-... Я в Шереметьеве от КГБ оторвался, а в Лоде к ним и попал, в те же самые руки. Меня Могила в Вене встречал, а потом каждый шаг контролировал. Дов прошелся по гостинной, не заметив, что оставляет грязными, в засохшей глине, ботинками следы на полу. Развел вдруг руками, так бывало всегда, когда он а волнении начинал разговаривать сам с собой. Снова повернулся к Эли:
- Теперь дошлые газетчики вычисляют, кто еще вылез из "Троянского коня"? Намекают и на Шауля бен Ами.
- Может быть, не без оснований?
-Н-нет, не верю! Тут любопытно другое: спелась власть с агентом. Душа в душу работали. Почему, думаешь? Голда Меир приказывала: не злить Россию! А этингеры ради того и внедрялись. Как тут не понять?!
Когда мы стали подымать еврейство Штатов в защиту советских евреев, Голда тут же высказалась: "Поставить алию на место!" Шауль кричал на израильтян, требовавших начать алию русского еврейства: "Зубы выбью!" Опять этингерам по шерсти. Дать по зубам для них первое дело... Это, как понимаю, и роднило Могилу с лазутчиками-коммунистами: общая безнравственность. Бесцеремонность. И для сионистов, и для коммунистов человек - ноль без палочки, строительный материал, мусор... А теперь "отмазывают" Могилу от шпионов-лазутчиков, спасают товарища по партии... Как тут, повторю, не понять, отчего вытянули Могилу на трибуну Международного конгресса, придумали ему "медальку имени Визеля" - чист он! Чист! Как и все мы... - Дов щелкнул по пачке "Мальборо", вытянул сигарету, закурил, искоса взглянул на Эли. - Самое время появиться и нашей книге, Эли. Все скажу. Как месили нашу алию, почему приближали к себе просоветских холуев. Как стравливали нас друг с другом, - до сих пор в Кнессете от русских евреев ни одного депутата, а по закону быть им не меньше десяти. Начнем работать? Что теперь-то мешает?
В глазах Эли мелькнул испуг. Ответил не сразу, Дов понял, каков будет ответ. "Интеллигент советского разлива не может признаться, что боится собственной тени, - мелькнула у Дова насмешливая мысль. - Возведет турусы на колесах".
- Дов, - вполголоса начал Эли, прямо глядя Дову в глаза и отмахиваясь в досаде от его папиросного дыма. - Весь твой опыт честно, без прикрас изложим. И что? Думаешь, это укрепит веру людей в Израиль?.. На мой взгляд, надо помогать людям выжить, вдохнуть в них веру, а мы взбодрим эпитафию на могиле... государства. Мол, все идет прахом, спасайся, кто может! - Заметив усмешку Дова, добавил торопливо: - Вот если б мы точно указали... прибегну к ленинской терминологии, он умел формулировать! Указали то главное звено в цепи, взявшись за которое можно вытянуть всю цепь... ту цепь, которой опутан Израиль по рукам и ногам - тогда другое дело.
"Как человек в страхе, так к Ленину кидается" - грустно отметил Дов про себя.
- ... Где оно, это звено? - повторил Эли оживленно, по-своему оценив молчание Дова.
- Хочешь скажу?! - с вызовом произнес Дов. - Слушай! Однажды американец, который строил в Израиле торговые центры, - ты знаешь ero! спросил, кто мой хавер Кнессета? Искал, к кому обратиться за поддержкой. Я впервые задумался: а кто он, мой депутат? Так ведь нет у меня депутата. И ни у одного израильтянина нет. У нас, как ты слышал, голосуют не за человека, а за партийный список. Список рабочей партии, список Ликуда, ну, и прочее. Кто заседает в Кнессете? Люди, которые в ответе только перед своими партийными боссами. А о нас с тобой они вспоминают лишь на предвыборном базаре... Хочет такой Кнессет изменений? Да они для него смерти подобны! "Не заметили" даже полуторамиллионной демонстрации в Тель-Авиве, требовавшей изменить нашу сволочную выборную систему. Да и кто может это сделать? Только тот же Кнессет, но ведь честные выборы тут же сметут "списочных" хаверов Кнессета, - зачем им перемены?.. Потому какая бы партия ни пришла к власти, - "ото давар" - всё едино, один черт, Эли: премьеры лгут, кабланы шантажируют, банки воруют, и все сходит им с рук. После войны на каждого немца по плану Маршалла потрачено сто долларов, и Германия поднялась. А здесь на каждого израильтянина дают по тысяче каждый год, а все мы по уши в дерьме, с протянутой рукой ходим. Без дна бочка... А тронь-ка сановного вора- министра или его зама. Рассыплется правительственный блок, собранный с миру по нитке. "Избранники" потеряют власть. "Ганеф ми ганеф потур", говорит израильская поговорка. Вор, укравший у вора, свободен от наказания. Чист. В этом трагедия страны. Главное звено", как ты говоришь.
