А теперь, выходит, приглашает Диму на встречу, и тут его пытаются убить. Но зачем? Если с самого начала хотели избавиться от него, тогда зачем отравили Веронику?

Никита понял, что совсем запутался.

А может, все дело в том, что Дима начал о чем-то догадываться?

                                               * * *

В субботу вечером Никита лежал на диване, колол щипцами фундук и смотрел телевизор. Света подсела к нему с хорошо знакомой виноватой полуулыбкой.

- Папа звонил, - сказала она, подбросив в воздух паузу.

- И что? – поймал ее Никита.

- Дело в том, что на дом уже нашелся покупатель. Он берет его вместе с мебелью, а вот всякие мелкие вещи, которые ему не нужны, просит забрать, иначе выбросит на свалку. Папа предложил съездить, посмотреть. Может, нам что-то нужно.

- Я так понимаю, там соберется целая свора мародеров, - резко бросил Никита и осекся, увидев порозовевшее лицо жены. – Извини, я не хотел тебя обидеть. Случайно вырвалось.

- Да нечего извиняться, все так, - грустно улыбнулась она. – Мародеры и есть.

- Все равно извини, не надо было так. Я тебя не имел в виду. Просто мне не хочется туда ехать. А ты съезди с папой вместе. Кстати, если бильярд никому не понадобится, я бы не отказался.

- И куда мы его поставим? Вместо обеденного стола?

- Спать на нем будем, - Никита расколол очередной орех и протянул Свете ядрышко. – Пусть отец его на дачу отвезет. Будем приезжать и играть. Заодно узнаешь, как там дела с наследством обстоят. Может, тебе уже ничего и не положено.

- Тебя это волнует? – удивилась Света.

- По-моему, это волнует тебя.

- Если честно, то не очень. Деньги на Машкину операцию я в любом случае получу. Если не от тети Жени, то от отца. А остальное уже не важно. Нет, важно, конечно, но не так.

- Слушай, - совершенно неожиданно для себя спросил Никита, - а кто, по-твоему, Веронику убил?

- Да кто угодно, - нисколько не удивившись, ответила Света. – Надеюсь только, что не ты.

                                               * * *

Никакого общего сбора объявлено не было, тем не менее, в воскресенье приехали все. Все, кроме Евгении, Димы и Никиты. Дом походил на магазин или демонстрационный зал аукциона. Практически на всей мебели и большей части безделушек висели ядовито-розовые ярлычки: так новый хозяин пометил свою будущую собственность. Сам он, в дорогих черных джинсах и твидовом пиджаке, расхаживал по комнатам и зорко следил, чтобы родственники хозяйки бывшей не прихватили случайно чего-нибудь из того, за что заплачены деньги.

На бильярде тоже висел розовый ярлычок, поэтому Света посматривала по сторонам довольно рассеянно. Анна ругалась с тетей Зоей из-за журнального столика. Андрей пытался потихоньку отколупнуть розовую нашлепку с китайской вазы, надеясь, что сумеет выдать ее за дешевую и никому не нужную подделку. Марина и Виктория азартно перебирали столовую посуду, совершенно по-детски выкрикивая: «Чур, мое!».

- Светка, хочешь? – Марина показала ей большое блюдо, расписанное жар-птицами.

Она покачала головой и пошла в бабушкин кабинет. Илья, Валерий и Галина просматривали какие-то бумаги. Костя рылся на книжных полках, выкладывая приглянувшиеся томики в довольно солидную башню. Света увидела на нижней полке шкафа пухлый альбом с фотографиями и, не говоря никому ни слова, потихоньку унесла его и спрятала в свою сумку.

Она не могла сказать, что ей ничего в бабушкином доме не нравилось. Нет, напротив, в нем было очень много вещей, которые ей хотелось бы иметь. Каждый раз, приезжая сюда, Света думала, как здорово было бы, если б эти прозрачные синие чашечки, эти каминные часы с резными кленовыми листьями, мраморный бегемот с разинутой пастью и вышитая серебряной нитью парадная скатерть принадлежали ей. Но сейчас… Почему-то ей было противно и не хотелось ничего брать. Вещи казались унылыми и некрасивыми. Мертвыми. «Мародеры», сказал Никита. Попал в точку. Не в том дело, что они брали себе вещи умершей бабушки, тут как раз ничего дурного не было. Но вот как они это делали! С какой противной жадностью!

