Я не мог миновать их. Они точно меня учуют.
Что сделал бы на моём месте Тайгер Джек?
Он пошёл бы прямо к ним и перестрелял из своего винчестера, разделал на сосиски, поджарил и съел бы.
Нет. Это не в его стиле.
Что бы он сделал?
Думай, приказал я себе, напрягись.
Он постарался бы избавиться от человеческого запаха, вот что бы он сделал. Индейцы, когда шли охотиться на бизонов, обмазывались жиром и надевали на спину шкуры. Вот что я должен сделать: я должен намазаться землёй. Нет, не землёй, а навозом. Это будет лучше. Если от меня будет пахнуть их дерьмом, они точно не обратят на меня внимания.
Я подкрался почти к самому дому, оставаясь в темноте.
Вонь усилилась.
Сквозь стрекот цикад стал слышен другой звук: музыка. Пианино и низкий голос, певший: «…какая ледяная эта вода, никто не сможет спасти меня, я упал за борт, я упал во время бала на палубе. Волна за волной…»
Меликетти, что ли, поёт?
Кто-то сидел в кресле-качалке. На земле рядом с креслом стоял радиоприёмник. Это или Меликетти, или его хромая дочка.
Я огляделся, прячась за старым тракторным колесом.
Сидевший казался мёртвым.
Я подкрался поближе.
Это был Меликетти.
Его усохшая голова покоилась на грязной подушке, рот открыт, на коленях двустволка. Он храпел так сильно, что доносилось даже сюда.
Путь был свободен.
Я вышел из укрытия, сделал несколько шагов, и отрывистый лай разорвал тишину. На мгновение умолкли даже цикады.
Собака! Я забыл про собаку.
Два красных глаза сверкнули в темноте. Цепь сдавливала собаке глотку, и она хрипло лаяла.
Я рыбкой нырнул в стерню.
– Что? Ты чего? Какая муха тебя укусила? – подскочил и закрутил головой, словно филин, Меликетти. – Тиберио! Хорош лаять! Успокойся, Тиберио!
Но пёс не унимался. Меликетти нагнулся, выключил радио и зажёг фонарь.
– Кто там? Кто там? Там есть кто? – крикнул он в темноту и, светя вокруг фонарём, сделал пару кругов по двору с двустволкой под мышкой. – Прекрати базар. Нет там никого!
Псина улеглась на землю, продолжая глухо рычать.
Меликетти вошёл в дом, хлопнув дверью.
Я, стараясь держаться подальше от пса, пошёл к свинарнику. Вонь усилилась, казалось, она заполнила меня всего.
Но мне надо было маскироваться. Я снял майку и брюки. Погрузил трусы в пропитанную мочой землю и, отвернув нос, начал обмазывать грудь, плечи, ноги и лицо этой жуткой жижей.
– Вперёд, Тайгер! Вперёд, и не останавливаться, – шептал я.
Встал на четвереньки и пошёл от загона. Это было трудно: руки и ноги тонули в грязи.
Пёс вновь принялся лаять.
Я очутился между двумя оградами. Передо мной терялся во мраке коридор шириной не меньше метра.
Я слышал их. Они были рядом. Они издавали низкие глубокие звуки, напоминавшие рык льва. Я ощущал их мощь в темноте, они топали копытами все вместе, и забор дрожал от их толчков.
Вперёд, и не оглядываться, приказал я себе.
Я молил Бога, чтобы моя маскировка из дерьма сработала. Если хоть одна из этих зверюг просунет рыло в щель между досками, то одним махом оттяпает мне ногу.
Я был уже у самого конца ограды, когда неожиданно услышал хрюканье и в метре от себя увидел два уставившихся жёлтых злобных глаза. За этими маленькими фонариками я почувствовал сотни килограммов мускулов, мяса, щетины, копыт и клыков.
Мы смотрели друг на друга бесконечно долго, потом тварь сделала прыжок, и мне почудилось, что сейчас она перепрыгнет забор.
Я заорал, вскочил на ноги, побежал, поскользнулся, упал в навоз, вскочил вновь, опять побежал, с открытым ртом, в черноту, и… взлетел в воздух. Сердце выскочило из груди, и кишки как будто кто-то больно сжал в кулак.
Я летел с обрыва. В никуда.
Метром ниже мой полет закончился среди веток оливы, криво росшей меж отвесных камней.
Я обхватил ствол руками. Если бы не было этого благословенного дерева, прервавшего мой полет, я бы разбился о камни. Как Франческо.
