Бурлящее серое море, разбрызгивающее жёлтую пену. Страшные создания, выныривающие из его глубин, скалящие подобные острым утёсам зубы и исчезающие под неспокойной толщей солёной воды. Ядовитыми стрелами пронзающие сердце крики морских птиц, борющихся с мощными порывами ветра. Воздушное чудовище с непоколебимой мощью раздирает облака. Стремительным, сметающим исполином вырывается из морской пучины скала. Гигантским маяком возносится она над пустой бесконечностью водных просторов. Её крутые каменные уступы трескаются чудовищным громом. Валуны сыплются в воду, вздымая дикие брызги и жёлтую пену. Скала всё больше принимает очертания человеческого лица. Прямые волосы едва скрывающие маленькие, слегка оттопыренные уши, вздёрнутый нос, округлое лицо, высокий лоб… Филика! Филика!

Тартор проснулся в ужасном расположении духа. Зашёлся тяжёлым болезненным кашлем, раздирающей болью отдавшимся в лёгких. Должно быть, пневмония назревает…

Филика! Филика! Филика! — злобным вихрем ненависти пронеслось в его голове.

Тишина крохотной камеры налилась сладостным уху заключённого скулежом.

«Я опять схожу с ума… Кто бы мог сомневаться?» — досадливо подумалось Тартору.

Скулёж не прекращался.

«Бедняжки шакалята мои: что сейчас с ними? — горестно вздохнул Тартор. — Как минимум одного убили Дети Носолома… Ну, они тогда ещё были Наёмниками Севера… Какие подлые уроды! И что это на меня нашло, когда они в Сар везли? Должно быть, это браслет сработал. Надо же, на мне — так никак. А на этом гадостном мохнатом комке с вшами Вике Носоломе — так сразу!»

Скулёж перерос в изнывающее тявканье.

— Да что это вы всё не перестанете?! — превозмогая боль в лёгких рявкнул Тартор неизвестно кому, неизвестно зачем.

Жалостливое тявканье усилилось.

Тартор поглядел в проём в стене и не поверил глазам: между металлическими прутьями просовывали вострые мордочки трое шакалов.

— Бон, Мон, Мона! — радостно вскрикнул Тартор и из глаз его брызнули слёзы.

Да, это были его шакалы. Все трое. И это не продолжение сна, не видение измученного мозга. Это — явь! Зверьки преданно следовали за хозяином. В Саре они потеряли след: уж слишком много новых запахов и шумов, сбивающих с толку. Но, в конечном итоге, шакалы отыскали хозяина. Увы, самый крупный и мохнатый их представитель Тифуариус слёг смертью храбрых, сражённый стрелами луков Наёмников Севера. Остальные успели разбежаться. Но главное предназначение тогда они выполнили: предупредили хозяина о приближении врага.

Упавшее было на нет настроение Тартора тут же подскочило. Он гладил радостно скулящих зверьков, сам плакал от радости встречи и оплакивал гибель Тифуариуса (до этого наёмник не знал, какой из шакалов погиб). Столько всего нужно было рассказать. Столько всего нужно было услышать. И плевать на то, что шакалы — не мыслящие и не способны связывать наши слова в образы, а их скулёж и лай — всего лишь примитивное выражение эмоций, не больше. Лучших собеседников у Тартора не было уж слишком давно. А сколько именно времени он пробыл в сарской тюрьме — трудно сказать. Время тянулось слишком болезненно, чтобы хотеть давать ему счёт.

Позабылось всё: заточение, издевательства, страдания… То, что в дверную щель глядит пара злобно настроенных глаз…

По ту сторону двери щёлкнули засовы, вернув Тартора к реальной сути вещей.

— Бегите, зверьки, бегите отсюда! — рявкнул Тартор и, для убедительности, ослабевшей рукой хлопнул Мона по носу. Чувствовать угрозу — в крови у каждого шакала. Так что зверьки не заставили на себя повторно кричать и устремились прочь.

За спиной Тартора уже стоял Жраб Толстый, ухмылялся:

— Что, дружков себе нашёл?

— Да пошёл ты! — вспылил Тартор и вмазал усатому толстяку кулаком в подбородок. Изнуряющие донельзя дни (а то и месяцы) пребывания в «смертельной камере» не остались незамеченными: удар был ничтожно слаб.

— Ха-ха-ха! — в сердцах рассмеялся Жраб и харкнул полным зелёных соплей плевком наёмнику в лицо.

