Однако охотники уверяют, что только в заливных лесах видели этих чисто древесных обезьян на земле, куда они спускаются за упавшими пальмовыми орехами. Ничего не скажешь — привычки животных воистину непредсказуемы.
Лес предгорий
Тайры, коати, ягуаронди, тамандуа и ценодус
Наше последнее пристанище в Суринаме было самым цивилизованным из всех, не считая дома в Парамарибо. По этой причине туда еженедельно доставлялась почта, что добавляло к прелестям цивилизации и все ее недостатки. Английская компания по добыче золота любезно предоставила нам комфортабельное жилье — больницу и дом доктора на заброшенной лесной вырубке. Чтобы добраться до этого места из Парамарибо, можно было ехать по железной дороге до остановки на девяносто первом с половиной километре, а оттуда идти пешком еще шесть миль к востоку через лес, по тропе рядом с миниатюрной рельсовой дорогой, в то время как багаж грузили на вагонетки и толкали вручную. Заброшенная вырубка, где тогда обитал единственный наш соотечественник и добрый друг с полудюжиной местных рабочих, находилась в центре громадного участка нетронутых джунглей, который переходил в несчитанные и нехоженые мили леса, простиравшегося сплошным массивом до самой Амазонки. Таким образом, эти места, невзирая на излишние связи с городской цивилизацией, были очень привлекательны для нашей работы, особенно на той стадии, которой она к тому времени достигла.
На заре научных исследований было принято собирать зоологические коллекции вместе с прочими сведениями, путешествуя по стране. Большую часть коллекций собирали первопроходцы-исследователи, и в сознании публики путешествия прочно связались со сбором коллекций. По этой причине любая выезжающая в поле экспедиция обязательно именуется научно-исследовательской, а ее руководителя щедрая пресса награждает высокопарным титулом исследователя. В строгом смысле слова это даже верно — любой человек, предпринимающий научное исследование, заслуживает звания исследователя. К превеликому сожалению, в читательском сознании это слово непременно вызывает образ бронзового от загара и полуживого от голода героя, пробивающегося через девственный лес под прикрытием пробкового шлема и обязательно одетого в бриджи и сапоги для верховой езды.
Должен сказать, что, слишком занятые прямой зоологической работой — времени у нас всегда в обрез, — мы никогда не помышляли отправляться путешествовать в неисследованные страны только ради того, чтобы их «исследовать» или тем более нанести на карту. В этом нет ни малейшей необходимости при сборе зоологических коллекций, и даже редкие виды животных можно прекрасно ловить без «исследований». Половина нашей работы состоит как раз в оценке воздействия на диких животных разрушения их естественных местообитаний человеком, и поэтому волей-неволей большую часть времени мы проводим на расчистках, сделанных людьми, или неподалеку от них. Остальная часть работы с наибольшим успехом проводится в нетронутых, необитаемых местах, которые я люблю и где я всегда счастлив немного пожить; но ведь в тропических странах такие места обычно не так уж далеко от какого-либо местного центра. Часто встречаются уголки, вроде этой золотоискательской вырубки, добраться до которых проще простого, и все же там вступаешь в тесный контакт с нетронутой жизнью дикой природы, которая почти не изменится, если вы заберетесь еще на несколько сот миль в глубь страны. В наших путешествиях есть два основных ограничивающих фактора: время и деньги. Если мы будем расхаживать с места на место, играя в исследователей, это обернется пустой тратой времени и денег, а наши драгоценные коллекции и прочие пожитки мы рискуем растерять по дороге, да и вообще сохранить их в походных условиях куда труднее.
Последняя стоянка, «девяносто первый с половиной», как мы ее назвали, была расположена на поросших густым лесом холмах предгорий; она принесла больше пользы для нашей работы, да и нам самим была интереснее, чем все наши путешествия по стране. Там я не только написал большую часть этой книги и зарисовал с натуры многих животных, но и вплотную занялся нашими научными открытиями. Это было вдвойне важно, потому что я мог просто сбегать в ближний лес и сорвать любой листок, который хотел зарисовать, а то и повторить те исследования или изыскания, которые требовали дополнительных разъяснений. Это сберегло многие недели, которые понадобились бы на ту же работу дома, и застраховало нас от ужасного привычного упрека: «почему вы не наловили побольше этих животных, их же там полно?»
Мы прибыли на «девяносто первый с половиной» с горой имущества и несколькими живыми животными, которых мы отловили и собирались получше изучить. Все окрестные жители, узнав, где мы обосновались, стали приносить нам и других животных. Кроме того, прекрасная, нетронутая природа в окружающих лесах дала нам возможность самим собрать богатую коллекцию, даже с избытком.