Она взяла в руки стоящего на каминной полке бегемота. Грустная жирная тварь, вся в аппетитных складках, он ей всегда нравился. А Машке – еще больше. Забрать для нее?

- Девушка, девушка, бегемота оставьте! – подскочил новый владелец. – Разве не видите, на нем ярлычок наклеен.

Света поставила бегемота обратно с облегчением.

- Эй, а цветы берет кто-нибудь? – спросила она, не обращаясь ни к кому конкретно. Ей никто и не ответил.

Вытащив из чулана большую картонную коробку, Света начала ставить в нее горшки с цветами: розовую фиалку, набухшую бутонами колючую опунцию, длинную бороду «березки».

- Пап, ты скоро? – крикнула она отцу, который спускался сверху с большой, туго набитой спортивной сумкой.

- Если тебе больше ничего не надо, то поехали.

Они уже несли трофеи в машину, когда из будки выбрался Конрад. Старый пес и так спал целыми днями, а после смерти хозяйки совсем захандрил. Пожалуй, он был единственным живым существом, которое искренне любило Эсфирь Ароновну, хотя и без особой взаимности.

- А вы собаку себе оставите? – спросила Света вышедшего на улицу хозяина.

- У меня своих две, куда мне еще этот старый хрен. Забирайте.

Интересно, подумала Света, что он сделает со своими собаками, когда они состарятся. Она поставила коробку с цветами в машину, постояла, покачиваясь с пятки на носок, и решительно пошла к будке, будто боясь передумать.

- Конрад, пошли. Пошли со мной.

Собака шумно вздохнула и пошла за Светой к машине. Отец хотел что-то сказать, но махнул рукой и сел за руль.

Они отъехали достаточно далеко, когда Света, словно между прочим, поинтересовалась, поглаживая Конрада, который положил голову ей на колени:

- Так что там с бабкиным наследством?

- Мы подаем иск о признании завещания недействительным. Это решено, - помолчав, ответил отец.

- А что говорит по этому поводу тетя Женя?

- Ничего не говорит. Что она может сказать?

- А ее спрашивали?

- Разумеется, нет. Между прочим, она уехала куда-то. И никто не знает, куда. Даже Костя. Или говорит, что не знает. Пойми, Света, это ведь несправедливо. Я имею в виду, бабушка поступила по отношению к нам несправедливо. И мы ведь не хотим все отобрать у Жени. Она получит четвертую часть.

- Но ведь, кроме вас четверых, больше никто ничего не получит. Это справедливо? Или вы намерены поделиться?

- Ты беспокоишься за себя и Машу? Зря. Уж с вами-то я поделюсь непременно. С другими – вряд ли. И не думаю, что они на моем месте поделились бы.

Света, может, и хотела бы возразить, но при всем желании не могла. Оставалось только молчать и чесать Конрада за ухом.

                                               * * *

Вечером, когда Света с Машей вымыли в ванной Конрада и вместе с ним уселись перед телевизором смотреть очередную серию душещипательного сериала, Никита устроился в кресле с фотоальбомом. Он вообще любил фотографии, даже совершенно незнакомых людей. Что-то магически притягательное было для него в их взглядах. Странно, их нет рядом, и все же они здесь – зримо изображением на бумаге и незримо воспоминанием или мыслями о них.

На первой странице совершенно пожелтевшая фотография, наклеенная на плотный картон. Полный бородатый мужчина в поддевке и худощавая женщина, закутанная в пеструю шаль. Под снимком едва различимая выцветшая надпись: «Михаилъ и Мавра Коломнины». Светины прапрадедушка и прапрабабушка.

Молоденькая девушка в белом платье, с длинной косой, перекинутой на грудь. Огромные глаза распахнуты, губы чуть приоткрыты в улыбке. Лицо чистое и невинное. А вот она же – короткая стрижка, глаза густо подведены, взгляд жесткий и холодный. Рядом сидит на высоком стуле надменный черноволосый мужчина в сапогах и френче. Прабабушка Елена и прадедушка Арон.

Эсфирь Ароновна – в невероятном количестве и разнообразных видах. Молодая и красивая, вылитая мать – на той, первой фотографии. С первым мужем, пожилым и некрасивым. С двумя дочками: одна черноволосая и до обидного похожая на отца, другая – копия матери. Со вторым мужем – мягким и застенчивым. С сыном, с близнецами.