С лица, на котором довольно сильно выдавались скулы, а небольшая щетина скрывала характерный подбородок, на нее весело смотрел крупный фиолетовый глаз. На месте его соседа была кожаная повязка, пристегнутая к той, что пересекала лоб.

— Вы мне? — спросила Нэй с изумлением.

— А кому же еще?! Вокруг только тупорылые бородатые гномы!

— Слышь!!! — одернул незнакомца Гортт, который разрывался между Тардом, зубоскалившим с двумя стражниками, и Нэй, к которой пристал оборванец.

— Меня зовут Эйлт, детка, — поигрывая бровью, растянулся в улыбке незнакомец, не обращая внимания на окрикнувшего его гнома, — А тебя как?

Кинжал Нэй свистнул в воздухе, крутанувшись в пальцах и нацелился в горло парня, которому хватило наглости попытаться ее обнять.

— Ух! Девчушка с огоньком! — даже не переменившись в лице воскликнул Эйлт, — Кто это тебя так выучил?

— Те самые «тупорылые гномы», — прошипела Нэй, кивнув в сторону направлявшихся к ним Тарда и Гортта.

— Заметно!.. Так себе выучили. Вот! Зацени.

В левой руке Эйлта возник небольшой кинжал с изогнутым лезвием и простой деревянной рукояткой, к основанию которой крепились два плетеных из красных веревок шнурка. Кинжал засвистел в воздухе, вертясь в кисти как волчок, перескакивая с пальца на палец, выписывая с неимоверной скоростью узоры, словно росчерки молний, сверкавшие бликами солнца на мечущемся клинке.

— Отойди от нее, пока башку твою об мостовую не разбил! — рявкнул Гортт.

— Ты что ей, муж?! — спросил в ответ Эйлт, убирая руку с плеча Нэй.

Эльфка вспыхнула при этих словах и отдернула острие кинжала от его горла.

Парень соскочил с воза и, не прекращая вертеть кинжал в левой руке, встал лицом к надвигавшемуся на него Тарду, оставляя Гортту возможность обходить с левой стороны.

— Тогда прощения просим, — примирительно сказал Эйлт, подмигнув эльфке.

— Нет, она не моя жена, — твердо ответил гном.

— И какого черта, в таком случае, ты мне указываешь что делать, борода!? — насмешливо спросил парень, заложив большой палец правой руки за ремень и немного сгорбившись.

— Ах ты сраный полукровка! — зарычал Тард.

— Э! Моя бабка была чистокровной ларонийкой! — Эйлт потянул носом воздух и сморщился, — А вот ты и впрямь смердишь, как свежая куча!

Гортт кинулся вперед, заметив, как побледнел при этих словах его друг.

Кинжал остановил свое вращение в пальцах парня и, молнией сверкнув у глаз гнома, остановился и плашмя щелкнул того по носу. Солнце осветило лицо Эйлта и Гортт заметил, что в коже повязки, закрывающей левый глаз, проколото множество маленьких дырочек. В левом, чуть заостренном ухе, при движении дернулась серьга с вставленным в нее зубом драконьего детеныша.

— «Драконий клык»! — выдавил Гортт, судорожно сглотнув, — Я слышал о тебе.

При этом прозвище Тард остановил руку, вытаскивающую топор из-за пояса.

— Тогда все с ним ясно, — проворчал Бритва, — Иди куда шел. Мы на службе у короля.

Кинжал исчез так же неожиданно, как и появился. Эйлт повернулся к Нэй, фиглярски с ней расшаркался и пошел к мосту.

— С плохой компанией якшаешься, «отрекшаяся», — бросил через плечо парень, проходя мимо.

Когда он скрылся за воротами, куда его пустили, как ни странно, без задержки, хотя шествие короля и паладинов к храму было в самом разгаре, Нэй с вопросом посмотрела на все еще бледного Гортта.

— Кто это был? — поинтересовалась она.

— Ларонийский выродок, — проворчал гном.

— Ну это понятно, у кого еще найдутся такие фиолетовые глаза, — хмыкнула эльфка.

— Он один из тех, кто не шибко жалует убийц драконов, — ответил за друга Тард, — Я слыхал, что он посадил на свой кинжал нескольких, когда мы еще не брали королевского патента для охоты. Теперь у него руки законом связаны, а раньше страже было все равно. Вот он и орудовал своим клинком по кабакам да по борделям. Запомни его хорошенько, Нэй, это один из немногих уцелевших воров старых времен, с которым связываться себе дороже.