В этом месте ландшафт был несколько иной, чем там, где мы побывали раньше. Наши прежние стоянки всегда располагались на широких прибрежных равнинах, если не считать лагерь в верховьях реки Коппенаме, примыкавший к ее материковому берегу. «Девяносто первый с половиной» располагалась в глубине предгорий, и над ней возвышался восьмисотфутовый пик. Фауна здесь была во многих отношениях иная. И с особенностями распределения животных мы тоже не были знакомы в подробностях, потому что разница между сухим и дождливым сезонами здесь была выражена более резко — сразу же после ливня все ручьи и речушки полностью пересыхали. Кроме того, слой воздуха высотой примерно пять футов над равнинами обычно бывает прохладнее более высоких слоев, а здесь он как бы накрывал землю под пологом леса теплой периной. Это оказывает большое и заметное влияние на типы мелкой фауны, позволяя здесь жить нескольким видам крупных наземных животных, которым мешал бы слой холодного воздуха над землей.
Но все же, как и повсюду, самые интересные животные водятся на деревьях, хотя встречаются и любопытные наземные животные, но гораздо реже. В один из первых дней после приезда мы брели по высохшему руслу милях в трех от вырубки, разыскивая пестрых ящерок, живущих среди корней больших деревьев, как вдруг перед нами открылось прелюбопытное зрелище.
В ярком солнечном свете, на полянке выше по руслу, резвилось с полдюжины зверьков, напоминающих мангуст. Зверьки были длинноногие и показались нам немного отощавшими, хвосты у них были длинные и довольно пушистые, а движения — стремительные, даже суетливые. Двое затеяли шуточную драку на полянке, сплелись, как звенья цепи, и то и дело перекатывались клубком. Другие бегали вокруг трусцой, как собачки, а одна развалилась на солнышке. К счастью, они нас не заметили, и хотя мы оказались на виду, но, присев, имели возможность без помех наблюдать за зверьками.
Эти зверьки (Тауга barbara) известны нам под названием тайры, но местные жители произносят, теряя согласный, только «аира», а это уже можно спутать с названием другого местного животного, «эйра», или ягуаронди. Зверьки были черные, если не считать большого желтого ромба на горле и серебристой проседи на голове и загривке. У нас в Парамарибо жили другие представители этого вида, но они были черные как смоль, с маленьким бледно-кремовым пятнышком на горле. Позднее один абориген принес нам из более отдаленных мест еще одну тайру, у которой была почти седая голова и желтый полукруглый ошейник с белым пятном в центре. Вернувшись домой, я увидел в Лондонском зоопарке экземпляр, у которого желтое полукольцо сомкнулось на затылке и даже частично захватило плечи. Зверек был пойман в нагорьях Колумбии. Очевидно, тайры, как и многие млекопитающие, очень сильно варьируют в зависимости от высоты или влажности местообитания, а может быть, и от обоих факторов вместе, и обитатели влажных прибрежных областей чернее других, а у обитателей нагорий больше светлых отметин.
Эти зверьки удивительно напоминают мангуст и занимают их нишу в фауне Южной Америки. Они отчасти плотоядны, но обожают мед. Мой друг как-то видел, как восемь тайр разоряли два пчелиных гнезда на высоком сухом дереве, работая по очереди. Над ними вилась туча пчел, но зверьки, судя по всему, не замечали их укусов. Когда их спугнули, они соскользнули по стволу вниз головой, широко расставив лапки. Тайра — родственница ласок, горностаев и куниц, более близко, чем они, стоящая к гризону и, следовательно, относящаяся к хищным млекопитающим — Carnivora. Южная Америка — рай для хищников, и в Суринаме живут представители множества самых разных семейств хищных. Кроме настоящих кошек — ягуара, пумы, оцелота, тигровой кошки и кошки Вейде — там встречаются и более удивительные животные. Среди них лесная собака, гризон, енот-крабоед и гигантская выдра, которых я уже описал выше. Вдобавок там водится более мелкая и обычная выдра (Lutra enudris) — несколько особей этого вида мы добыли в речках возле Парамарибо — и маленькая лиса, известная как собака-крабоед (Canis cancrivorus), она очень часто встречается на открытых местах, примыкающих с суши к мангровым зарослям. Но этот список далеко не полон. Мы поймали еще трех хищников в один день, пока были на «девяносто первом с половиной».
