- Мы изначально лишены жизни, сестра. Не льстите ни себе, ни мне. Вы прекрасно знаете, что нам пришлось сделать...
- Вы раскаиваетесь?
- Раскаяние более пристало бы вам, - заметил Итиро.
Никки-химэ распростерла руки, как будто намереваясь обнять Итиро:
- Жаль, что я не могу видеть вас, брат.
- У каждого из нас свои недостатки. Кто-то не видит добра и зла, кто-то не чувствует между ними никакой разницы.
- Сколько сфирот вам уже удалось вернуть, брат?
- Почти все. Благо, что мы ограничились волшебным числом.
- Все шестьсот тысяч? - воскликнула Никки-химэ.
- Я сказал - почти все, сестра. И тогда можно будет начать все сначала. Отворить путь аниме, излить ее на техиру...
- Нельзя Творить дважды, брат, - покачала головой Никки-химэ. - Вы хотите совершить еще более ужасную ошибку, чем та, которую мы сделали...
- То была не ошибка, а... маленький недочет.
- То, что все умирает, вы считаете следствием маленького недочета? Я чувствую неотвратимую гибель. Надо не возрождать, брат мой, а приближать конец. Это гораздо милосерднее для тех, за кого мы в ответе.
- Я не отвечаю за людей, - резко сказал Итиро. - Я не бог. Я всего лишь творец.
Никки-химэ сплела пальцы, склонила голову. Длинные волосы, заплетенные в косу и перевязанные вокруг талии, сияли чистым золотым светом, как будто в вечности внезапно возникло новое солнце и набросило на бесконечность мертвых тел вуаль изменчивых теней. Словно крохотный намек на жизнь появился там, где она никогда не могла и не должна была существовать.
- Я слышала ужасные вещи, брат. Вокруг вас плетут сети заговора. Коварного заговора!
Итиро рассмеялся.
- Мне странно слышать подобные предупреждения из ваших уст, сестра! Разве что-то может твориться против меня без вашего любезного ведома?!
- Со мной все просто, брат. Мы когда-то объединились с вами, чтобы уничтожить Третью Ипостась. Мы были вместе, когда творили то, что теперь умирает. С концом мира наш союз завершен. Дальше каждый волен идти своим путем... Разве не таков был Договор?
Итиро раскинул руки и стал расти. Он возвышался над крохотной теперь Никки-химэ грозным колоссом. Его рука протянулась к Слепой Принцессе, и она опустилась, села на раскрытую ладонь почти незаметной пылинкой.
- Разве я не велик?! - загрохотал Итиро. - Разве я не всемогущ, сестра? Моя власть над сотворенным простирается столь далеко, что я могу вернуть себе сердце, которое будет столь же надежно, что и утерянное!!!
Громадная рука распахнула плащ колосса, и в разверстой груди, в мешанине ужасных ран, в сплетении рванных мышц, аорт, в обрамлении желтых вкраплений искрошенных ребер помещалось сердце, сделанное, собранное из грубо заклепанных стальных листов, с множеством проводов, расходящихся по телу Итиро. Каждый глухой удар рождал вспышку молнии, и синяя река электричества растекалась вдоль проводников, гальванизируя изуродованное тело.
- Ужасно, - прошептала Никки-химэ, проводя кончиками пальцев по стальному сердцу. - Ужасно...
- Механическая и электрическая вселенная не так плоха, как мы до сих пор думали, - сказал принц. - Мир без конца и предела, без формы и охвата...
- Ужасно...
- Мир, нигде не кончающийся и пребывающий в абсолютной тьме межзвездных пространств...
- Ужасно...
- Мир, в котором пребывает вечно неизменная температура абсолютного нуля...
- Ужасно...
- Мир состоящий из мельчайших атомов, различных между собою лишь в количественном отношении и вечно двигающихся по точнейшим и абсолютнейшим законам, создавая нерушимую и железную скованность вечного и неумолимого механизма. Разве это не то, что мы хотели? Это ли не разумная альтернатива тому, над чем даже мы не властны?
Никки-химэ закрыла лицо и зарыдала. Плечи ее тряслись, и Принц нежно прижал Принцессу к себе.
- Мы - враги, сестра. Непримиримые враги, как может быть непримиримо то, что составляет единое целое. Сделаем то, что мы должны сделать...