Я сделал попытку пошевелиться, олива заколыхалась, словно флагшток. Сейчас свалюсь вместе с деревом, подумал я.
У меня дрожали руки и ноги. Только нащупав руками камень и сев на его край, я перевёл дух.
Луна появилась в разрыве облаков и все кругом осветила.
Передо мной направо и налево на сотни метров тянулось ущелье. Полное пещер, обрывов и деревьев.
Филиппо мог находиться в нём где угодно.
Справа от меня была видна узкая тропинка, петляющая между белых валунов. Рядом я разглядел воткнутую в землю жердь с привязанной к ней растрёпанной верёвкой. Я ухватился за верёвку и стал спускаться по крутому склону. Через несколько метров я очутился на площадке, покрытой помётом. Её окружала ограда-плетень. На одной из жердин висели одежда, верёвки, серпы. Чуть дальше лежала большая связка хвороста. К корню, торчавшему из земли, были привязаны три козлёнка и большая коза. Они уставились на меня.
– Вместо того чтобы пялиться на меня как дуры, сказали б, где Филиппо, – прошипел я.
Тёмная, беззвучная тень скользнула сверху, промчалась над самой моей головой, задев волосы.
Сова.
Она взлетела, растворившись во мраке, затем вновь полетела ко мне, чиркнула по волосам и вновь взмыла в небо.
Странно. Совы – добрые птицы.
Почему она на меня нападала?
– Ухожу, ухожу, – сказал я сове.
Тропинка шла вниз, и я продолжил спускаться, держась за верёвку. Я был вынужден идти, низко нагнувшись, рукой ощупывая всё, что попадалось на пути, как это делают слепые. Когда я добрался до дна ущелья, я разинул рот: мышиный тёрн, репейник, земляничные деревья, камни – всё было покрыто сверкающими точками, которые пульсировали в ночи, будто маленькие миниатюрные фонарики. Светлячки.
Тучи поредели, и луна вновь залила ущелье своим жёлтым светом. Стрекотали цикады. Собака Меликетти прекратила лаять. Наступил покой.
Впереди росла оливковая рощица, а за спиной, на моём склоне ущелья, показалась узкая каменная щель. Оттуда тянуло кислым запахом навоза. Я сунул голову в щель и услышал шорох и блеяние: овцы. Их закрыли в пещерке металлической решёткой, напихав, словно сардин в банку. Для Филиппо места явно не было.
Я перебрался на противоположный склон, но здесь не было видно пещер, где можно было бы спрятать мальчишку.
Когда я сиганул из окна, мне даже в голову не могло прийти, что, быть может, найти его не удастся. Я думал, что достаточно будет пройти сквозь мрак, не дать сожрать себя свиньям – и вот он, здесь.
Не тут-то было.
Ущелье было очень длинным, к тому же Филиппо могли спрятать в другом месте.
Я пал духом.
– Филиппо, где ты? – крикнул я сдавленным голосом, чтобы Меликетти не смог меня услышать. – Ответь мне! Где ты? Отзовись!
В ответ ни звука.
Ответила только сова. Она издала странный звук, вроде как произнесла: все моё, все моё, все моё. Наверное, та, что нападала на меня.
Это было несправедливо. Я проделал такой путь, рисковал жизнью из-за него, а он не отыскивался. От отчаяния я начал бегать туда-сюда среди камней и олив, затем поднял ветку и начал колотить ею по камням, пока не ободрал себе руки. Сел. Покачал головой, чтобы вытрясти из неё мысль о том, что все мои усилия оказались напрасными.
Я умчался из дома как угорелый. Папа наверняка очень рассердится. Точно меня выпорет.
Они, должно быть, уже обнаружили, что меня нет в комнате. Но даже если ещё и не обнаружили, все равно скоро придут убивать Филиппо. Впереди – папа со стариком, за ними – Феличе и брадобрей. На полной скорости, на машине старика, давя шинами жаб.
Микеле, чего ты ждёшь? Возвращайся домой, приказал мне голос сестры.
– Возвращаюсь, – ответил я вслух.
Я сделал всё, что мог, не моя вина, что он не находился. Не моя.
Я должен был поспешить, они могли появиться с минуты на минуту.
Если я побегу изо всех сил, нигде не останавливаясь, может быть, появлюсь дома ещё до их ухода. И никто ничего не заметит. Это было бы здорово.