- Не могу! - Дов хмыкнул. - Никогда такого не слыхал! Ты что, парень, решил руки на себя наложить? Еще две "пятнашки", и вынесли бы тебя с биркой на ноге.

У Саши дрогнули губы. - Не! Больше шестидесяти суток подряд не давали, хотя формальных ограничений нет. Больше - прямое убийство. А время все же не сталинское.

- А-а! Так ты с расчетом? Другое дело! Давай дальше...

После четвертой "пятнашки", на шмоне, крысенок появился. Хриплю про тетрадку, напряг связки, сорвался на фальцет: - Отдай мою... - Слов он, похоже, не разобрал, а все понял.

- И отдал?! - Дов даже на локте приподнялся.

- Не отдал, но с тех пор ничего и не отнимал.

Дов поглядел на Сашу искоса. - Характерец у тебя! И впрямь шахтерский. То-то они, черти подземные, нынче Россию на дыбы подняли. А иврит как? Пошел?

- Пойти-пошел, да не в иврите дело! Выхожу на двор, после карцера, зона белая. Мороз. Согреться негде. Чувствую себя хреново. Сами понимаете... Как выжить? Грубая пища - рези, боль, а другой еды тут отродясь не было. И вдруг мне на завтрак питательные растворы, сухое молоко, толченые конфеты. Опять же труба горячая... Кто спасал? В этом соль! Пока дрожмя дрожал в изоляторе, в лагере появился "маленький кибуц", как его назвали. А, точнее говоря, еврейская самооборона. Без оружия, конечно! Когда меня вывели на снег, евреи стояли первыми. Кроме Пороха, Изя по кличке "бешеный жидок", солдатик из Херсона, с перебитой рукой. И Петро Шимук... Да, наш Шимук: все же знали, за что он тянет срок! Порох был кулинаром-художником. Кирмили, Дои, прилично, мы не голодали. Но все, что получали из казенного окошка, в глотку не шло. Порох брал ту же самую перловку, сечку, добавлял немного приправ, которые нам присылали; все это перемешивал, обжаривал на сковородке с растительным маслом, получался пудинг, - пальчики оближешь. Шимук поймал двух голубей. Порох приготовил из них бульон. Каждые два-три часа мне чашку бульона, крылышки, шейки голубиные, вывели из дистрофического состояния за неделю. Стал приходить в себя. Я понял, как тут не понять! что такое еврейское товарищество, еврейская солидарность... Раньше это было для меня понятием абстрактным. И даже предосудительным... Порох обхаживал меня, как родного сына.

- Евреи, известно! - воскликнул Дов одушевленно. - Погибнуть не дадут. Но и жить не дадут! - И нервно почесал свою мускулистую, в грубых морщинах, борцовскую шею.

Саша внимательно поглядел на него. Он никак не мог привыкнуть к подобным парадоксальным восклицаниям.

Дов молчал, и Саша, не дождавшись разъяснений, продолжил: - Помню один из рассказиков, за которые Порох сел. Назывался он на мажоре, что-то вроде "Мы - евреи!" Сентиментальная чепуховина с конотопским придыханием! Она привела меня в дикое раздражение, эта чепуховина... Ему не высказал. Но свои мысли той поры помню по сей день. "Что ты плетешь, говоря о еврейской привязанности? - возмущенно думал я. - Что у меня общего с тобой, голубчик? Я Бодлера читаю в подлиннике, а ты, как и вся эта вохра, имени такого не слыхал. С Шимуком другое дело: мы люди одной культуры. А ты?.. Не твоя вина, ты и по-русски-то говоришь с местечковым прононсом, что имеешь со мной общего?" Вот так, Дов. Общение с "бунтарями" из посольской элиты не прошло бесследно; я был налит своим превосходством по горлышко. И это мое элитное высокомерие рухнуло безвозвратно: Порох поил меня с ложечки... Он кипу носил, принялся "незаметно" обращать меня в иудейскую веру. Тут я взбунтовался. Недостает мне еще этого агитпропа с еврейским акцентом! Начались жаркие дискуссии. Мои аргументы оригинальностью не отличались... После Хартии вольностей. Американской конституции, кодекса Наполеона, клокотал я, чего стоят все ваши библейские "око за око", "зуб за зуб", "рана за рану" и прочее. Как жили в мире сновидений, так и живете. Просто отыскали себе новый Краткий курс... Порох на Краткий курс не обиделся, хотя имел полное право. Когда мы однажды грелись возле железной печурки и сушили на ней свои тряпки, он высказал такие соображения: "Представь себе, древний иудей ударил своего соседа копьем, сломал два ребра, проткнул печень и селезенку. Суд признал: жертва имеет право ответить "раной за рану". Как ей в мстительном порыве проткнуть у обидчика именно селезенку, но ни в коем случае не мочевой пузырь? Бред! Потому и существует устная традиция. Записанная позже, она получила название - какое?" Я молчу, как завзятый двоечник, а он так обыденно, вполголоса объясняет: Талмуд. В Талмуде сказано, какую компенсацию, в деньгах ли, в скоте ли, нужно выплатить за то или иное увечье. Наверное, и ваш кодекс Наполеона создавался на нашей библейской основе."