- Я люблю вас, брат, - сказала сквозь слезы Никки-химэ.
Итиро покачал головой:
- В нашем мире, воздвигнутом на крови, нет никакой любви, сестра. Никакой.
2
Сквозь открытую занавесь свет фонаря падает на лицо, выделяя, высвечивая только половинку его, нечеткий карандашный набросок широко раскрытых глаз, вздернутого носика, коротко остриженной челки. Рука с длинными пальцами прижимает к уху крохотную коробочку телефона, полные губы слегка шевелятся.
- Да, папа.
- Все хорошо, папа.
- У меня появились друзья, папа.
- Не беспокойся за меня, папа.
Каждый ответ - новая слезинка, набухающая, набирающая вес в уголке глаза, сползающая по мосту длинных ресниц на гладкую кожу щеки, чтобы затем скатиться на подушку, превратиться в крохотное влажное пятнышко.
Свободная рука комкает одеяло, сжимает его так, что белеют костяшки пальцев.
- Нет, ты меня не разбудил...
- Все равно, уже надо вставать...
- Меня еще не вызывали отвечать...
- Спасибо, папа.
А на другом конце эфемерной нити горит свет. Человек сидит в ярко освещенной комнате, перед экраном "нави", смотрит на полки, где расселись многочисленные мягкие игрушки с даже не отрезанными ценниками. Они словно зверята, помеченные егерской штриховой кодировкой.
Рядом с безвольно лежащей рукой, из под пергаментной кожи которой проступают толстые жилы вен, дымится чашка с кофе, еще дальше стоит блюдце с тлеющей ароматической палочкой.
То, что человек говорит в телефон, не совпадает с тем, что он думает. Как будто кто-то возвел дом с тайным вторым этажом и загадочными созданиями, которые тихо, незаметно, осторожно вкрадываются в жизнь обычных людей с первого этажа.
- Я тебя не разбудил, дочка?
Ты должен был сделать контрольный звонок! Именно в это время, строго по расписанию.
- Нет, я позвонил слишком рано, но я беспокоюсь за тебя.
Твоя обязанность - беспокоиться за нее. Ведь именно ты определен ей в отцы. Ближе у нее никого нет. Пока.
- Как твои успехи в школе? Получила какие-нибудь оценки?
Она должны чувствовать себя обычной девочкой. Обычным подростком. Школа, подружки, мальчики, книги. Все как у людей.
- Удачи тебе, дочка.
Не слишком ли ты заботлив? У тебя роль странноватого, забывчивого, ужасно занятого отца, который волей судьбы оказался единственным опекуном девочки-подростка. Вас соединяют какие-то ниточки взаимной симпатии, но в целом ваши миры очень редко пересекаются.
Человек повертел в руках ароматическую палочку и загасил ее в чашке с кофе. Проклятая работа. Проклятые испытания.
Девочка тем временем смотрит на ярко-голубой экранчик телефона. "До свидания! До свидания!" - бежит темная надпись, собранная из крохотных квадратиков. Она прижимает телефон к груди и поворачивает голову.
Ее подруга не спит. Она подложила под щеку ладонь и разглядывает на девочку. Ее мысли живут в трехэтажном доме. Открытый этаж, этаж для всех, этаж для друзей, для врагов, для учителей, для случайных знакомых. Второй этаж имеет отношение к ее скрытой жизни, полной неприятных, жутких тайн. Третий этаж - этаж молчания и тьмы. Истинное предназначение его неизвестно даже ей самой, но она порой чувствует, что когда-то и он озарится ярким светом сознания, и тогда... И тогда она перестанет существовать.
- Отец? - спрашивает она у беззвучно плачущей девочки.
Девочка молчит, но все ясно и так.
- Первые дни - самые трудные.
- Каждый день для меня - первый, - улыбается девочка. Откидывает одеяло и отодвигается, прижимается к стене, освобождая место. - Иди ко мне.
Подруга выскальзывает из под своего одеяла и перебирается к ней.
- Так лучше? - спрашивает она. Ей самой не совсем удобно. Она ощущает какую-то неловкость от того, что делает нечто запретное.
- Лучше, - говорит девочка и прижимается к ее предплечью горячим лбом. - Мне приснился страшный сон.