Лето только начиналось, когда в долину, название которой в переводе с арабского означало «счастье», спустилась женщина. Она добралась сюда автостопом по шоссе, которое, петляя по ущелью, поднималось вверх к подножию Сьерра-Невады от самого побережья. Здесь в широкой дельте раскинулись поля сахарного тростника, банановые плантации, яблоневые сады и шелестящие заросли бамбука, карабкавшиеся вверх по склону, где они сменялись крутыми террасами, на которых росли оливковые, апельсиновые и лимонные деревья, а еще выше, на каменистом плоскогорье — миндаль с восхитительными изумрудно-зелеными листьями и только начавшими оформляться плодами. Нигде не было видно ни единого признака тех гигантских пластиковых полотнищ, под которыми прели наркотизированные химикалиями овощи вдоль всего побережья вплоть до самой Альмерии. Весной этого года выпало достаточное количество дождей, и ирригационные каналы, проложенные еще древними римлянами, были полны свежей ледяной воды.

Не то чтобы она от кого-то убегала, но обстоятельства сложились так, что лучше б ей было не встречаться с целым рядом лиц с Коста-Тропикаль и Коста-дель-Соль, особенно с одним латышом. И дело было не столько в ней, сколько в нем — каждый раз при встрече он разражался такими криками и угрозами, что ни к чему хорошему это привести не могло. Она считала, что ей просто везет на извращенцев. И она даже понимала, чем это вызвано, — она выглядела слишком доверчивой, слишком щедрой, и некоторые люди, особенно мужского пола, воспринимали это как вседозволенность и норовили выжать из нее все до последней капли. Водолеев всегда эксплуатируют — это научный факт.

Женщину звали Сью, и она приехала из северозападной Англии — оттуда, где мелкие городишки, расположенные вдоль дорог и главных улиц, плавно перетекают один в другой. Она оказалась в Испании с бухты-барахты, даже не зная, где расположена эта страна на географической карте, и, естественно, не одна — Водолеи испытывают огромную потребность любить и быть любимыми, что подтверждено многочисленными исследованиями. Ее спутником был классный парень при деньгах, с которым она познакомилась в ливерпульском клубе. Они провели вместе несколько недель, после чего он заявил, что собирается поработать в Испании диджеем на приморском курорте, купил ей авиабилет и снял квартиру в богатом городском районе. Она поинтересовалась, почему у него нет пластинок и проигрывателя. И тогда он ответил, что является диджеем-концептуалистом, транслирующим музыку, которая постоянно звучит в нем, прямо в головы окружающих людей, а также котов и собак. Кроме этого, добавил ее приятель, он работает над созданием машины, замедляющей ход времени и препятствующей энтропии. А потом пришли жандармы и забрали его. Время от времени она пыталась расслышать его музыку, но, похоже, ей это не удавалось.

О том, чтобы вернуться в Англию, не могло быть и речи, — ее муж и дети подняли по случаю отъезда такой шум, а родная мать публично отреклась от нее в телевизионном шоу. Им следовало уяснить себе, что ей не исполнилось еще и тридцати и она потрясающе выглядит, так что у нее есть полное право насладиться жизнью, пока не стало слишком поздно. По крайней мере так утверждал феминизм, который она изучала.

Поэтому она стала подрабатывать в барах, а после работы встречалась с разными типами, и некоторые из них после этого слетали с катушек. А потом этот латыш попытался переехать ее на своем «мерседесе» и врезался в склад газовых баллонов за супермаркетом. Как только его ожоги начали заживать, она поняла, что он на этом не остановится, а потому надо сматывать удочки.

С рюкзаком на плече она добралась до большого придорожного бара, где останавливались водители грузовиков, чтобы выпить по последнему бренди, перед тем как начинать орудовать с лебедками на извилистых горных дорогах. Прикинувшись агентом из бюро путешествий, она принялась расспрашивать, куда бы отсюда лучше поехать, и какой-то старик на пыхтящем грузовике, нагруженном арбузами, по имени Антонио сказал, что он едет домой к подножию гор. Он сказал, что это одно из тех селений, обнесенных мощными стенами, которые были построены еще маврами, с одними-единственными воротами для входа и выхода, что там заканчивается дорога и оттуда можно увидеть любую подъезжающую машину за пять километров. Она сочла это вполне безопасным местом, и он согласился взять ее с собой за то, что она сделает ему минет, который она скостила до того же самого, но рукой плюс щупанье сисек, что должно было быть осуществлено по прибытии на место.

