Живновский. Да помилуйте же, ваше сиятельство!
Князь Чебылкин. Нельзя, любезный друг, нельзя. (Подходит к Забиякину. Сухо.) Ну, вы с чем еще?
Живновский (в сторону). Не вывезла кривая! (Задумывается и, опустивши голову, начинает кусать усы.)
Забиякин. Я, ваше сиятельство, о личной обиде.
Разбитной. На это полицеймейстер есть, князь.
Князь Чебылкин. Ну да, полицеймейстер… обратитесь к нему, он вас разберет. (Хочет удалиться.)
Забиякин. Князь, позвольте! князь! и без того я угнетен уже судьбою! и без того я, так сказать, уподобился червю, которого может всякая хищная птица клевать… конечно, против обстоятельств спорить нельзя, потому что и Даниил был ввержен в ров львиный, но ведь я погибаю, князь, я погибаю!
Разбитной. Ну, вас и спасет полицеймейстер!
Живновский (в сторону, задумчиво.) Ведь тысячи полторы верст откатал, черт возьми!
Забиякин. Ваше сиятельство изволите говорить: полицеймейстер! Но неужели же я до такой степени незнаком с законами, что осмелился бы утруждать вас, не обращавшись прежде с покорнейшею моею просьбой к господину полицеймейстеру! Но он не внял моему голосу, князь, он не внял голосу оскорбленной души дворянина… Я старый слуга отечества, князь; я, может быть, несколько резок в моей откровенности, князь, а потому не имею счастия нравиться господину Кранихгартену… я не имею утонченных манер, князь…
Князь Чебылкин (нетерпеливо). К делу, сударь, к делу.
Забиякин. Вчерашнего числа, в третьем часу пополудни, шедши я с отставными чиновниками: Павлом Иванычем Техоцким и Дмитрием Николаичем Подгоняйчиковым по Миллионной улице для прогулки, встретили мы сосланного сюда под надзор на жительство за обманы и мошенничество, еврея Гиршеля. Как перед богом, так и перед вашим сиятельством объясняюсь, что ни я, ни товарищи мои не подали к тому ни малейшего повода, потому что мы шли, разговаривая тихим манером, как приличествует мирным гражданам, любящим свое отечество… Но Гиршель, проходя мимо, не внял долгу совести и словам закона, повелевающего оставлять мирным гражданам беспрепятственно предаваться невинным занятиям, и, тая на меня злобу, посмотрел на нашу сторону и презрительно улыбнулся. Конечно, князь, другой на моем месте, как благородный человек, произвел бы тут дебоширство, но я усмирил волнение негодующего сердца и положил всю надежду на бога… Одним словом, князь, я, как благородный человек, только засвидетельствовал дерзость презренного еврея и…
Разбитной. Ну, вот видите, о каких пустяках вы утруждаете его сиятельство!
Князь Чебылкин (Разбитному). Calmez-vous, mon cher, calmez-vous… lorsqu'on est haut placé, il faut bien boire le calice…[87]
Забиякин. Вот вы изволите говорить, Леонид Сергеич, что это пустяки… Конечно, для вас это вещь не важная! вы в счастье, Леонид Сергеич, вы в почестях! но у меня осталось только одно достояние – это честь моя! Неужели же и ее, неужели же и ее хотят у меня отнять! О, это было бы так больно, так грустно думать!
Разбитной. Пожалуйста, объясняйте князю, не впутывая посторонних обстоятельств!
Забиякин. Это не постороннее обстоятельство, Леонид Сергеич… (Строго и закусывая нижнюю губу, как бы желая удержать рыдания.) Это… честь моя!
Князь Чебылкин. Дальше, сударь, дальше!
Забиякин. Засвидетельствовав, как я сказал, нанесенное мне оскорбление, я пошел к господину полицеймейстеру… Верьте, князь, что не будь я дворянин, не будь я, можно сказать, связан этим званием, я презрел бы все это… Но, как дворянин, я не принадлежу себе и в нанесенном мне оскорблении вижу оскорбление благородного сословия, к которому имею счастие принадлежать! Я слишком хорошо помню стихи старика Державина:
Собой пример он должен дать,
Что звание его священно… [40]
И что ж? господин Кранихгартен не только не принял моей просьбы, но меня же еще осмелился назвать шаверой [41].
