Зал вскричал дружно: - Хватит врать!.. Что у нас, расовая дискриминация?.. Проверить, изобличить клеветника!
- Дискриминация это или нет, - разбирайтесь, если хватит прыти. Пока очевиден результат: алия-90 брошена на произвол судьбы: на безработицу, шулерство маклеров, на "патриотов" - домовладельцев, отпетых сионистов, вздувших цены на квартиры втрое. Одинокие старики спят на садовых скамейках, многодетные семьи -в палатках, а на носу зима с проливными дождями... Вскинул глаза на Наума, тот кивнул ему ободряюще. - Не могу понять вас, господин Гур, почему в ресторан "LA IVAN" пропускали, как в здание генерального штаба - по именным приглашениям. А прессу выталкивали взашей. Даже в России уже так не выталкивают - знаю доподлинно! Хотел бы я знать, почему такие порядки?
Улыбки на лице Наума как не бывало. Вскочив со стула, он произнес убежденно, с брезгливой усмешкой: - Наша пресса нагнетает среди олим страх и истерику! Смакует несчастья!.. Не успевают человека вынуть из петли, как во всех изданиях это подробно расписано. Какой-то ужас!
- Вот именно! - вскричал доктор Зибель удовлетворенно. - В Израиле все устраиваются, в конце-концов.
- Ну-у, положим, - Наум усмехнулся. Неожиданная поддержка его явно не обрадовала. - Газетчики притащились сюда зачем? - продолжал он еще более зло. - Заче-эм, я вас спрашиваю?! Порадовать читателя новыми ужасами! Сообщить, что, как и ожидалось, алия-90 пустила юшку из носа алие-70, и наоборот! Нечего тут делать щелкоперам!.. - Он хотел было дать слово старому врачу из алии-70, но "австралиец" такого поношения своих коллег оставить без ответа не мог.
- Чем же ваши взгляды на гласность, господин Гур, отличаются от взгляда советского аппарата, который спит и видит, как свернуть шею свободной прессе?
- Регламент!.. Регламент! - прозучало из зала суетливо. Какое!..
- ... Если мы сегодня не поставим все точки над "i"... Я журналист и отвечаю за свои слова не менее, чем доктора наук: в России газетчика за ошибку убивали. Я в стране свободного слова и сегодня обязан высказаться и за тех, кто остался за дверью. Вы двадцать лет в свободном мире, уважаемый Наум Гур, а, оказалось, и вы свободного слова боитесь, словно вы не ученый с мировым именем, а лубянский хомо-советикус, которому есть что скрывать, есть чего бояться...
Те, кто знали, каким бойцом Наум Гур был в Москве и каким чудом ушел от Лубянки, с интересом повернули головы к неосмотрительному и драчливому новичку, предкушая, какой с него сейчас полетит пух. И не ошиблись в своих ожиданиях.
- Не вам, представителям поддиванного еврейства, меня упрекать! взорвался Наум. - Да, поддиванного, ибо вы, в отличие от нас, еще целых двадцать лет мирились с советской жандармерией, притерлись к ней, а как что - голову под диван! Вы что, от коммунистов бежали? От совдепии? Вы в Россию вросли всеми корнями, стали русскими Иванами. Вы бежали... - Он стал загибать пальцы. -Алеф! От пустых полок магазинов. Бет! От унижений и страха перед черносотенной резней, подготовленной вашей родимой партией. Гимел! От Чернобыля бежали. А политика... что вам политика?! Где вы были, сирые, когда нас заталкивали в "воронки"?!
- Так что вам теперь за вашу доблесть подушную подать платить?! прозвучал насмешливый молодой голос.
Наум набрал в грудь воздуха, чтобы выбранить, устыдить юнца, но не произнес ни слова. Он знал в себе это качество: понесет, помчишься, как буер на льду. Почище этого Элиезера..."Сорвет с тормозов - считай до пяти", говаривала Нонка, жена. Наум тяжело опустился на стул, затих.
Но - не затих зал. Рвануло, как от детонации изо всех углов: Улюлюкали вместе с гоями!.. Предавали нас анафеме!.. Обзывали предателями, трусы поганые!.. Родственники переписываться боялись!.. Я за Израиль в тюрьме сидел, - кричали у дальнего стола, - а вы?! Прикатили на готовенькое?!
- Это Курт Розенберг прикатил на готовенькое?! Да он воевал с нацистами, когда вы еще не родились!.. Назовите мне хотя бы одного нынешнего израильского деятеля, который бы сражался с наци?!