— Хоть он и работает в одиночку, — добавил Гортт, — Но умом крепко тронутый.

Стражник пропустил без проволочек, но Эйлт остановился, чтобы пожать старому знакомцу руку. Они давно знали друг друга. Как-то, во время войны, в обозе с ранеными сломалась одна из телег. Кого смогли — погрузили на те, где еще было место, а тех, кто не поместился, оставили умирать на холодном ветру, выбрав самых безнадежных из тяжелораненых. Эйлт тогда прибился к банде мародеров, что орудовали вблизи западных границ и случайно наткнулся с приятелями на оставленную в спешке телегу. Так как имперцы наступали феларской армии на пятки, то банда встречались с подобным не в первый раз и, больше для успокоения собственной совести, чьи проблески иногда случались в их душах, проверяли телеги. Какого же было удивление, когда среди окоченелых трупов нашелся еще живой солдат…

— Как шествие? — с усмешкой спросил полукровка, подмигивая приятелю фиолетовым глазом.

— Их величества шествуют, а мы сторожим, — растянулся в улыбке солдат.

— А этих тоже… сторожите? — зло сплюнув под ноги, спросил Эйлт, покосившись в сторону убийц драконов.

— Что поделаешь? Таков приказ его величества.

— Знаю-знаю… Эх, раньше, бывало, пока фрахтовали судно и проходила погрузка, нет-нет да получалось пригвоздить хоть парочку. И было их совсем немного, а теперь — вон, целыми обозами едут и пальцем их не тронешь. Королевский эдикт, что б его! Права была моя бабка, земля ей пухом, что гномья мразь, как саранча, набежит, только дай волю.

Эйлт поежился и рассудил, что пришло время пропустить стаканчик другой, раз утро вышло таким неудачным. Он зашагал дальше, собираясь свернуть вглубь улиц, пока обоз не оказался в городе и убийцы драконов, собравшись с мыслями, не удумали прикончить его.

Проходя мимо пекарни, откуда доносился запах свежей утренней выпечки, Эйлт стащил булку и с наслаждением принялся жевать на ходу, пробираясь к широкой улице, ведущей к шаргардскому собору. Туда нынче утром стекались горожане, наблюдая за скорбно-торжественным шествием. Кто оказывался посноровистее, забирался на крыши и оттуда следил за происходящим, ну а те, кому посчастливилось иметь дом с окнами, что выглядывали на ту сторону, с которой шла процессия, зазывали знакомых и во все глаза смотрели на молодого короля и дворян, чуть не переваливаясь через подоконники. Эйлт не собирался упускать случая срезать пару кошельков и, после, пропить и проесть добытое во славу его величества, который, в отличие от своего покойного родителя, не был тираном, готовым использовать мудрые начинания в целях избавления от воровских гильдий или войны за расширение границ и без того огромного королевства.

— С дороги! — долетело до ушей полукровки и он еле успел вывернуться из-под копыт лошадей рыцарей, что проехали мимо него с угрюмым видом.

Эйлт проводил всадников недобрым взглядом. Откуда только брались эти старики, чтозабывают о почтенности своего возраста и, нацепив доспехи, устремляются показывать пример молодым дворянчикам, отправляясь в странствия и прославляя свои имена подвигами, которые раздует людская молва в благодарность за развеянную скуку? Сколько спеси и презрения было в этих иссеченных морщинами лицах. Убеленные сединами волосы развевались на ветру, спадая на плечи, скрытые под громоздкими латами. Плащи и гербы, шлемы у седел с пышными перьями… Эйлту стало смешно смотреть на все это — будто женщина, которой не удалось выйти замуж, все еще молодится, пытаясь угнаться за юными соперницами и утверждает с полной убежденностью, будто хорошее вино становится со временем только лучше. Аллегория, без сомнения, убедительная, если не подвергнуть проверке изначальное качество самого напитка.

Дожевав булку, Эйлт размял пальцы рук и, сосредоточенно глядя прямо перед собой, направился в самую гущу зевак, не забывая выкрикивать положенные по случаю здравицы и без того сияющему здоровьем, как начищенная феларская монета, молодому монарху.