Вы поняли: я сторонник отмены законодательных актов о расказачивании. И воссоздать казаков как сословие! Что, в наше время это невозможно? Бросьте. В Израиле это сделано! Люди мирно пашут, автомат висит у них в шкафу, и они с ним ездят поочередно на войну или – в перемирия – на сборы, где встречаются с давно знакомыми боевыми товарищами. Которых как-то неловко не то что бросить на поле боя, за них не жалко и пол-Ливана снести – а до отрезания ног с гениталиями дело не доходит (бедный Сычев…)! Еврейские резервисты – чистейшей воды казаки, в отличие от некоторых, как это ни обидно.

Короче, реабилитировать казачество и восстановить в правах. И весь сказ. Дать людям землю, права и оружие. Конечно, правильней было б это сделать в первую чеченскую, ну да лучше поздно, чем никогда. А что? Чеченов реабилитровали и вернули из казахстанской ссылки. Казаки чем хуже? Ну тем хотя бы, что их не столько ссылали, сколько убивали… М-да…

Слышу слова о том, что вот дай только русским в руки оружие, так они, опившись левой водкой, такое учинят, вот стрельба-то пойдет. Согласен, у нас полно людей, которые считают русских дебилами. Но это некрасиво – серьезно относиться к таким взглядам. Допускаю, вас не убедили ни американские, ни израильские параллели. Но мне смешно, когда людям у нас не позволяют купить пистолет. Часто – тем самым, которые только что пришли из армии, где у них, кроме «макарова», были пушки, пулеметы, баллистические ракеты – и при этом и Калифорния, и Аляска на месте! И Новый Орлеан не наших рук дело, у нас есть алиби!

Кадр из фильма, который пролежал на итальянской полке 13, что ли, лет: Гришка с соперником, Аксиньиным мужем, темные, малообразованные мужики, выясняют отношения. Вопрос даже не жизни и смерти, бери выше: о передаче хромосом в следующее поколение, – чья баба, тот и передаст! Винтовки, сабли кругом, кинжалы, на худой конец; мочи не хочу! Нет – расквасили друг другу хари голыми руками и, довольные, в кровавых соплях, разошлись по домам. Заметьте, про политкорректность они и слышать не слышали!

А мы, типа, дурнее, что ли? Кто осмелится всю русскую публику чохом поставить на учет в психушку? Пусть встанет и скажет об этом открыто. И мы посмотрим на этого умного парня.

Сам я, будучи украинцем, на русский вопрос смотрю спокойно. Наблюдаю за ростом моды на, скажем, там, фашизм. Иногда мне кажется, что миллионы наших сограждан считают его русской мечтой. Это я заметил, проведя огромное количество бесед с активными читателями экстремистских радикально-патриотических изданий. Некоторые вопят на митингах «Фашизм не пройдет!», но это звучит не как констатация уверенности, но как заклинание. Так шаманы пытаются накликать погодку получше. А что мы можем по существу сказать лысым парням со свастиками? После того как казаков перерезали и никто за это не извинился? И ни копейки даже символически не выплатил выжившим и их потомкам?

Только не говорите мне, что это в принципе невозможно: скольких евреев лично я проводил в Германию на ПМЖ, где бывшие советские люди живут на содержании у внуков фашистов… И прекрасно себя чувствуют – не слушая идиотских возражений.

Что касается немцев, то Поволжскую республику у нас, разгромив, позабыли восстановить – как казаков. Немцы нашли выход: стали уезжать в ту же самую Германию, где решили вопрос с национальным самосознанием и справедливостью.

А русским ехать некуда.

16 ноября2006 г.,17:49

На неделе лично для меня было самым важным вот что: тема качественного алкоголя, которая плавно переросла в тему ответственности журналиста перед читающей публикой.