- Ша! Киндер, ша! - Наум замахал руками. Черта с два, остановишь! Одни русские едут! По крови русские! - взметнулся толстяк в черной кипе. Говорят, их двадцать пять процентов. Только деды евреи. Менделевич считает, что надо менять закон о возвращении...
- Хватит, Изя, сядь не позорься! - кто-то дернул толстяка за рубаху.
- Ша, говорю! Евреи, ша!
- Израиль обязался принимать вас, как евреев, дать пищу и крышу над головой, - забасил бородач, сидевший возле молчаливого Володи Слепака. - Он дает и пищу и какой-никакой кров. Но он вовсе не обязался принимать вас, как физиков и лириков! Специалистов по вечной мерзлоте и прочему!
- Вот это уж совсем интересно! - воскликнул доктор Аврамий Шор со свойственной ему иронией. - Для моих исследований, ну, просто новое слово...
И тут взмыл чей - то фальцет: - Когда мы строили...
Наума как по голове ударили. "Кеше анахну бану..." - услышал он точно наяву. Именно так начинали свои горделивые речи бывшие жители польских местечек и румынских сел послевоенных лет, встречая без родственного гостеприимства русскую алию семидесятых. "Кеше анахну бану..." ("Когда мы строили...") А вы, мол, русские, прибыли на готовенькое...
Наума всегда раздражало это "панское высокомерие местечковой жидовни", как он говаривал. Его мало занимало, что скажут о нем. И вот... Ох, порода человеческая! Наум скривил губы в ухмылке. Сказал не без горечи:
- Ну, вот, приехали, родимые... анахну банщики! Зал как холодной водой окатили. Притихли люди. Каждый, в свое время, по плевку получил: "Кеше анахну бану... " Для иных это были первые ивритские слова, которыми их встретили.
Когда опять стал слышен скрип стульев, Наум, не мешкая, перешел к делу, ради которого собрал людей:
- Дорогие бороды! "Подстелить соломки" новичкам... Как это мне сейчас представляется?.. Прежде всего, по очереди, вместе с сохнутовскими чиновниками, встречать алию в Лоде. У самолетов.
- Пытались! Не пустят! Стоят насмерть!
- Кореши, беру это на себя!
- Наум, там теперь новые люди! - послышался возглас.
- Люди новые, порядки старые! - возразил другой.
- Нет, это уж слишком! - возмутился доктор Зибель. - Встречают цветами, песнями. Школьники флажками машут. Знаю точно, из первых рук.
- Замечательно! - Наум выпятил губы в ехидной улыбке. -Список дежурных откроем именем дорогого и уважаемого доктора Зибеля, так, кореши? Доктор, нет возражений? Заметано!.. Что? Какое предложение? Опубликовать обращение алии-70 к премьеру Шамиру и министру строительства Ариэлю Шарону? Можно сочинить. Но, думаю, это акт совершенно бессмысленный: спасение утопающих дело чьих рук?.. Правильно! И потом сколько нас тут? Замнем для ясности. Алия-70 пьет сегодня чай дома... Пойдем далее. Устройство на работу. Безработный олим - несчастье Израиля. Работающий - полчеловека. Имеющий свое дело - человек. От партийных благодетелей свободный... Пусть каждый выскажется, с чем пришел. Начнем с меня... С тех пор, как Штаты предпочли свои "Фантомы" нашей кровушке, нашему "Лави", сокращения на 'Таасие аверит" не прекращаются". Тем не менее, выяснил, авиационщикам требуются... - И он принялся перечислять должности, на которые могут взять новичков.
Глава 2. ПОСЛЕДНИЙ УЗНИК СИОНА.
Наум выезжал из Арада редко, разве что на 'Таасия аверит", где числился консультантом, да к Дову, младшему брату. К нему и отправился на другой день после "дружеской разминки в Араде", как Наум назвал свою встречу с новичками.
Дов жил в Иерусалиме, на улице Шестидневной войны, где выстроил себе виллу из белого иерусалимского камня. Вилла как вилла, без вызывающих роскошеств, типичная в Иудейских горах: к улице неприметно приземистая, одноэтажная, а со стороны горного склона - трехэтажная, с огромными окнами и террасой на плоской крыше виллы, прилепившейся еще ниже. Нижнюю он "отгрохал" для детей и жены, с которой был в разводе, точнее, в давней ссоре, и причина ее, на взгляд Наума, была весомой...
