Пару раз в неделю Клайв посещал "Трансформацию", переодевался женщиной и шел на свидание со своим другом Эшли (в обычной жизни Арчи). Они гуляли, а потом заходили в кафе выпить чаю с булочкой или шли в фешенебельный бар, чтобы пропустить по рюмочке. Прогулка в образе Сесилии представлялась Клайву чем-то вроде перевоплощения в слегка позабытую знаменитость типа Мела Смита или Кеннета Браны. Большинство людей не обращало на нее никакого внимания, однако у одного из тридцати она вызывала любопытство — он поворачивался, замечал что-то необычное, ему в голову приходила какая-то мысль, но к этому времени Сесилия оказывалась уже далеко, оставляя за собой шлейф недоуменных взглядов, намекающих тычков в бок, а иногда и насмешек с агрессивными выкриками. Между трансвестизмом и славой было еще то сходство, что вызываемое внимание находилось в обратно пропорциональной зависимости от фешенебельности и модности района, обитатели которого проявляли полное безразличие к лицам, мелькающим на телеэкране. В Камдене имелся свой местный "Сейнсбери", где искушенных обывателей было гораздо больше, чем неискушенных, и где Мел и Кеннет могли бы разгуливать совершенно спокойно, так как никто не стал бы требовать у них автографов. Эшли и Сесилии там никто не досаждал, и они гуляли часами.
Сесилия всегда получала огромное удовольствие от этих прогулок, они становились вершиной недели, пока Эшли однажды не указал ей на велосипедистов, и после этого все рухнуло. В этом Клайв и Сесилия оказались похожи — они были склонны впадать в отчаяние, когда им на что-то указывали. Много лет назад Клайв любил совершать далекие поездки по шоссе на своей спортивной машине "гордон-кибл". Однажды он собрался в Лидс и прихватил с собой своего приятеля Леонарда. Через некоторое время Леонард спросил, не может ли он сесть за руль, они свернули к станции техобслуживания и поменялись местами. Леонард тут же выехал на шоссе и разогнался до восьмидесяти пяти миль по внешней полосе. Впереди них по средней полосе ехала "воксхолл-астра" со скоростью семьдесят миль. Вместо того чтобы пересечь два ряда и обогнать ее, Леонард пристроился прямо сзади и принялся мигать фарами. Клайв был очень осторожным водителем и всегда соблюдал двухсекундную дистанцию между машинами; он достиг этого, отмечая время, когда передняя машина миновала какой-нибудь знак или мост, а потом произнося про себя фразу: "Только дурак нарушает правило двух секунд". Если он успевал произнести ее до конца, прежде чем достигал того же знака, значит, расстояние оставалось безопасным. Он попробовал проделать это с "Астрой" и успел сказать лишь: "Только ду…" После длительного периода мигания шедшая впереди машина свернула в сторону. Леонард обогнал ее и вернулся на внешнюю полосу.
— Что это было? — осведомился Клайв.
— Средняя полоса должна быть свободна для обгона, — педантичным голосом пояснил Леонард. — Все остальное время машины должны ехать по внешней полосе. Иначе для обгона останется только одна полоса и это будет замедлять движение. Езда по крайней левой полосе — это эгоизм и недомыслие.
— Что ты говоришь? А я и не знал, — ответил Клайв и с тех пор потерял всякий интерес к машине.
После этого случая ленты шоссе, прежде разворачивавшиеся перед ним с веселым радушием и сулившие целую череду удовольствий, превратились в бетонные стоки раздражения, по центральным полосам которых ползли эгоистичные копуши, плевать хотевшие на окружающих; ему казалось, что нет номерного знака, который не издевался бы над ним лично. Подобно Леонарду, Клайв теперь пристраивался за ними (а иногда в такой очереди оказывалось до тысячи машин, если вы обращали внимание), мигал фарами, а если они не сворачивали в сторону, нажимал на клаксон, подъезжал ближе и снова мигал. Зачастую впереди идущие машины и в этом случае отказывались сворачивать, делая вид, что не замечают его. Поэтому уже по прошествии месяца после той поездки с Леонардом Клайв четырежды был на волосок от автокатастрофы, в него один раз стреляли, и он участвовал в двух поножовщинах на объездных дорогах. Клайв продал свой "гордон-кибл" с большими убытками, так как цены на него упали, и теперь, когда ему требовалось уехать из Лондона, он пользовался поездом.
