Первое время ему доставляла несказанное удовольствие охота, он стал на редкость удачливым охотником. Он гордился своим сильным и гибким телом, никто не мог избежать его когтей, будь то придурок-цыпленок или хитрован-воробей, таскающий хозяйское зерно. Каждый раз он возвращался с охоты отягощенный приятным грузом добычи, а затем, затаившись где-нибудь в кустах, урча от удовольствия, пожирал молодое и свежее, собственноручно добытое мясо.
Но вскоре прискучила ему и эта потеха. Однажды он заметил, что дичь сама идет к нему в лапы, за ней даже не нужно охотиться. И вспомнился ему бледный бес и их договор, одним из пунктов которого значилась охота. И все сразу же встало на свои места. Теперь он был уверен, что даже валяясь в пыли с закрытыми глазами, прикидываясь дохляком, он привлечет к себе внимание. Он чувствовал присутствие вокруг себя вездесущего воробьиного племени, слетевшегося сюда со всей округи, дабы убедиться в том, что их враг мертв, и никто больше не помешает им набивать брюхо дармовым зерном, воруя его у беспечных и бестолковых кур. Он не двигался с места, не открывал прищуренных глаз, чтобы изловчиться и кого-нибудь схватить, он знал, что это ни к чему, что стоит ему просто сомкнуть пальцы и тотчас же в них затрепещется и заверещит пойманный воробей.
Бледный бес честно выполнял свою часть контракта, и это угнетало, это наводило кота на мысли о том, что душа не просто пустой, ничего не значащий звук, наоборот, это что-то огромное и бесценное, и этого чего-то он вскоре должен будет лишиться. И тогда он забросил все, охоту и развлечения, он совершенно перестал заботиться о себе, предоставив всему идти своим чередом. Целыми днями он лежал и размышлял, не замечая того, как хиреет и дурнеет давно не ухоженная плоть. Он стал грязен и вонюч, вид его был мерзок и отвратен, но это ничего не меняло. Его по-прежнему холили и лелеяли, словно не замечая произошедших с ним метаморфоз. И он знал, что так будет и впредь, и от осознания этого становилось горько и пусто на кошачьей душе.
Душа, только о ней он думал в эти последние, отведенный ему для жизни дни. В одном обманул лукавый бес, его жизнь была ни долгой, ни счастливой. Он чувствовал, что день ото дня она все стремительнее катится в зияющую бездонную пропасть. Кто он сейчас!? Мерзкий, противный старикан, а ведь на самом деле он далеко не стар, он ровня Гнуси, этой бестолковой, но молодой и грациозной кошке. То ли жизнь полная беспечности и удовольствий, не обремененная заботами сделала его таким, то ли виной всему происки бледного беса, но он стал слишком дряхлым для того, чтобы продолжать наслаждаться красотами мира.
Он должен уйти. У них, у кошек, так заведено в роду издревле. Умирая, кошка должна уйти, покинуть дом, место, где она обитала, и не важно хорошо ли ей было там, или нет, обижали ее там, или наоборот лелеяли и души в ней не чаяли. Кошка должна уйти, таков закон, скрыться туда, где она будет недоступна взглядам людей, пусть даже и совершенно посторонних. Предначертанием кошки, ее пути, который ей предназначено небом пройти в этом мире, нести людям радость и умиротворение, служить им не за страх, а за совесть. Кошка никогда не должна доставлять человеку горе, пусть даже ценой собственной смерти. Она должна уйти.
Пришел и мой черед. Я чувствую незримую поступь смерти, крадущейся по моему следу. Я должен встретить ее в укромном месте и поэтому я ухожу. Прощай, Тимофей, а об отце не беспокойся, выбрось это из головы, ведь в мире есть столько куда более важных вещей.
Плешнер ушел. Стихли в отдалении его неторопливые шаги, и только Тишка, разом повзрослевший, остался один на опустевшей кухне, глубоко задумавшись о смысле жизни и превратностях судьбы.
Возвращение кота Василия
Стрелой промчалось быстрокрылое лето, тихо и плавно протекла золотая осень и наступила зима. Пушистые и воздушные красавицы снежинки, за кружением которых так любил наблюдать Тимошка, белоснежным ковром устлали землю, прикрыв своим ослепительным великолепием весь мусор и грязь, скопившиеся за год.
Все вокруг было белым-бело, и в тихие солнечные дни котейко любил выбегать на улицу, дурачась и кувыркаясь на белоснежной перине зимы. Вдоволь надурачившись, Тимошка принимался валять в снегу и беспутную мамашу, до тех пор, пока она, поджав хвост, не удирала от него на забор, недовольно ворча и поблескивая в его сторону бусинками глаз.
