Я растолковывал Просперу, Состен тоже слушал. Я объяснял им, как действуют злые чары… Бах-тарарах… И все летит к черту! Вот просто так, по малейшему поводу… Ба-бах! И все взлетает на воздух. Удар молнии! Небеса начинены взрывчатой силой! Срабатывает злое колдовство!.. Я видел, как взорвалось заведение Проспера. Я видел, как взорвалось заведение Клабена… но это не конец. Будут новые жертвы…
Чародейство неутомимо. Разве не взрывается во Фландрии, да в тысячи раз сильнее… и днем и ночью? Вот и весь сказ!.. Просперов кабак «Динги» разлетелся вдребезги вместе со стойкой и стенами из-за какой-то гранатки размером с яйцо! Глиняную обмазку с соломой как ветром сдуло!
— Животики можно надорвать, верно? А что, посудой ты так и не обзавелся?
Пианино тоже не было.
— Борохрома не видел?
— Зачем он мне?
А впрочем, дело его… Он же взорвал его корчму! В общем, никто не шел на откровенный разговор.
— Ну, что же, мы пошли? — закругляюсь я, — не возражаешь?
А ведь он точно знал все ходы и выходы… По крайней мере, двое из Лестера уехали с его помощью нелегально. Мне о том Виктор сказал, ручаясь за достоверность, еще до того, как записался добровольцем… Отправились на греческом сухогрузе… Он работал с греческими сухогрузами, с парусниками из Ла-Платы… смотря по времени года… Только с нами не желал иметь дело, уперся, и все тут!.. Я располагал сведениями, что он даже ссужал деньги желавшим переправиться в Америку. По 35 фунтов. Как только люди поправляли свои дела, они возвращали ему ссуду и 150 гиней впридачу, в виде платы за услугу… Ни разу его не оставили с носом, всегда получал свое сполна… Таким образом, свою среду он знал досконально, но вот мы его не интересовали. Явное недоброжелательство. Ничего не попишешь: не пришлись мы ему по нраву!..
— Значит, так ничего и не знаешь?
Я уперся. Пусть даст окончательный ответ: да — так да, а нет — так нет!..
— Втроем, значит!
— Разумеется!
— Вот так, без башлей, без копья? Вы рехнулись, Фердунчик!
— Скажи лучше, трухаешь!
— Совсем свихнулся!
Он тыкал мне пальцем в голову…
— Ты хоть что-нибудь соображаешь?
— Вот как! Сопляк ты, а не мужчина! Жандармов боишься?
Тяжкое оскорбление…
— Наглый молокосос! То же мне, герой войны сраный! Слышишь?
Зашепелявил пуще прежнего. Его просто трясло…
— Брысь, брысь брысь! Как пить дать, загремите в Тильбюри. Да, в Тильбюри!.. Они везде рыщут, обыскивают все: трюмы, верхние палубы, шлюпки… Не глаза — компас! Не спрятаться тебе от них! Как крысы, шарят по щелям!..
Я не отступался. Меня не волновали его доводы.
— Говорю тебе, нам нужно уехать! Понимаешь? Уехать! Ты должен свести нас с кем-нибудь!
— Пошел ты, малахольный!
Он бросил взгляд на часы и встрепенулся:
— Черт!.. Черт! Патруль! Пять часов! Патруль!
Удобный предлог сменить тему.
— Послушай, мне пора закрываться! Давайте, проваливайте!
— Не слишком ты вежлив, уже девушкам хамишь? Хорош фрукт!
— Пропади ты! Пропади пропадом! — заорал он, вне себя от бешенства.
— Ладно, — бросил я ему в ответ. Снова уселись…
Правда, Вирджиния подавала мне знаки: она не любила ссор… Состен хлопал глазами, а я сидел как пришитый и близко к сердцу не принимал.
— Не дождешься, не уйдем! Говори, где кораблишко, куда поплывут твои людишки?
Ну, совсем тупой придурок!..
— Катись, говорю! Понял, сопляк? Лоботряс, засранец!..
— А вот и не уйдем, не уйдем!
Я дурачился, подскакивал на заду, точно промокая штанами скамью. С места не сойду!.. Мысленно хвалил себя, цыкал ему «Ксс!.. Ксс!.. Ксс!..»
— Ничего, не съест нас твой патруль!
Он понял, что я бросил ему вызов.
Он мысленно прикидывал, что делать дальше. Посмотрел на нас, на текущую вдали широкую Темзу… снова с сомнением взглянул на каждого из нас по очереди, еще не решив, стоит ли что-либо предпринимать… Перевел взгляд на пол, на мои руки… Зная о присущем ему кошачьем проворстве, я держался настороже.
