшего совершенство его профиля. Небо вокруг было грязным и текучим. Другие холмы, стоящие за ним, казались карликами по сравнению с этим громадным куполом.

Непонятно, почему до этого момента я не обращал на него внимания. Мы его, конечно, видели, но не заметили. Может, потому, что он сливался с пейзажем. Или потому, что мы ехали, внимательно следя за дорогой, а головы были забиты фермой Меликетти.

– Поднимемся на неё, – предложил Череп. – Заберёмся на эту гору.

– Может, есть что-нибудь интересное там, наверху, – поддержал я.

Нечто притягательное было в этом холме, казавшемся невероятным, может быть, там обитало какое-нибудь странное животное. Так высоко никто из нас ещё не забирался.

Сальваторе прикрыл глаза от солнца и посмотрел на вершину.

– Готов поспорить, что сверху видно море. Да, мы должны туда подняться.

Мы замерли, разглядывая холм. Это было приключением почище свиней Меликетти.

– А на самой макушке мы поставим наш флаг. Чтобы каждый, кто туда заберётся, знал, что раньше его там были мы, – сказал я.

– Какой флаг? У нас нет никакого флага, – заметил Сальваторе.

– А курица?

Череп схватил мешок, где сидела птица, и начал размахивать им в воздухе.

– Точно! Свернём ей шею, воткнём в задницу палку, а второй конец в землю. Я понесу её наверх.

Курицу на колу могли принять за знак ведьмы. Но Череп уже командовал:

– Вперёд, на вершину. Идти только прямо. След в след идти запрещается. Останавливаться нельзя. Кто приходит последним, тому наказание.

Мы разинули рты.

Соревноваться! Зачем?

Мне было понятно. Он хотел отомстить Барбаре. Он знал, что она точно придёт последней и получит сполна.

Я подумал о своей сестре. Я сказал, что она ещё слишком мала, чтобы участвовать в таких соревнованиях, и это несправедливо, потому что она обязательно проиграет.

Барбара сделала отрицательный жест пальцем. Она хорошо поняла, какой сюрприз приготовил ей Череп.

– Это не важно. Соревнование есть соревнование. Она пришла с нами. Или участвует, или остаётся внизу.

Ну уж нет. Я не мог оставить Марию. История с крокодилами не выходила у меня из головы. Меликетти был вежлив, но это не значило, что можно ему доверять. Если он её убьёт, что я потом скажу маме?

Если моя сестра остаётся, остаюсь и я. Тут вступила Мария:

– Я не маленькая! Я тоже хочу соревноваться.

– Закрой рот!

Решение принял Череп: может идти, но не участвовать.

Мы бросили велосипеды за фонтанчиком и двинулись в путь.

Вот так я оказался в низу холма. Я натянул Марии башмачок.

– Сейчас можешь идти?

– Нет. Очень больно.

– Подожди. – Я пару раз дохнул на ногу. Затем собрал немного сухой земли, плюнул, перемешал и положил на больное место. – Сейчас пройдёт. – Я знал, что это не поможет. Земля помогала хорошо от укусов пчёл и крапивы, но не при вывихах.

– Так лучше?

Она вытерла нос ладошкой.

– Чуть-чуть.

– Попробуешь идти?

– Да.

Я взял её за руку:

– Тогда пошли. Давай, а то мы последние.

И мы направились к вершине. Каждые пять минут Мария должна была садиться, чтобы дать отдохнуть ноге. К счастью, поднялся лёгкий ветерок и идти стало легче. Он шелестел в пшенице, словно чьё-то лёгкое дыхание. Внезапно мне показалось, что совсем рядом с нами мелькнул зверь. Тёмный, стремительный. Волк? Нет, в наших краях волков не водилось. Может быть, лиса или собака.

Подъем был крутой и никак не заканчивался. Прямо перед глазами только пшеница, и, когда глаза увидели кусочек неба, я понял, что осталось всего ничего, что вершина вот она, рядом, что мы почти пришли.

И не увидели ничего особенного. Всё покрыто пшеницей, как и остальная земля вокруг. Под ногами такая же рыжая и прожаренная почва. Над головой то же раскалённое солнце.

Я посмотрел на горизонт. Его заволакивала молочная дымка. Моря не было видно. Только другие холмы, пониже, ферма Меликетти с загонами для свиней и расщелиной, а также белая дорога, разрезавшая поля. Длинная дорога, по которой мы проехали на велосипедах, чтобы добраться сюда. Были видны также маленькие-маленькие строения, где жили мы. Акуа Траверсе. Четыре домика и старинная вилла, затерявшиеся в пшенице. Лучиньяно, самый близкий к нам городок, был скрыт облаками.