То же произошло с велосипедистами. Однажды Сесилия и Эшли, нежно взявшись за руки, шли по Хай-стрит, и, когда они переходили дорогу рядом с Медицинским центром китайского целительства, на них вдруг вылетел велосипедист, ехавший по противоположной стороне, так что им пришлось отскочить в разные стороны.
— Они просто выводят меня из себя, — сказал Эшли.
— Кто? — спросила Сесилия, у которой кружилась голова, словно она стояла на вершине высокого трамплина; она чувствовала приближение неприятностей, но ничего не могла с этим поделать.
— Чертовы велосипедисты. — ответил ее друг. — Они же представляют угрозу для жизни. Ездят на красный свет, выезжая на встречную полосу и на тротуары, а главное, все это с таким самодовольным видом, будто они делают нам одолжение тем, что отравляют нам жизнь.
И тут же вся улица для Сесилии заполнилась несущимися и кренящимися велосипедами, а сердце ненавистью. Она всегда считала велосипеды довольно безобидными механизмами, но теперь все эти пролетающие мимо со свистом люди с равным успехом могли бы оседлать зачумленных ротвейлеров — такой гнев и ужас они в ней вызывали. Они подразделялись на несколько видов. Здесь были рассеянные женщины на складных велосипедах, чернокожие юнцы, говорившие по мобильникам и ехавшие отпустив руль, претенденты на ДТП на гоночных велосипедах с опущенными и перевернутыми рулями, серьезные байкеры на горных велосипедах с передними подвесками, сделанными из таких легких сплавов, какие можно найти только на упавших астероидах, двадцатипятилетние пижоны в мешковатых брюках, катившие на своих хромированных монстрах, о цене которых она даже боялась подумать, и посыльные, посыльные и еще раз посыльные. Почтальоны-контрактники крутили педалями с такими выражениями лиц, которые говорили: "Только не вздумай меня останавливать, болван. Прошлогодние отчеты о налоге на добавленную стоимость должны попасть в Химический банк до вечера! Переписанный сценарий должен был лежать на столе Тима Бивена еще вчера, иначе хрен я получу деньги! Билеты на благотворительный бал должны быть доставлены Мелу Смиту мгновенно, и ни одна старуха на переходе меня не остановит!" — и вот та уже взлетает на воздух кверху задницей.
Единственным велосипедистом, который останавливался на красный свет светофора, ехал по проезжей части и вел себя абсолютно миролюбиво, подчиняясь правилам, как в добрые старые времена, был писатель Алан Беннетт, разъезжавший на своем темно-зеленом дамском велосипеде с плетеной корзинкой на руле, как персонаж какого-нибудь фильма о Кембридже.
Сесилия попыталась скрыть от Клайва то, что ей довелось узнать о велосипедистах, но тот довольно быстро обо всем пронюхал, и его жизнь тоже оказалась погубленной. Более того, Клайва это потрясло гораздо больше, чем Сесилию. Он был склонен к переживаниям больше, чем она; его выставили из нескольких мини-маркетов и из пункта видеопроката за пререкания, к тому же поездки в Челтнем тоже на время отменялись.
У Клайва и Сесилии была хорошая работа — они были переплетчиками. Клайв научился этому делу в почтенной фирме в Бермондси. Он попал в последний набор, осуществлявшийся среди детей рабочих, позднее это ремесло стало уделом среднего класса и ему начали обучать в закрытых художественных школах. Теперь он работал на дому в окружении клея, картона и кожи в муниципальной квартире в Холборне, бетонном порождении 60-х, которое бельмом на глазу торчало на месте бывшей площади короля Георга. Он неплохо зарабатывал, реставрируя старые манускрипты, переплетая лекции и другие современные тексты для расположенных поблизости Британского музея и Лондонского университета, а иногда выполняя и художественные заказы, как, например, изготовление переплета для раритетных гравюр из крысиной кожи, что позволяло ему покупать Сесилии тончайшие ажурные колготки.