Эли молчал, опустив глаза и покусывая губы. - Я все серьезно обдумал, Дов, - сказал тихо. - Твою штангу мне не поднять, не выжму: она мне не по весу. Надорвусь, и всё!
- Твое право, Эли! - И вскользь: - Это окончательно?
- Скорее всего, Дов. Подальше от царей - голова будет целей.
- Ну, Элиезер, не в Израиле хорониться тебе за российскую премудрость. Там цари - страх Божий. Семь грамм свинца, Колыма... А тебе что цари? Тем более, наши, доморощенные. Ты человек без комплексов, Элиезер. Нужна была на сотой бумажке тысячная подпись, ты, и в самом деле, мог лечь спать в кабинете очередного "царя", не уйти, пока тот не поставит свою завитушку. Ты эту камарилью в упор не видел, верно говорю? Потому-то, считаю, именно тебе штанга по плечу. Эли снова прикусил тубу.
- Лады! Раздумывай, Элиезер, дальше. Без опаски. История -наука неспешная. - И уже спокойнее, по приятельски: - Давно хочу спросить, Элиезер. Ты там, пока не ткнулся в ОВИР, как сыр в масле катался, дача в Переделкино от "Литературки", под бочком у великих, квартира возле метро "Аэропорт", в теплом писательском углу, сортир черной плиткой выложен. Парусник на Московском море. Собачки дорогой породы. И ты всюду желанен. Объехал спецкором Париж, Рим... И всё про этот сволочной мир понял, поскольку глаза вставлены в твоей свободной Австралии, мог сопоставить, сравнить. В первый день знакомства услышал от тебя местную поговорку. Ты пришел тогда из мисрада, бросил на иврите про наших царственных воров, что, де, заигрались цари иудейские - "Тахрихим бли кисим" - "Саван не имеет карманов". Значит, и наших постиг, может, еще и до приезда. Так зачем же ты, западный человек, европеец до мозга костей, отправился на арабский Восток, Элиезер?.. Я по дружески, Эли, без укора. Черт тебя дернул, зачем, а?
Эли машинально погладил торец своего книжного шкафа, наконец, произнес, оглянувшись: - Это долгая песня, Дов. А ты человек занятой.
- А я не тороплюсь, Элиезер. Готов слушать, пока не выговоришься. Интересен ты мне, как личность. Тебя на Би-Би-Си брали, в Лондон - не соизволил. Галия не вынесла, ты только губы сжал. Сам себя абсорбировал, назло нашим баранам. Зачем тебе все эти игры, баловню судьбы, благополучнику? Затмение нашло? По внукам истосковался? Приезжал бы к нам из Лондона дорогим гостюшкой. В Израиле олим не жалуют, а гостя, особенно с "зелененькими", на руках носят... Чего ни расскажешь, из этой комнаты не уйдет. Я к тебе год приглядываюсь, а постичь, ну, никак не могу.
Эли сел в раздумьи на табурет, протянул руку к телефонному шнуру и, скорее машинально, чем осмысленно, выдернул штепсель. Наконец, произнес раздумчиво: - Понял я, в какой стране живу, когда на моих глазах добили Илью Эренбурга. Об этом последнем стрессе Ильи Григорьевича не знает никто, даже его биографы. Хотите, с него и начну?.. Было это, если не ошибаюсь, в шестьдесят четвертом. Приближалось двадцатилетие со дня окончания войны. Центральный радиокомитет ожил - юбилей! Мне, конечно, задание: организовать выступления писателей, внесших наибольший вклад в дело победы. Я прикинул: Илья Эренбург, Константин Симонов, Василий Гроссман, далее мелкие пташечки. Кинулся туда-сюда. Василий Гроссман умирает в Боткинской - добили. Симонов цветет, легко договорились по телефону. Илья Эренбург - человек с характером, согласится или нет? А без него передача о войне, как "пулька" без козырного туза. Отправился к нему на дачу. В Новый Иерусалим. Заручился его согласием. Все подготовил, отправил план по начальству... Вызывает меня ЛАПА, был такой главный на радио - Лапа у него тяжелая, - острили мы, - от того и фамилию такую Господь дал, Лапин! - и как кистенем по голове: "Ты кого тащишь к микрофону? Чтоб и духа не было! Ни самого Эренбурга, ни о нем". Как? Почему? Никаких доводов. Снять имя и - всё!