– Я тоже хочу посмотреть, – сказала сестра. – Покажи мне.

Я посадил её себе на плечи, хотя ноги меня еле держали. От усталости. Интересно, что она могла видеть без очков?

– А где остальные?

Там, где они прошли, был беспорядок, многие стебли согнуты, а некоторые поломаны. Мы пошли по этим следам, ведшим к противоположному склону холма.

Мария сжала мне руку, вцепившись ногтями в кожу…

– Какая гадость!

Я повернулся.

Они сделали это. Они посадили курицу на кол. Она торчала на самом острие камышовой трости. Свисающие ноги и широко расставленные крылья. Испачканная кровью голова свешивалась набок, наводя ужас. Из сжатого клюва капали тяжёлые красные капли. Рой мух с блестящими брюшками вился вокруг, налипая на глаза, на кровь.

Ледяная дрожь прошла у меня по спине.

Мы пошли дальше, перевалили через хребет и стали спускаться.

Куда, чёрт побери, они потопали? Почему спустились по этой стороне?

Пройдя ещё метров двадцать, я понял куда.

Холм не был круглым. С противоположной стороны он терял свою безукоризненность и перетекал в подобие бугра, который, выгибаясь, плавно снижался до самой равнины. Посреди этого бугра находилась узкая впадина, которую можно было разглядеть, наверное, только сверху или с самолёта.

Легко было бы вылепить этот холм из глины. Сначала скатать шар. Затем разрезать его надвое. Одну часть положить на стол. Из другой половинки сделать сосиску, нечто вроде толстого червяка, прикрепить к первой, выдавив посредине небольшое углубление.

Самым удивительным было то, что в этой спрятанной от глаз впадине росли деревья. Укрытая от ветра и солнца, стояла самая настоящая дубовая роща. А посреди неё – одинокое строение.

Заброшенный дом с провалившейся крышей из коричневой черепицы и тёмными балками просвечивал сквозь листву.

Мы спустились вниз по тропинке и вышли к дому.

Здесь было всё, чего я сейчас желал больше всего на свете, – деревья, тень и прохлада.

Цикад не было слышно, только щебетанье птиц. Кругом полно лиловых цикламенов. И ковёр зелёной травы. И замечательный запах. Мне ужасно захотелось поскорее найти местечко у какого-нибудь дерева и завалиться поспать.

Сальваторе появился неожиданно, как призрак.

– Ты видел? Здорово, да?

– Ещё как! – ответил я, оглядываясь по сторонам. Наверняка здесь должен быть ручей, где можно попить.

– Чего тебя так долго не было? Я уж подумал, что ты вернулся вниз.

– Нет, просто сестра ногу подвернула, поэтому… Пить хочется. Где здесь вода?

Сальваторе достал из сумки бутылку.

– Тут осталось немного.

Я разделил воду с Марией по-братски. Хватило как раз смочить губы.

– Кто выиграл? – Я был озабочен наказанием. Я чувствовал себя смертельно уставшим. Надеялся, что Череп, как исключение, сможет простить мне или отложить его на другой день.

– Череп.

– А ты?

– Пришёл вторым. За мной Ремо.

– Барбара?

– Последняя. Как обычно.

– И кого накажут?

– Череп говорит, что это должна быть Барбара. А Барбара говорит, что это должен быть ты, потому что ты пришёл последним.

– И что?

– Не знаю, я пошёл пройтись. Меня уже достали эти его наказания.

И мы зашагали к дому.

Дом держался на ногах из последних сил. Он возвышался посреди небольшой поляны, заваленной дубовыми ветками. Глубокие трещины рассекали стены от крыши до фундамента. От оконных рам остались одни воспоминания. Кривое фиговое деревце росло на лестнице, ведущей на балкон. Его корни раскрошили камень ступеней и обрушили парапет. Лестница вела к старой, окрашенной синей краской двери, рассохшейся от солнца и изъеденной жучками. В глубине дома виднелась высокая арка, за ней зал со сводчатым потолком. Конюшня, наверно. Проржавевшие трубы и деревянные лаги подпирали потолок, обвалившийся в нескольких местах. На полу лежал засохший навоз, зола, груды кирпичных обломков и строительного мусора. Большая часть штукатурки стен обвалилась, обнажив каменную кладку, сложенную всухую.