Князь Чебылкин. У вас это, вероятно, все на бумаге написано?
Забиякин. Как же-с, ваше сиятельство… (Подает прошение.)
Князь Чебылкин. Разберем, сударь, разберем. (Передает бумагу Разбитному. Подходя к Пафнутьеву.) А! почтенный ветеран!
Но Пафнутьев, к общему удивлению, вероятно, вспомнив о госпоже Хоробиткиной и ее муже, вместо объяснения своего дела внезапно фыркает.
Милостивый государь! вы, кажется, забыли, где вы находитесь? (Вырывает из рук его просьбу и отдает ее Разбитному.) Извольте, сударь, идти! (Пафнутьев уходит; князь вслед ему.) Вы где потеряли руку?
Пафнутьев останавливается, но вместо ответа опять фыркает.
Вон!
Живновский. Смешливый час нашел-с!
Князь Чебылкин (Разбитному.) Подите, mon cher, узнайте, где этот почтенный ветеран руку потерял. (Разбитной выходит. К Белугину.) Ну, ты что?
Белугин. А вот, ваше сиятельство, такое у нас случилось дело, что даже не привидано…
Разбитной (возвращаясь). На охоте с лошади упал, князь!
Общий смех.
Белугин. Затеял я этта, ваше сиятельство, строиться. Что ж, думаю, и в городу украшение, ну, и нам тоже с старухой поваляться где будет… палаты затеяли каменные-с, и плант свой преставили… Только вот, сударь, чудо какое у нас тут вышло: чиновник тут – искусственник, что ли, он прозывается – «плант, говорит, у тебя не как следственно ему быть надлежит», – «А как, мол, сударь, по-вашему будет?» – «А вот, говорит, как: тут у тебя, говорит, примерно, зал состоит, так тут, выходит, следует… с позволенья сказать…» И так, сударь, весь плант сконфузил, что просто выходит, жить невозможно будет.
Князь Чебылкин. Как же это? я что-то не понимаю…
Белугин. Да и мы, ваше сиятельство, пытались об этом толковать… просто умопостиженье выходит!
Разбитной. Сколько я могу понимать, князь, его план составлен несогласно с правилами по искусственной части…
Белугин. И он то же говорил, чиновник-то! да помилосердуйте же, батюшки вы наши! ведь это, значит, жить невозможно будет… я материялы припас…
Князь Чебылкин (Разбитному). Expliquez-lui![88]
Разбитной. Если тебе архитектор сказал, что план твой сделан не по правилам, стало быть, надо сделать другой план.
Белугин. Помилосердуйте, ваше сиятельство!
Князь Чебылкин. Нельзя, любезный, нельзя… ты слышал, закона нет! (Подходит к Скопищеву.) Ты зачем?
Белугин (в сторону). Вот тебе и резолюция!
Скопищев (вздыхает). Я все насчет того дела…
Князь Чебылкин. Нельзя, братец, нельзя…
Скопищев (вздыхает). Ох, я бы еще полтинничек спустил.
Князь Чебылкин. Нельзя, любезный друг; закон прямо говорит… нельзя!
Скопищев. Для нас бы подряд-то этот уж оченно сподручен.
Разбитной. Русский человек, князь, задним умом крепок.
Скопищев (вздыхая). Кто ж его душу знал, что он после торгов станет… Я бы, ваше сиятельство, и еще полтинничек скинул…
Разбитной. Ваше сиятельство! с ним говорить – только время тратить.
Скопищев вздыхает. Разбитной подходит к Долгому; князь беспрекословно следует за ним.
Князь Чебылкин. Ну, ты что?
Долгий (мрачно и отрывисто). Писарь дерется, ваше благородие.