Они двинулись не по шоссе, а по старой дороге, которая шла через туристические городки, причем с такой черепашьей скоростью, что даже водители с прицепными фургонами показывали им средний палец. Потом Антонио свернул на узкий серпантин, который уходил в горы, и старый грузовик пополз вверх, казалось, только благодаря реактивным снопам густого черного дыма, с грохотом вылетавшего из выхлопной трубы. Всю дорогу Антонио только и делал, что говорил о своем городке, о его прекрасных стенах, дивной церкви и громоздящихся беленых домах. И вдруг, словно материализовавшись, он возник прямо над ними, и из-за толстых каменных стен над апельсиновыми рощами появились красные черепичные крыши домов.

Она заплатила ему на стоянке кооператива по торговле апельсинами в большом современном ангаре, высившемся на каменистом плато у самых ворот, за которыми начиналась тенистая паутина улочек и переулков самого городка. Надо было отдать ему должное — он оказался бойким стариканом, и если бы через полчаса она его не остановила, он бы тискал ее весь вечер. Впрочем, он все равно остался очень довольным. После этого он подбросил ее к одному из баров, где, по его словам, пили все англичане.

Бар назывался «Голубая ночь». С первого взгляда становилось ясно, что он предназначен для иностранцев, так как на увитую виноградом террасу уже были вынесены стулья, хотя на дворе стоял еще май и термометр показывал всего двадцать девять градусов. Испанцы начинают выходить наружу лишь в разгар лета, когда столбик ртути подползает к сорока.

Она вошла в бар и опустила рюкзак на грязный пол. Внутри, как всегда, шло обычное соревнование телеканалов. Один телевизор работал за стойкой, а другой широкоэкранный монстр — в углу, причем оба были настроены на разные программы. Сверх этого жужжала работавшая на холостом ходу овощерезка, и всю эту какофонию заглушал звуками испанской попсы стереопроигрыватель. Все помещение, естественно, было в изразцах — пол, стены и потолок покрывали национальные узоры ядовитых расцветок, что создавало реверберацию и только усиливало грохот. Многочисленным посетителям приходилось кричать. Сью подошла к стойке, заказала канью и села за свободный столик. Через несколько минут к ней подошел бармен и положил на стол кусок хлеба с большим шматом колбасы. В Андалусии принято подавать бесплатную закуску к вину или пиву. Если же вы покупаете что-нибудь подороже, типа бренди двенадцатилетней выдержки или импортное «Малибу», то вам ничего не полагается.

Хотя никто не проявил к ней ни малейшего интереса, она знала, что не осталась незамеченной, во-первых, потому что ее всегда замечали — такой уж она была особой, а во-вторых, в таких маленьких городишках даже самые скромные приезжие обращают на себя внимание. Она принялась рассматривать тех, кого по виду определила как англичан. Таковых оказалось несколько, правда, все были старше ее — лет сорока — пятидесяти. Они совсем не походили на тех, что встречались на побережье. Там обычно обитал или нордический тип в твидовых пиджаках, или увешанные золотом кокни, или жирные свиньи, только и норовящие снять штаны, которых выворачивало прямо на улицах и которые называли испанцев «паками». Здесь, как и на побережье, можно было различить такое количество разнообразных говоров, которые услышать на родине было практически невозможно: найтсбриджский церковный переплетался со смачным бирмингемским, западноамериканским и устаревшим классическим, однако разница заключалась в том, что когда эти люди заказывали выпивку или обращались к местной публике, которой тоже было достаточно, они, как ни странно, переходили на испанский. Причем демонстрировали виртуозное владение этим языком. Она не могла припомнить ни одного британца на побережье, который говорил бы на испанском, — в этом не было необходимости. — Там ее соотечественники жили как в коконе — английские радиостанции, английские газеты, английские бары; здесь дело обстояло иначе — им приходилось приспосабливаться.