Знакомая журналистка – серьезная и заслуженная, я как, бывало, увижу ее текст в бумажной прессе или лицо в телевизоре, так все бросаю и слежу со вниманием, у нее все хлестко и свежо – попросила меня об аудиенции. Ей надо со мной как с более опытным товарищем посоветоваться. Я надул щеки: такие люди снимают передо мной шапку как перед классиком! И стал готовиться к беседе – надо ж что-то умное сказать. О роли прессы в нашей жизни, о настроениях в журналистском сообществе, о всяких дебатах насчет свободы совести – о том, что меня, откровенно говоря, мало заботит. Зависеть от царя, зависеть от народа – не все ли мне равно? Этот вопрос Пушкина, заданный еще в позапрошлом веке, ставит меня в тупик…

И вот настал момент встречи. Все оказалось более прозаично: девушка стала меня пытать действительно как более опытного человека – но не в русской – точней, русскоязычной – журналистике, а в такой теплой и любимой народом сфере, как самогоноварение. Я вздохнул с облегчением: это же намного веселей, чем русская политика. В моей памяти стали всплывать милые картинки: вот перегонный куб, сделанный из заводской скороварки; вот змеевичок, изготовленный на военном авиазаводе, необычайно секретном; вот голубые газпромовские огоньки, разогревающие созревшую бражку; чудесный запах сивухи, который начинает витать на кухне; чистейший как слеза первач, который капает, капает в подставленный стаканчик и, для проверки подожженный, горит бесцветным тихим огнем, и это зрелище завораживает! Ностальгия… Уж много лет назад демонтировал я свой аппарат и растерял в переездах детали. Когда-то я с самогоноварения перекинулся в другую сферу деятельности, тоже, как мне казалось, нужную людям: независимую прессу. Самогон-то я гнал при застое, как вы понимаете.

И вот девушка начинает меня расспрашивать, конспектируя мои ответы, насчет выхода первача, способах избавления от сивушных масел (активированный уголь, марганцовка и проч.), о спиртометрах и ягодах, наиболее пригодных для настаивания готового продукта.

И между делом я спохватываюсь и спрашиваю ее:

– А тебе-то зачем все это? Заметку, что ли, пишешь какую?

– Какие заметки! Я сама теперь буду гнать.

– Что так?

– Да как же не гнать? Я столько плохой водки выпила за свою жизнь! Ладно, сама пьешь; а ведь гости приходят, вдруг с ними что?! Особенно по теперешним временам, со всеми этими скандалами… И потом, я страшно люблю готовить. Сварить обед – разве ж такое можно доверить прислуге? И вот меня пронзила мысль: гостям же я не беру готовую еду в кулинарии, сама готовлю. А что ж с водкой? Я поняла, что не права. Надо знать, из чего сделана водка, иметь гарантию, что исходные продукты – качественные. Это же странно: закуску я готовлю собственноручно, а выпивку беру незнамо какую.

– Послушай, – говорю, – ты не знаешь о том, сколько это отнимает времени! Эти долгие бессонные ночи у аппарата! Страшная ответственность! Когда ж ты собираешься заметки писать?

– А я и не собираюсь. Хватит! Политическая журналистика кончилась. Мне теперь все равно нечем заниматься. Время есть. Потрачу его на служение людям! Я буду сеять разумное, доброе, вечное.

Мы сидели и пили при этом казенную водку. Она – с какой-то особой сосредоточенностью. Наверно, пыталась запомнить вкус заводской водки, прежде чем расстаться с ней навсегда.

Я же думал о том, что журналистика – очень близкое к самогоноварению дело. Как все похоже! Сперва сбор фактов, то бишь исходных материалов. Их проверка. Затем ставится брага, которая бурлит, меняет свой химический состав, из мутной жидкости делается все более светлой, прозрачной и понятной. После перегонка – двойная, а то и тройная, а Лев Толстой, говорят, так и вовсе по 20 раз переписывал свои.

Одно перетекает в другое. Как сейчас помню, я с грустью смотрел на бурлящий аппарат в своей кухне, оставляя его в трудный для отечества час – 19 августа 1991 года. Это было расставание навсегда. Я помчался к Белому дому собирать фактуру для подпольной газеты. Тогда я перепрыгнул на какую-то другую ступеньку. Самогонный аппарат из драгоценного инструмента превратился в бабскую снасть, в простецкую скороварку, в крышке которой я просверлил дырку для подсоединения змеевика. Карета практически превратилась в тыкву в тот, типа, роковой день. С моей более молодой коллегой все случилось позже, причем ситуация развивалась в обратном направлении. Я от твердого сахара с дрожжами, жидкой воды и газообразного первача пришел к бумаге. Она же от бумаги и эфира (словечко-то какое!) пришла к чистоте, и сосредоточенности, и выверенности домашней водки. Диалектика! С чего вдруг я про нее вспомнил? Не оттого ли, что диалектическая спираль есть не что иное, как змеевик?