— There!.. There!..
Кто-то что-то заметил, уверяли они. Молодцы прожектористы!..
Дельфина встала на ноги.
«Infectious minds! — заорала она, сразу переходя к оскорблениям. — Гнилые мозги!.. То their deaf pillows! Глухой подушке поверяют тайны!..»
Она была раздражена до крайности тем, что никто ее не слушал, лезла из кожи вон посреди зала, орала все громче, требовала, чтобы народ вернулся, хотела произвести на всех впечатление… Подойдя сзади, Каскад дал ей такого пинка, что ее подбросило метра на три. Она извернулась с диким воплем, заглушившим все звуки вокруг… впечатление такое, словно выпалили из пушки…
«Out, damned spot!» — выкрикнула она. — Сгинь, проклятое пятно!»
Дельфина озверела, кипела злобой… Она собиралась выставить нас за дверь… Каскад схватил ее, сунул под мышку и понес прочь… Он был силен… Она рвала на нем одежду, царапала ногтями, выла нечеловеческим голосом… Как раз в это время возвращались вышедшие во двор. Слишком громко гремело, начало рваться, шипеть над самой землей, над берегом свистали осколки, кровли домов содрогались… Настал час Дельфины.
— Lady Macbeth! — взывала она. — Lady Macbeth! There we are! Леди Макбет, мы здесь!
Она и была леди Макбет!..
Дельфина осталась совсем одна, вопившая под градом осколков… Карусель вертелась как раз над пакгаузом, осколки барабанили по железным крышам. Носа нельзя было высунуть наружу…
Но страха не было, веселились до упаду!.. Снова пили за мое здоровье, а также за здоровье оставшейся на улице Дельфины. «Hurray Дельфина! Hurray good girl! Ура Дельфине! Ура славной девочке!..» Полисмены заперли дверь, чтобы никто не выходил на улицу. Устав есть устав… От страшного грохота проснулись даже охранники, дрыхнувшие под столом. Женщины вытаскивали их за ноги…
— Да нет же, нет! Это День святого Патрика!
Зачем им святой Фердинанд?.. Оба были ирландцы, а что для ирландца святой Фердинанд?.. Кругом поцелуйчики…
А снаружи бабахало все яростнее, во всю мощь орудий… Негру нравилось буханье, он со вкусом изобразил ужас, упал на колени, выкатил глаза. «Бух, бух! — пугал он девиц своим толстогубым ртом. — Бух! Бух!..»
Одна бедняжка Вирджиния спала безмятежно, свернувшись калачиком на скамейке. Уснула, как ангел, глубоким сном час тому назад… Я оберегал ее покой. Ни этот горластый сброд, ни канонада не разбудили ее. В теперешнем ее положении она нуждалась во сне. Как я любил ее!.. Я поведал о моем чувстве сидевшей рядом Гертруде.
— А я тебя люблю! — услышал в ответ.
Все собравшиеся в пивной испытывали друг к другу нежные чувства. Мои именины пробудили в них потребность в любви… Кабы не зловоние!.. Девицы вопили «In love! In love!», осыпая ласками полисменов и друг друга. И вертя задками. Они были настолько пьяны и утомлены, что танцы прекратились сами собой. Их начинало шатать, некоторые валились и тотчас засыпали. Хотелось еще выпивки, чтобы встряхнуться, что-то в сон клонило. Отправились искать бутылки… Бах, бабах-тарарах! Рвануло прямо в реке, вода вздыбилась столбом, хлестнула воздушная волна. Жахнуло со страшной силой, взмыл смерч, полетели брызги… Пивную тряхнуло. Стаканы, штофы подскочили, попадали, повыскакивали выдвижные ящики, стены покоробились, затрещали… Рехнувшись от буханья, девицы принялись лупить себя по ягодицам, как бы изображая силу, мощь… Бац! Бац! Плюх!.. Того и гляди, напрочь отобьют себе седалище. Трое набросились на Рене, перевернули ее на живот и отхлестали ей задницу так, что она побагровела… Надо бы и мне приложить руку — кажется, это должно было принести счастье… Естественно, все оборачивалось забавой… Полисмены так веселились, так их корчило от смеха, что им оставалось только ползать. Двое из них даже подавились, их начало рвать, лица налились кровью, они совершенно обессилели…
— О, ту, ту! — только и могли выговорить.