Не найдя более развлечений он принимался с важным видом заправского знатока изучать снежную книгу природы, испещренную таинственными письменами. Вскоре он научился легко читать по ней, а порой и сам вписывал в нее мастерски очерченную страницу.
Здесь были голуби, его возможный завтрак, но только не сейчас, а когда подрастет, чтобы справиться с этой глупой, но слишком сильной для котенка птицей. А это роспись кур, здоровенных чертей, вооруженных огромными, заостренными долбаками, которые бьют так больно. Злобные и неприветливые твари - таково было о них кошачье мнение. Однажды, по доброте душевной, полный наивных детских иллюзий, он попытался подружиться с этими большими рыжими птицами, возглавляемыми еще более огромным, пепельным в черную крапинку самцом. Но, как оказалось, склочное пернатое бабье, было решительно против подобного знакомства. Разве могут они, куры, несущие практически золотые яйца, дружить с каким-то серым заморышем, невесть чем занимающимся в этом доме. И они пребольно побили его своими здоровенными долбаками, напрочь разрушив детские иллюзии. Забившись в укромный уголок сада, обиженный и напуганный котенок, долго зализывал полученные раны, размышляя о несправедливости мира, и незаметно для себя взрослея.
Уже тогда, он не был нахальным дармоедом, как мнили себе рыжие клювастые птицы. Он также приносил пользу. Он ловил мышей, и прежде чем насладиться изысканным вкусом дичины, предъявлял пойманную добычу хозяевам, в надежде заслужить от них похвалу. За довольно непродолжительное время он истребил немало мышастой братии, чем заслужил в их среде авторитет, ничем не уступающий Гнусиному. Его беспутная мамаша, не смотря на свой бестолковый и взбалмошный характер, была превосходной охотницей, чем и объяснялось лояльное отношение к ней со стороны хозяев, несмотря на все ее гнусности. Тягу к охоте Тимошка получил от матери, и это был единственный подарок из ее лап. Во всем остальном он был ей совершенно чужд и, как он сам догадывался, походил на так и не найденного им отца.
Но вернемся к следам. Вот эти, чуть поменьше голубиных, - воробьиные. Летом, когда он немного подрастет, то непременно поохотится на этих пернатых наглецов, что по-хамски воруют хозяйское зерно, предназначенное курам. Конечно, зерна как такового ему было не жалко, оно ему не понравилось, слишком жесткое и безвкусное. Злил сам факт неслыханного нахальства, наплевательского отношения к окружающим, в том числе и к нему, Тимошке, со стороны маленьких серых прохвостов. Зажмурив глаза, он заранее предвкушал тот волнующий момент, когда вопьется молодыми зубами в сочную, трепещущую плоть. Он неоднократно слышал от Гнуси об их исключительном вкусе и был не прочь разнообразить ими свой рацион.
Непревзойденным специалистом по птичьей охоте был Плешнер, он многое бы мог ему рассказать об их повадках и привычках, продемонстрировать наглядно кое-какие практические приемы из своего обширного арсенала. От старого и облезлого котяры он мог бы узнать много чего интересного, но, увы, этому не бывать. Плешнер исчез давно, еще летом, после того памятного разговора и никто не знал, где он, что с ним, что заставило его уйти. Только Тимошка знал истинную причину его исчезновения, но не мог ни с кем поделиться ею. Кошке Гнуси, взбалмошной и бестолковой кошонке, по большому счету было наплевать на все, что не касается ее, единственной. Кудрявой собачонке Янке это тоже было безразлично, а хозяева, несмотря на всю свою ученость, кошачьего языка не разумели.
Долгими зимними вечерами, когда за окном стояли трескучие морозы, а беснующаяся метель бросала в лица редких, боязливо кутающихся в меховые воротники, случайных прохожих, пригоршни колючего снега, Тимошка возлежал на подоконнике. Уютно примостившись на любезно предложенной хозяином меховой подстилке, в непосредственной близости от пышущей жаром батареи, наслаждаясь теплом и покоем, отдыхал молодой котейко. Он размышлял о жизни, о людях, о себе. А за окошком мела метель, колючая и леденящая, и небо было затянуто угрюмой серой пеленой. Лишь изредка ветер разгонял унылые тучи, под самую завязку набитые снегом, являя миру бледный лик луны, такой же печальной и унылой, как и все вокруг, нагоняющий тоску, невеселые мысли и дремы. Полусон, полуявь, скорее сонная явь, волнами накатывались на котейку, и так продолжалось бесконечно долго, и казалось, не будет этому конца.
