Под вечер рыцари развели костер, и Ройгар уселся к пламени ближе чем обычно, хотя раньше он сидел несколько в стороне и молча поглощал скудный ужин. Теперь же, вперив в пламя свой колючий взгляд, он застыл будто изваяние, и не слышал ничего и никого. Словно через огненные врата взгляд проникал дальше, вглубь красных лепестков огня в поисках сокрытого там зеркала, отыскав которое, наконец, он заглянул в собственные воспоминания. И нашел то, что искал.
Некромант, к которому он явился, казалось, так давно со своей просьбой, все же выполнил ее. И надо было отдать должное без лишних напоминаний, как только после жуткой ночной битвы рыцарь смог самостоятельно передвигаться. Когда заключенная в его темноэльфийских мечах магия окончательно выпустила измученное сознание из пут. Там, высоко, в Старой Башне, куда он долго поднимался по тесной винтовой лестнице следом за горбатым прислужником Кассара, он наконец увидел ее. Маленькое дитя посреди круглого возвышения на каменном полу. Она стояла в потоке проникавшего через каменные своды белого света. Изумленный рыцарь застыл, не в силах вымолвить ни слова. Горбун подвел его к маленькой фигурке, словно сотканной из белого савана, и учтиво удалился следом за своим хозяином, а Кассар бросил рыцарю перед уходом: «У вас есть четверть часа». Некромант наверняка услышал раздавшийся грохот доспехов, когда черный рыцарь пал на колени и так и стоял пред маленькой фигуркой опустив голову. Тогда Ройгар понял, что все книги по спиритизму, которыми увлекалась его матушка, тайно собирая по ночам подруг для загадочных ритуалов призвания якобы духов умерших — на самом деле чепуха и не больше чем изысканное развлечение придворных. Любой маг смог бы объяснить, что происходит элементарное возмущение энергий собравшихся участников ритуала, когда они замыкают круг из соприкосновения пальцев рук, при этом, если все они одинаково верят в происходящее, то может произойти что угодно, начиная от простой галлюцинации и заканчивая неуправляемым телекинезом. Некромант же в самом деле призвал дух, бесплотную субстанцию. Остаток того, что, очевидно, будет представлять собой любой, кто перешагнет последнюю черту. Он окликнул ее, но не помнил ее имени, спросил о чем-то, хотя не знал с чего начать. Понурил голову и замолчал. Ведь никогда не получишь ответа, не услышишь отклика от того, кто уже стоит за пониманием суеты и забот мира живущих. На лице девочки недвижимой маской запечатлелась печать полного и абсолютного покоя. Оно было таким светлым, но не радостным и не грустным. Даже тот самый покой был не как у умиротворенного на несколько минут человека, когда краткий миг в стремительном потоке бытия дарует его случайно какому-нибудь счастливцу. Он был другим, и Ройгар, как ни силился, не мог подобрать нужных слов, чтобы описать и рассказать кому-то. Подобное действительно нужно увидеть, и даже сотни тысяч раз услышанного не приблизят воображение внимающего словам очевидца и на шаг хоть к десятой доли подлинности.
Теперь Ройгар с усмешкой вспоминал начиненные мистикой старые собрания хроник королевств Материка. Сколько раз духи поверженных полководцев и правителей призывали своих последователей к отмщению, являясь в полночный час. В какую интересную форму обратили столь изощренное средство добиваться своих интересов те, кто сотворил эти иллюзии перед глазами сынов правителей и учеников коннетаблей, искусно вводя тех в заблуждение. Получалось, что последняя воля покойных оказывалась настолько сильна, что сама Бездна даровала им исключение и допускала до ушей оставшихся в живых, дабы передать правдивые слова и просьбы. Будто Бездна сама разбиралась во всех хитросплетениях политики древних царствований и призывалась живыми в суетный мир для подтверждения правоты одних или лукавства других. Ведь покойнику не за чем лгать! И сколько же бед и напастей принесли эти, порой, чересчур разговорчивые призраки. Сколько войн и интриг сплеталось по их воле, сколько пало королевских родов, не считая уже отдельных венценосных особ, чьи головы скатились по обвинению все тех же бесплотных духов с плахи. А столь небезобидными их сделали чьи-то умелые руки, дергавшие пальцами за ниточки, словно у кукловода, скрываясь в верхах собранного над сценой непроницаемого занавеса. Или же какой-то мнительный принц, оплакивающий безвременно покинувшего его отца настолько глубоко уйдет разумом в свои подозрения, что они сами предстанут перед ним в образе родителя, чтобы подтвердить и наставить на путь истины, в результате преподнеся в руки его высочества заурядный плод самообмана.