Под сыпавшимися на ее зад шлепками Рене извивалась, орала, бесилась, задыхалась от невыразимого наслаждения, урчала при каждом новом ударе, точно издыхающая кошка… это было настолько уморительно, что все точно ополоумели, корчились в судорогах, мочились под себя, катались по полу по всему залу, отрыгивали, блевали в свои бокалы так, что через край лилось на соседей.
Только я не стану блевать на мою малютку, спавшую ангельским сном!.. Нет, нет, это гнусность!..
Вдруг меня точно обухом по голове: «Куда они подевались»?.. В зале не было ни Боро, ни Клодовица! Исчезли!.. Я похолодел от испуга: сомнений не было! Меня точно сдуло с места…
Пошли творить измену!.. Я кричал, хотел убедить всех: «Traitors here, traitors! Мне не заткнуть рта! Здесь предатели! Кругом предатели!..»
Надо было найти Дельфину и заняться декламацией вместе с ней. Пусть знает, что я не продажная шкура!.. Я наткнулся на нее — она лежала на гравии. Не желала подниматься… принялась осыпать меня оскорблениями: не трогайте ее! Она будет спать вот так, лежа на камнях!.. Она глядела на меня с вызовом: «Я смелая, а ты трус!..» Я пытался уговорить ее, но потом махнул рукой. Плевать, пусть будет так!..
Девицы были пьяны вдрызг. Они так отхлестали Рене по ягодицам, что та лежала в луже крови, ручьями текло на пол. Негр начал слизывать. Новый взрыв смеха… Пришел мой черед. Теперь они мне собирались задать порку… «Моя очередь!» — требовали они, начали гоняться за мной. Я несколько охладил их пыл боксерскими ударами. Тогда они решили взяться за Вирджинию… просто помешались бабы… Собрались научить ее матчишу, но я познакомил их с ударами каблуком по ступне. Раз!.. А у них у всех мозоли. Как же они подскакивали! Ой-ей-ей!..
Тогда они набросились на копов… Ю-ю-юй!..
Снова подошел к Каскаду, спросил на ушко:
— Где они?
Меня беспокоило, куда они пропали, куда унесли разлезшуюся мертвечину…
Если это затеяли в шутку, мне было не до смеха, а если это была грубая уловка, эти люди представлялись мне бездарными обалдуями, безнадежными недоумками… Трупы по улицам не таскают… этим только детишек забавлять, да грошовых ухарей их пошиба, тех, кто увиливал от отправки на фронт, жалких дешевых сутенеришек, пройдох дерьмовых… Я растолковывал Каскаду на ушко, что напрасно они думают, будто я восхищаюсь этими ничтожными олухами-сутенеришками…
А что уж говорить о технике исполнения!..
Выволочь на улицу во время воздушной тревоги!.. Более удачного времени трудно было найти! Вся полиция шарила по берегу!.. Сообразительные ребятки, нечего сказать!..
Мои поздравления!..
— А здесь разве нельзя было оставить?
Это решение казалось мне не таким уж глупым…
— Собирался приготовить из него жаркое? — ядовито осведомился Каскад.
— Так что они собираются делать с ним, не считая жаркого? — настаивал я.
— Да бросят в воду, бестолочь, коли тебе так хочется знать! Крабы сожрут его, и дело с концом!.. Удовлетворены, молодой человек?.. Сильнее он все равно не обгорит, коли угодно знать… Ты что, не видел головы? Может быть, ты пожелал бы съесть его?.. Кто-то ведь должен заняться им. Возможно вы, если вас не затруднит?.. Господин ухажер еще не завершил своих дел, у него появились новые замыслы!.. Надо поворачиваться поживее, расстараться для него… избавить от отбросов… уладить его пустячные затруднения!.. Расчудесный юноша наш сударик, бесподобный герой, что тут толковать! Наш сударь помышляет лишь о любви!..
Вот я и получил ответ. Было о чем задуматься… Им тоже, по сути, было в чем горько меня упрекнуть. Кое-кому мне нужно бы уплатить старые должки — и этим, и тем… Говоря по совести, кому только я не задолжал, начиная с моих родителей… отцу, матери, легавым, Сороконожке и т. д. В последнее время — сутенерам, консулу Франции… Может быть, и шестнадцатому кирасирскому?.. Я не был вполне уверен… Тотору, Титине, Бигуди, Флюгеру, полковнику, Тартанпьону… Слишком много сидело в моем черепке, чтобы лишний неоплаченный долг мог что-нибудь изменить!.. Пошли они все к едрене матери! Так-то оно будет лучше!.. Они не принесли мне ничего, кроме скверны. Зависть в чистом виде, и ничего больше!..