Я потрогал свои карманы, похлопал по себе, точно что-то искал…
— Берегись, бомба! — завопил я. Шутка!
Он отпрянул от стола с обезумевшим взглядом…
— Фер… фер… Фердинанд! — пролепетал он.
Глаза у него вылезли на лоб… Замер, задыхаясь… Я показал ему пустые руки:
— Сиди уж, дурачок!
Все заливались смехом. Я успокаивал Проспера. Он через силу промолвил:
— Убирайтесь!
Опустился на скамейку — ноги под ним подгибались. Совсем не в себе, дурья голова! Так перепугаться, и из за чего!..
— Ладно, избавляем тебя от нашего общества… Только судно назови! Мы уезжаем!
Сказано было примирительно.
Если он ничего не ответит, начну по новой, что-нибудь придумаю! Достану до потрохов!
— Не упрямься!.. Посудина! Тебе же бог знает сколько их известно, чтоб тебе пусто было, выкладывай!..
Он никак не мог решиться, мотал головой.
— Ну же, ну!.. Решайся, выкладывай! Уже пять часов!
— Вон отсюда гады, вон!
Он снова выставлял нас за дверь!
— Что же ты такой злюка, Проспер? Смотри, брошу! Тебе-то какая корысть?
Я притворился, будто снова ищу у себя по карманам. Он совсем потерял голову.
— Вон отсюда, вон!
— Назови имя — и мы смываемся! И больше ты нас не увидишь, идет?
Он мялся… сопел… не знал, что сказать…
— Но у вас же нет ни шиша! Куда вы плывете?
— В Америку!
— Да ну!
Нас ничто не могло остановить.
— А что, Жюжюб не уехал? А Люлю Блоха? А Вильмомб? Так нечего говорить, что это невозможно, господин Просперо! Вы прекрасно осведомлены, но решили помалкивать, сеньор Просперо! Скрытничаете!
Говорю с ним, как Мэтью, вытягиваю из него жилы, он растерян — то вставал, то садился, что-то бормотал, не хотел сдаваться… Вдруг в смятении привстал и перднул… Перднул оглушительно. Звук трескуче раскатился между стен… Ошарашенный, оторопевший, он сидел на скамье, тупо уставившись на нас…
Мне неловко перед Вирджинией… настоящая скотина!.. Состен прыснул от смеха: вот уж учудил! Ничего, я развяжу язык этому срамнику! Он съежился на скамье и точно оцепенел. Упрямства хоть отбавляй!
— Убирайтесь! — буркнул он. — Убирайтесь к черту!
— Мы не уберемся! Выкладывай!
Я как сидел, так и не тронулся с места. Он заерзал, не поднимаясь с места, толчками передвигая задницу к стойке, но я не желал, чтобы он двигался!
— Оставайся на месте, Проспер!
Еще сантиметр, и я запущу ему сифоном в рожу. Он застыл.
— Ну, так что?
— Ладно, ты этого хотел. Потом не жалуйся! Решился наконец, обливаясь потом.
— Не бойся, плакать не будем… Слушаем тебя!
— Жовиль… Кэннон-док… Передайте ему от меня… Кэннон-док…
— Точно? Без дураков? Жовиль? Кэннон? Я опасался подвоха.
— Не волнуйся, ты от Просперо!.. На таможне лучше не пылить… Тихонько проходи… Может быть, он еще принимает людей на борт…
— Пункт назначения?
— Ла-Плата.
— Идет!
— Все трое?
— Давай-ка глянем!
Пусть покажет в окно: надо же знать, куда пробираться.
— Самые высокие мачты… Фу, будь оно проклято!
Совсем я его затыркал.
— Мачты… В столону Милл-Уолл… Ну да, Кэннон-док…
— Самые высокие…
Со зрением у меня был полный порядок!
— Спросишь Жовиля… Скажешь, от Проспера… Он поймет…
— Значит, парусник?
— А тебе «Лузитанию» подавай?
— А после того, как взойдем на борт?
— Играть в «манилу» будете!
Мне были нужны подробности.
— Как называется судно?
— «Конг Хамсун»… Шкипер Жовиль… «Конг Хамсун»…
Я повторял название про себя.
— А если нас вышвырнут?
— Сам увидишь.
— Нет уж, мой дорогой, это ты нас снова увидишь!
Я продолжал давить на него.
— До чего ты мне обрыд! Глаза бы его меня не видели!
— Хорошо, хорошо! Не злись!.. Мы побежали!
В дверях посторонился, пропуская малышку, сам протиснулся бочком, захлопнул дверь… Вот мы и на вольном воздухе.