Вот так он мне и врезал, наш почтительный Порох, чуть шепеляво и произнося звук "р" со своим еврейско-конотопским грассированием; попал, как в пятку у Ахиллеса, в самое уязвимое место. Затем оставил меня в покое. А я ворочался на нарах всю ночь. В самом деле, мучительно спрашивал себя, что я слышал о Талмуде? Я, изучавший Исландские саги, поэзию древних греков и римлян, философию Платона, Прокла. О своем еврейском Талмуде я не знал ни аза! Разве одну сталинскую фразу помнил: "талмудисты и начетчики..."

- Ага, уже о своем,- Дов усмехнулся. - Коли зайца бить, он научится спичками море зажигать.

- Не упрощайте, Дов! Если б речь шла только о Талмуде, придумал бы для своего успокоения какую-либо атеистическую ахинею. Но я пошел дальше. Стал припоминать, что вообще знаю о еврейской культуре? Шолом-Алейхема? Что еще? Откуда известны мне, скажем, имена поэтов золотого века: Иегуда бен Галеви, Ибн Эсры. Или Габироля? Ведь в эти книги я тоже не заглядывал. Я знал об их существовании разве что из "Еврейских мелодий" Гейне. Наизусть помнил те строфы, где испанский король спрашивает свою жену, донну Бланку, на религиозном диспуте в славном городе Толедо, за кого она подает голос, за монаха иль еврея? я был солидарен с Гейне, возгласившим устами Бланки:

"Ничего не поняла

Я ни в той, ни в этой вере.

Но мне кажется, что оба

Портят воздух в равной мере "

В те дни и сказал о самом себе с полным основанием: "Скважина!" ... Что это значит? Люди, в припадке вежливости, говорят друг другу "Идиот!", "Болван!" А геологи вместо этого - "Скважина!" Отказаться от своей библейской культуры - ну, разве не "скважина"?!.

Заложил в капсулу список нужных книг, перебросил, не без труда, маме, и мама, работавшая в "Книжной палате", достала все, что просил. Прежде всего, Библию. На русском, естественно, не пропустили бы. Но на английском! Да в чужом переплете!.. Заявил оперу, что меня, геолога, интересуют раскопки древних миров. "А, раскопки! Отдайте ему!" - приказал он. Я погрузился в книги. Узнал о вавилонских раскопках последних десятилетий. Оказалось, еще в тридцатых годах было доказано: правитель Вавилона аморейский царь Хаммурапи - царь и еврейский, евреи были одной из этнических групп амореев. Авраам, переселившийся из Месопотамии в Ханаан, реальность. О его остановке в Дамаске пишет Иосиф Флавий. Шумерский эпос о Гильгамеше перекликался с Библией!..

Еврейская струна уже звенела в моей душе. Но к Библии я шел не от этого звона, а от археологии, науки близкой мне профессионально. И это укрепляло меня, как ничто другое: впервые я воевал не на позициях "социализма с человеческим лицом"; тюремщики плевали на это лицо днем и ночью. Я занял позиции, которых никто не может стереть с лица земли вот уже три тысячи лет.

Наш лагерь шил рукавицы с одним пальцем и асбестовой прокладкой. Для работы у печи. Асбестовая пыль входит в легкие, в глаза. Пять лет пошил перчаточки - гастрит, семь - язва желудка. Более семи - дорога в психушку. Да и рак заодно. Все четко продумано, никаких пыток и расстрелов: гуманное время. Норма была семьдесят пять перчаток в день, мы шили девяносто, чтоб не работать в субботу. У язвенников выменивали белый хлеб, вот вам и хала. Субботняя хала, что может быть правовернее? Правоверные евреи даже молитв не знали. Откуда? Петро Шимук луковичку положил в стакан воды, она к пасхе проросла. Вот, сказал, вам горькая зелень. По "Агаде", символизирует страдания еврейского народа. "По "Ага-де"? - удивились мы. - Это что?" В Пермском лагере сидел Иосиф Менделевич, "самолетчик", которого называли ребе. Он всех учил обрядам. Там студент Арье Вудка, максималист по натуре, сделал себе обрезание столовым ножом. И, чудо, не заболел. Еще шутил, что Авраам подвергся обрезанию девяносто девяти лет от роду. И, наверное, каменным ножом... У нас таких энтузиастов-учителей и максималистов не было. Шимук человек не разговорчивый. Порох кипу надел, мол, еврей без кипы нонсенс. Я отправил маме новую капсулу. Просил принести на следующее свидание черный берет. Из него наши кибуцники соорудили мне кипу. Кипа раздражала крысенка сильнее, чем наши занятия "шифром", чем отказ работать по субботам. Понял, что для большинства евреев-лагерников кипа не столько вера, сколько свобода...