Отпущенная четверть часа пролетела незаметно. Когда свет померк и фигурка растворилась Ройгар все еще продолжал стоять на коленях посреди залы в темноте. Там он провел весь остаток ночи и только утром следующего дня вышел, чтобы поблагодарить некроманта за исполненное обещание и за честность, с которой Кассар выполнил его. Ведь хозяину Старой Башни ничего не стоило снова подсунуть одну из тех иллюзий, нередких в хрониках, тем паче зная, что сознание рыцаря скорее готово к подобному, нежели к тому, что он увидел прошедшей ночью.
Даже прости она Ройгара сто раз, рыцарь все равно продолжал бы чувствовать себя повинным в ее смерти и по сути это ничего не изменило бы, так как сам дух простил его, но в тоже время и осудил, иначе за что тогда даровалось прощение? Но некромант сделал, сам возможно не осознавая того, бесценный дар рыцарю — лишил оглядки назад. Ведь нет смысла смотреть за спину, когда нет никакой возможности остановить движения, ведущего в одну и туже для всех точку, где сами по себе воспоминания ничего не стоят для закончившего путь обладателя, а будут, возможно, иметь значение только для прочих, кто еще продолжает это движение. Также и с духом девочки, которая находясь в состоянии полного покоя не способна была простить рыцаря, но этого и не требовалось, ведь само осуждение тоже перестало существовать, по крайней мере с ее стороны. И теперь имело значение только для прочих, а мнение прочих для Ройгара давно перестало иметь большое значение.
С четырнадцати лет он взялся за настоящее оружие. По окончании эпохи Сокрушения Идолов взрослеть пришлось еще быстрее. Ройгар уже знал, как легко заполнить пустоту. Только позади его когорты почему-то всегда оставались воронье и гробы. Возможно в наступившем времени еще рано было жить так, как положено было дворянскому происхождению. Но он не осуждал тех, кто торопился вложить клинки в ножны. Каждый сам судил когда уже «довольно» и больше невозможно проливать чужую кровь, ведь обернувшись назад видишь пустоту, образованную собственным уничтожением, и разум предназначенного для жизни создания требует созидания. Он верил, что надежда на Создателя помогает многим в это непростое время, но никто и никогда не смог бы его убедить в необходимости служителей Его лишать жизни кого бы то ни было. Магия не раз спасала Материк и также губила его, но разве эта магия имеет что-то общее с жалкими попытками колдовства ведьм или обрядами чернокнижников? Пусть они на самом деле существуют, а не являются побасенкой церковников, но кто мог вручить в руки инквизиторов такое право, божественное, лишать жизни такого же как они сами, из плоти и крови… Безнаказанность и слепая вера остальных. Ведь смешно было смотреть иной раз на такую мелочность в охоте за ересью, когда самому королю давали советы те, кто мог взмахом руки в мгновение ока превратить небольшую деревеньку в пепелище. Теперь же Ройгар собирался наконец сделать тот шаг, чтобы заполнить гложущую его пустоту. И это заставит многих задуматься в обозримом будущем, прежде чем крикнуть «ведьма!» или приказать запалить новый костер, или бросить под предлогом ереси неугодного в каменный мешок и подвергнуть там пыткам. Потому что такой «вершитель судеб» уже не будет после содеянного спать спокойно, укрытый надежно церковным саном от подозрений. Так как молва донесет до него весть о таком же, кто, не смотря на принятый обет, например, принудил красивую женщину спать с ним под угрозой обвинения в колдовстве и костра. И поплатился за это своей головой, расставшись с ней как-то под вечер на пустынной тропе.