— Сволочь! — признался Тартор и попытался ударить вновь, но толстяк перехватил руку, вывихнув тем самым наёмнику плечо и повалив того на землю.

— Слабак и мелюзга, — сделал вывод Жраб. Скажи спасибо, что сейчас моя очередь «разговаривать» с тобой. Были бы тут Фирил или Сфарк — они бы с тобой так не панькались.

Тартор ничего не ответил, лишь устремил полные ненависти и злобы глаза на мучителя.

— А я ведь по особенному делу, — признался Жраб. — Мы поймали твою сообщницу!

— Подселите эту мерзость ко мне? — поинтересовался Тартор.

— Мерзость? — в удивлении поднял брови Глава городской охраны.

— Ну да! Это ведь с её лёгкой руки на меня обрушиваются беды. Конечно же она — полнейшая мерзость! — признался Тартор.

— И, даже не смотря на всё это, ты не выдавал нам её местоположения? — ещё больше удивился Жраб.

— Да сколько уже можно? — Тартор уселся на матрац и резким рывком вправил себе плечо. — Ах-х-х! — скрипнул зубами наёмник, подождал пока утихнет боль и продолжил: — Я ведь говорил вам всем, что она бродит по Заколдованным Горам. Точного её расположения я не знаю.

— Как скажешь… — махнул рукой Жраб. — Это уже не важно. Всё равно её тело у нас…

— Она мертва? — пришла пора удивиться Тартору.

— Да, сегодня днём нам принесли её тёло, — улыбнулся усатый толстяк. — Вернее, не принесли, а принёс. Заркий. Наёмник. Знаешь такого?

— Так ей и надо, стерве подколодной! — рявкнул сквозь боль в лёгких Тартор, хоть на душе сделалось неприятно. — Молодёжи сейчас навалило… Не слыхал я ни про каких Заркиев-перезаркиев…

— Вот как ты заговорил… — Жраб пронзил Тартора пристальным испытывающим взглядом. — Нет, ты слишком измотан, чтобы врать.

— Я хочу есть, — признался Тартор.

— Пожалуй, ты можешь заслужить на приличную порцию похлёбки, если опознаешь тело… — вкрадчиво сообщил Жраб.

— Мне всё равно, — кинул наёмник и надсадно закашлял.

— Принести труп! — рявкнул Глава городской охраны, и его приказание просочилось сквозь толстую дубовую дверь и глазное отверстие к подчинённым.

Несколькими мгновениями спустя в и без того тесную камеру внесли замотанное в серый саван тело. Положили на матрац и развернули. Те охранники, что не поместились в камеру, стояли у входа.

Судя по запаху и окоченению, женщина умерла дня два-три назад. Не нужно быть большим экспертом загробных дел, чтобы по перекошенному обречённой гримасой страха лицу определить: Филика умерла в ужасных мучениях…

Да, но была ли эта женщина Филикой?

Внешнее сходство было поражающим. Рыжие волосы, рост, фигура… Тартор склонился над телом и присмотрелся. Затем попытался раздвинуть окоченевшие губы.

— Ты смотри, шеф, старина Тар позабавиться хочет, — весело сказал один из охранников-носильщиков трупа. — Заскучал он у нас тут…

— У меня слишком ослабели руки, — не обращая на язвительные выпады внимания, сказал Тартор. — Кто-нибудь, раскройте ей рот.

Воцарившееся молчание перебил Жраб, обратившись к веселившемуся чуть ранее охраннику:

— Ты у нас самый разговорчивый, значит и самый небрезгливый. Открой ей рот.

— А ну пошёл прочь, урод, — раздосадованный охранник пнул Тартора, словно собаку.

— Тише ты, — осадил его Жраб. — Сегодня Тара мы не трогаем.

— Я ему, куску ослиного навоза, завтра такое устрою… — бурчал себе под нос охранник-носильщик, крепкими пальцами ковыряясь во рту трупа женщины. — Вот, готово. Надеюсь, это стоило моей брезгливости…

Тартор подошёл к телу и заглянул в раскрытый рот.

— Нет, это не она, — заключил наёмник. — У этой все клыки целы. У Филики верхние клыки из золота: она никогда не говорила с нами об этом, но как-то я услышал её разговор во сне. Клыки ей вырвали работорговцы ещё в молодости. Вырвали, чтобы поубавить хищнические замашки. А потом изнасиловали и бросили в пустыне подыхать, что твою отпахавшую своё лошадь…

— Лучше бы Филика в пустыне той и подохла, — пожелал разочарованный Жраб.